Поль Генри де Крюи - Борьба с безумием
Джек имел особые причины заинтересоваться этим делом. «Профили поведения» лоботомированных больных говорили о том, что операция давала наилучшие результаты у пациентов со сверхактивным поведением.
Раувольфия не была снотворным средством, как барбитураты. Успокоительное действие раувольфии не сводилось к дремотному состоянию. Раувольфия (хотя и давно известная в Индии) была новинкой в фармакологии. Она Давала только спокойствие. Пилюли раувольфии действовали на таламус. Они снижали число киловатт энергии, вырабатываемой центральной силовой станцией мозга - таламусом. Действие раувольфии в некотором смысле можно было назвать «химической лоботомией». Только с колоссальной разницей: пилюли раувольфии производили лишь временную лоботомию без ее неизбежных разрушительных последствий. Если пилюли и оказывали какое-нибудь вредное действие, то, во всяком случае, это поддавалось исправлению. Пилюли раувольфии не калечили мозговой ткани. Они не несли в себе опасность вызвать конвульсии, или бесстыдную ругань, или неудержимое половое возбуждение, или противную манерность, или беспросветное погружение в растительную жизнь - все эти возможные последствия лоботомии. Оказывая действие на таламус, эти пилюли только ослабляли силу эмоций, но не разрушали их безвозвратно...
- Но тут всевышний опять положил руку мне на плечо, - говорит Джек. - В Логэнспортской больнице был фармацевт, большой мой приятель. Он приобрел 15 000 пилюль раувольфии у агента фармацевтической фирмы Сиба.
Пилюли содержали в себе чистый алкалоид раувольфии и носили химическое название «резерпин», а выпускались под торговой маркой «серпазил».
- Мы выяснили, что серпазил действует на беспокойных больных лучше, чем лоботомия, - рассказывает Джек, - и мы стали накачивать больных серпазилом.
- Как вы могли так быстро узнать, что серпазил действует лучше, чем лоботомия? - спросил я.
Джек не мог осуществить полноценный эксперимент, потому что директор больницы запретил ему делать много лоботомии. Он не мог поставить строго научный опыт, который удовлетворил бы ученую профессуру колледжей, а именно: сделать определенное количество лоботомии, выставить параллельно такое же количество больных, леченных серпазилом, и взять третью группу больных, оставленных без всякого лечения (для контроля); тогда эти «экспериментальные животные человеческого вида» во всех трех категориях могли бы показать некую сравнимую форму сумасшествия. Это было бы научно, академично.
Джек Фергюсон внимательно выслушал мои научные возражения.
- Видите ли, как у нас обстояло дело, - сказал он. - В больнице было порядочное число пациентов, которые не показали улучшения после лоботомии. Мы перевели этих больных с неудавшейся лоботомией на лечение серпазилом, который быстро их успокоил, и черт меня дери, если некоторые из них не поправились настолько, что мы смогли отпустить их домой.
Но тут Джек снова попал в беду.
- Образовалась уже довольно большая группа больных, хорошо поправлявшихся на комбинированном лоботомия-серпазиловом лечении, - говорит Джек, - и я почувствовал вдруг, что мы должны сделать что-то большее для этих больных. Мы должны обращаться с ними как-то более по-человечески.
Это, казалось бы незначительное, замечание будет понятно только тем читателям, которые знают, что творится в старомодных домах для умалишенных...
К этому времени под наблюдением Джека, кроме сотен лоботомированных больных, состояли также палаты беспокойных хроников, включая две «буйные» женские палаты с таким тяжелым составом больных, что Джек называл их «отбросами человечества». Эти палаты были построены в форме буквы Т с толстыми железными решетками, которые отгораживали концы этого Т от его центральной части.
- Я чувствовал, что с этими больными тоже надо обращаться по-человечески, - сказал Джек, - поэтому я снял решетки.
И тут словно потолок обрушился на голову Джека Фергюсона.
- Я столкнулся с такой бурной вспышкой человеческой боязливости (вежливая замена слова «страх»), какой никогда не видал, - продолжал Джек. - Надзиратели побежали с жалобой к директору больницы и заявили, что все они уйдут, если меня не отстранят от работы и не поставят решетки на место.
Директор больницы вызвал Джека и предложил ему прежде всего извиниться перед надзирателями, в противном случае...
- Я был уверен в своей правоте. Нужно было во что бы то ни стало улучшить отношение к этим больным, - рассказывал Джек. - Но бросить сейчас эту работу было для меня равносильно смерти. И я смирился...
Но тут вступает в игру Джек-соблазнитель, Джек-Златоуст.
