Герман Дилигенский - Социально-политическая психология
В России, где слой богачей, не скрывающих, как раньше, свое богатство от посторонних глаз и карательных органов, но напротив, кичащихся им — явление новое, дело обстоит несколько иначе. По данным опроса 1993 г., 14% россиян относятся к недавно разбогатевшим людям с уважением или симпатией, 21–с интересом, 26 — с завистью или с подозрением и неприязнью или с презрением и 32% - нейтрально[61]. В обществе еще только вырабатывается адекватное новым социально–экономическим реалиям отношение к богатству, старые «социалистические» негативистские стереотипы постепенно размываются, уступая место интересу, неопределившимся или позитивным представлениям. И в то же время из данных опросов очевидно, что требование справедливости в гораздо большей мере выражает протест против бедности большинства, чем против богатства немногих (оно активно осуждается лишь четвертью населения). В 1990–1993 гг. с 39 до 43% увеличилась доля опрошенных, выступающих против каких–либо ограничений на рост доходов; с 29 до 18% уменьшилась доля тех, кто требует от государства ограничить различия в доходах так, чтобы разница не превышала 3–4 раз[62]. Возможно, в этом можно видеть признак сближения с «западным» типом восприятия неравенства.
Следует, наконец, подчеркнуть еще одну важную сторону преобразования личных потребностей в общественно–политические. Она состоит в его неразрывной связи с познавательным процессом. Описывая экстраполяцию потребностей, мы вынуждены обращаться к таким когнитивным понятиям, как стереотипы, представления, атрибуции. Мы видели, что, связывая свои личные потребности с общественнополитической действительностью, люди исходят не только из непосредственных наблюдений и личного опыта, но и из усвоенных ими социальных знаний об обществе и государстве, укоренившихся идеологических представлений. Потребности постоянно взаимодействуют со знаниями, и лишь в процессе такого взаимодействия превращаются в осознанные мотивы.
Понятно, что для того, чтобы объяснить неудовлетворенность насущных жизненных потребностей ростом цен, нет необходимости в каких–то сложных когнитивных механизмах — для этого достаточно посетить ближайший магазин. Не труднее, исходя из повседневного опыта, прийти к выводу о плохом положении экономики страны. Но, скажем, отнесение к числу наиболее острых проблем общества ухудшения экологической обстановки или спада производства предполагает активное усвоение и осмысление более широкого круга информации. Не случайно такие суждения чаще высказывают люди с более высоким уровнем образования[63].
Еще более явно когнитивные и культурные факторы осознания общественных потребностей проявляются в отношении к частному богатству. Можно предположить, что резко отрицательное отношение к нему означает, что человек склонен видеть в появлении слоя богачей препятствие к удовлетворению собственных потребностей, а в большем материальном равенстве — способ преодоления этого препятствия. Из данных опроса 1993 г. видно, что 34% людей с высшим образованием относится к богачам с интересом и только 15,7% - с неприязнью и презрением. Среди респондентов с образованием ниже среднего соотношение обратное: с интересом к богачам относятся только 12% этой группы, не любят или презирают их — более 32%. При этом в своем отношении к распределению доходов обе группы различаются гораздо менее значительно: в первой несправедливым его считает 76, во второй 88%[64]. Понятно, что те, кто с интересом относятся к богатым людям, склонны искать путь к преодолению несправедливости и улучшению собственного материального положения не в борьбе против частного богатства, но в каких–то иных личных или общественно–политических акциях.
Перед нами два разных типа экстраполяции одних и тех же личных потребностей, обусловленные в той или иной мере различными уровнями знаний и когнитивных возможностей индивидов. За этими типами в сущности стоят определенные системы идей и представлений об обществе, которые в научной литературе получили наименование «имплицитные теории». Имплицитными, т.е. не высказываемыми открыто, неявными они называются потому, что разделяющие их люди далеко не всегда осознают их на языке четких понятий и логически связанных суждений, часто они выступают просто как набор социальных симпатий и антипатий к явлениям окружающей жизни.