- Да, смирился, - продолжал он. - Я принес извинение каждому надзирателю, но в то же время уговорил каждого из них согласиться со мной в отношении решеток... Давайте сделаем это только так, в виде небольшого опыта...
Удвоив человеческое внимание к несчастным узницам этих страшных палат, они в скором времени могли уже приводить целую палату в обеденный зал к общему столу. Некоторые больные выходили в столовую впервые за много лет. Это было нечто неслыханное. Фергюсон со своими надзирателями противопоставляли себя всей больнице.
- Когда в первый раз наступило время вести больных к обеду, я увидел чудесное зрелище, - вспоминает Джек. - Те самые надзиратели, которые требовали моего увольнения, выстроились на всем пути от палаты до столовой. Тут решался вопрос жизни и смерти идей Фергюсона.
- В обеденном зале наши пациентки вели себя как знатные леди. А девчонки из открытых палат, наоборот, затевали ссоры и драки.
Джек весь сиял, вспоминая этот день.
- Это был первый знак начинавшегося прогресса, - сказал Джек. - Это укрепило мою уверенность в том, что безнадежным психически больным тоже можно помочь. Но как? Я сам выбрался из-за таких же железных дверей. Я знал, что они тоже могут это сделать с такой же помощью, какую получил я.
Но тут стряслась уж настоящая беда. Кончился серпазил - не было никаких средств на покупку серпазила. Из самых тяжелых больных он мог отбирать только единицы для нескольких дозволенных еще лоботомий. Полный крах...
Но Джек не вспомнил о барбитуратах. Он начал высматривать себе новое место, где б он мог работать, мог делать лоботомий, комбинировать их с раувольфией и присоединять к этому лечение нежной, любовной заботой. Он поехал в Траверз-Сити, где находилась окружная психиатрическая больница штата Мичиган, и предложил свои услуги. Без особых трудностей он получил место врача-резидента в больнице Траверз-Сити.
И вот наступило последнее испытание для таламуса самого Джека, для проверки его эмоциональной устойчивости.
Подошел срок его месячного отпуска, и перед тем, как навсегда расстаться с Логэнспортом, Джек подал просьбу 06 увольнении, а сам вместе с Мэри отправился порыбачить в Северную Канаду. По возвращении в Логэнспорт Джек и Мэри обнаружили, что все замки на их квартире сменены и они не могут взять даже свои вещи. Грузовик, который должен был отвезти их на следующий день, почему-то не явился. В то же время контора больницы настойчиво теребила Джека с отъездом, поскольку директор распорядился, чтобы преемник Джека был водворен в его квартиру немедленно. В конторе больницы Джек обнаружил, что все его личные записи и отчеты исчезли.
Он не стал скандалить.
У Джека крепко засела в голове мысль о том, что следует делать, если не можешь больше делать то, что делаешь. Все, что ему теперь было нужно, - это свобода исследования. Когда он рассказывал мне эту маленькую грустную историю последних дней в Логэнспорте, его голос звучал тихо, твердо и совершенно бесстрастно. Вообще при наших многочисленных встречах поведение Джека всегда было корректным, разумным и спокойным - выше всяких похвал.
Личные обиды уж не могли вывести его из равновесия. Начав свою новую жизнь, он стал исключительно любезным и внимательным ко всем. Наконец-то Джек Фергюсон нашел свое мокси. А ему понадобится, как вы увидите, большой запас мокси для новой работы в больнице Траверз-Сити.
Глава 8
Меня несколько смущает то признание, которое я должен сделать, повествуя об этом критическом моменте в жизни Джека Фергюсона. Прошел всего год со времени его прибытия в больницу Траверз-Сити, а газеты уже превозносили его имя, создавая ему солидное положение в науке. Я задумываюсь над тем, как мне все это рассказать, чтобы вы мне поверили. События, о которых пойдет речь, правдивы и точны, как сама истина. Но, помня все ужасы прошлой жизни Джека, вспоминая о его слабости и неустойчивости, вы вправе спросить, как мог человек, так низко павший всего четыре года назад, - как мог он так высоко подняться? Как мог Джек так быстро и так успешно исправить свое умственное здоровье? Должен признаться, что временами я и сам только наполовину верю в те необычайные дела, которые творятся в сумасшедшем доме Траверз-Сити, не говоря уж об их грандиозных планах на будущее. И все же описываемые события ни на шаг не отступают от истины, а те надежды, которые они несут с собой темным и слабоумным представителям человечества, - абсолютно верные надежды. Но где же тогда мое собственное мокси, если я так нерешительно приступаю к рассказу о том, что происходит в действительности?
![Поль Виллемс - Дворец пустоты [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/128369/128369.jpg)