За резко выраженной антипатией к богатству кроется, возможно, не вполне осознанная идея передела имущества: можно избавить людей от бедности, отдав им незаконно нажитое богачами. За симпатией или интересом к ним — образ таких желательных социальных условий и личного поведения, которые обеспечат доступность материального достатка для все большего числа людей. В сущности, мы имеем дело с имплицитным конфликтом уравнительно–социалистических и либеральных представлений.
На рассмотренном уровне экстраполяции происходит определение макросоциальных и политических причин неудовлетворенности потребностей и приписывание (атрибуция) этих причин тем явлениям и процессам в обществе, которые соответствуют дефицитам, ощущаемым в личной жизни. Поэтому этот уровень можно назвать атрибутивным. На нем происходит осмысление собственного дефицита как общественной потребности, осознается его социальная природа. Атрибутивный уровень вместе с тем создает лишь некоторые предпосылки для осознания способов удовлетворения потребности, без которого ее превращение в мотив не может приобрести законченный характер, стать стимулом к определенному действию. Требование остановить падение жизненного уровня и спад производства, восстановить справедливое распределение доходов говорит лишь о том, в каком направлении должно развертываться общественно–политическое действие, но не о том, в чем оно должно заключаться. Ответ на этот вопрос формулируется на программно–инструментальном уровне экстраполяции потребностей и их осознания в качестве общественных. На данном уровне к исходной, основной потребности присоединяется обслуживающая ее инструментальная потребность и на ее основе формируется представление о желательной программе действий.
На вопрос анкеты ВЦИОМ «Какие силы могли бы вывести сейчас Россию из экономического кризиса таким путем, который бы Вас устроил?» ответы респондентов распределились следующим образом. Более трети или затруднились в ответе, или выразили мнение, что сил, способных вывести Россию из кризиса, вообще не существует. 38% выбрали в качестве такой силы «сильное властное руководство страны», относительно небольшие доли опрошенных — примерно по 4% разные группы экономической элиты: руководителей крупных государственных предприятий и новых предпринимателей. И, наконец, 11% опрошенных согласились с ответом «экономически активная часть населения»[65].
Можно констатировать, что и на программно–инструментальном уровне мотивации в приведенных суждениях выявляются противоположные «имплицитные теории». В том же опросе около 40% респондентов предпочли экономическую систему, основанную на рыночных отношениях, плановой экономике[66]. Но из приведенных выше данных видно, что лишь меньшая — примерно четвертая — часть сторонников рынка видит главный путь к оздоровлению экономики в свободной экономической деятельности всех способных к ней членов общества. Вызвавшее наиболее широкую поддержку решение, возлагающее задачу выхода из кризиса на государственное руководство, разумеется, не исключает поддержки рыночной экономики, но акцент делается в нем не на предпринимательскую и трудовую активность, но на ожидание мер, проводимых без их участия, «сверху». Очевидно, лишь один из десяти россиян действительно усвоил «имплицитную теорию», соответствующую принципам свободного рынка. Остальные или не имеют никакой «теории», или, даже если понимают необходимость рыночных реформ, еще не расстались с «теорией» примата государства в экономической деятельности.
На первый взгляд, между представленными мнениями нет логического противоречия. В конце концов возможность эффективной экономической активности населения, которую акцентирует часть респондентов, зависит от сил и способностей государственной власти последовательно провести рыночные реформы. Однако общественная психология не функционирует по законам формальной логики. Выбор той или иной из возможных позиций выражает психологические предпочтения людей, которые способны подавлять и вытеснять все иные позиции, пусть даже и не противоречащие предпочитаемой.
Еще важнее, что инструментальная потребность обладает свойством приобретать самостоятельный характер, относительную независимость от той, которую она «обслуживает». И, соответственно, оказывать собственное сильное воздействие на общественно–политическое поведение людей. В нашем случае потребность в сильном, властном государстве, даже если она увязывается со стремлением к реформам, создает массовую социально–психологическую базу для развития авторитарных тенденций в политической жизни. И напротив, потребность в самостоятельности экономических агентов нацеливает политическое поведение на освобождение от государственной опеки, на сокращение вмешательства государства в экономическую жизнь; и «работает», тем самым, на демократизацию общественно–политических порядков.
![Николай Саврасов - Люди Солнца[СИ]](/uploads/posts/books/107446/107446.jpg)
