Брюс Перри - Мальчик, которого растили как собаку
Если вы, как большинство детей, родились в доме, где вас любят, где всегда рядом заботливый, готовый помочь человек — предположим, мать или отец — ваши нужды всегда будут удовлетворены. Когда вы кричите и плачете, кто-то из них или оба всегда придут, помогут и успокоят вас, если вы хотите есть, вам холодно или вы ушиблись. По мере того, как мозг развивается, эти любящие заботливые люди обеспечивают вас образцом для формирования человеческих отношений. Значит, привязанность — это образец памяти тесных человеческих связей. Этот образец служит нам в качестве исходной модели отношений между людьми. Данная модель в большой мере зависит от того, растет ли ребенок в теплой родительской семье или о нем заботятся непостоянно, с перерывами, обижают или не обращают на него внимания.
Как уже отмечалось раньше, мозг развивается «в зависимости от употребления». Нервные связи, которые используются, доминируют. Те, которые не используются, развиваются не так активно. Когда ребенок подрастает, многие системы мозга требуют для своего развития постоянной стимуляции. И далее, для оптимальной работы этих систем, такая стимуляция должна быть получена в определенное время (сенситивный период). Если сенситивный период упущен, некоторые системы могут никогда не достичь своего полного потенциала. В некоторых случаях дефицит, связанный с пренебрежением взрослых, может стать постоянным. Если, например, один глаз котенка держать закрытым первые несколько недель его жизни, он останется слепым. Для того чтобы мозг смог «включить» функцию зрения, ему требуется ранний опыт «смотрения»; при отсутствии визуальных стимулов нейроны в закрытом глазу не смогут установить необходимые связи и возможность для распознавания глубины пространства (которую обеспечивает бинокулярное зрение) будет потеряна. Подобным же образом, если ребенок не знакомится с языком в раннем детстве, он может никогда так и не научиться правильно говорить и понимать речь. Если ребенок не начинает свободно владеть вторым языком до половой зрелости, почти всегда он будет говорить на любом новом языке, который специально изучает, с акцентом.
Хотя мы не знаем, существует ли сенситивный период для развития естественной привязанности, как для языка и зрения, исследования показывают, что у детей, подобных Вирджинии, у которых в первые три года жизни не могли возникнуть постоянные родственные чувства и привязанность к одному или двум заботящимся о них людям, впоследствии могут наблюдаться проблемы в этом отношении. Дети, не получающие постоянных свидетельств любви, физической ласки и уверенности в том, что они желанны и любимы, просто не получают стимуляции, необходимой для того, чтобы их мозг правильно выстроил ассоциации, связывающие «награду», удовольствие и человеческие отношения. Именно это случилось с Вирджинией.
В результате того, что в детстве о ней заботились от случая к случаю, она просто не могла получать такой же уровень положительного подкрепления — если хотите, удовольствия — от того, что держит своего ребенка, чувствует его запах, контактирует с ним, как большинство матерей.
Когда Вирджинии было пять лет, она наконец попала в дом, который мог бы стать для нее родным. Ее приемные родители были любящими и высокоморальными. Христиане и хорошие родители. Они учили ее хорошим манерам. Они учили ее думать о других. Они делали все возможное, чтобы она нормально себя вела. Ее учили, что воровать — плохо. И она не брала чужих вещей, не спрашивая разрешения. Ей говорили, что наркотики — это вред. Ей говорили, что нужно много заниматься и ходить в школу. И она поступала именно так. Они хотели удочерить ее — и ей хотелось того же, но государство так и не аннулировало родительских прав ее биологических родителей, и был разговор с юристами, занимавшимися ее случаем, о возможном воссоединении девочки с биологической матерью, поэтому об удочерении не могло быть речи. К сожалению, это означало, что, когда Вирджинии исполнилось восемнадцать лет, государство, согласно закону, уже не отвечало за нее. В результате, она должна была оставить дом опекунов, а им было сказано, что они не должны встречаться с ней. В будущем они могли стать приемными родителями какого-то другого ребенка только по соглашению с юристами, занимающимися подходящим случаем. Это еще один пример негуманной политики, которая служит отнюдь не на благо ребенка — Вирджиния потеряла единственных «родителей», которых знала.
К этому времени она закончила школу. Ее поместили в специальный «компромиссный» дом для детей, вышедших из возраста опекунской заботы. Оставшись совершенно одна, без людей, которых она полюбила (как могла), не усвоив правил реальной жизни, она искала тепла и любви. Вирджиния быстро забеременела. Отец ребенка бросил ее, но она хотела ребенка, чтобы любить его и делать все так правильно, как учили ее опекуны. Она стремилась получить предродовую помощь, и ее включили в хорошую программу. К сожалению, когда ребенок родился, ее исключили из программы, поскольку она уже не была беременной. Дав жизнь ребенку, она сама осталась без какой-либо помощи.
Выйдя из больницы, Вирджиния понятия не имела, что делать с ребенком. Поскольку ее собственные ранние привязанности резко и жестоко прерывались, у нее не было того, что можно назвать «материнским инстинктом». Теоретически она знала, что следует делать: кормить Лауру, одевать и купать ее. Однако эмоционально она чувствовала себя потерянной. Никто не подумал, что с ней нужно поговорить, рассказать, как важно ласково относиться к ребенку, как необходима ему физическая нежность и близость матери. Она сама не чувствовала в этом необходимости. Проще говоря, Вирджиния не получала удовольствия от этих вещей, и ее этому не учили. Не подталкиваемая ни лимбической системой на уровне эмоций, ни когнитивной, несущей информацию корой, Вирджиния была очень неэмоциональной матерью. Она не держала подолгу ребенка на руках, кормила девочку из бутылочки, не прижимая ее к груди. Она не качала ее, не пела ей колыбельных песенок, не гулькала, не смотрела в глазки и не пересчитывала, снова и снова, чудесные крошечные пальчики и не делала каких-то других, столь же глупых, но чрезвычайно важных вещей, которые люди, у кого было нормальное детство, делают совершенно инстинктивно, когда заботятся о ребенке. И без этих физических и эмоциональных сигналов, в которых нуждаются все млекопитающие для стимуляции роста, Лаура перестала набирать вес. Вирджиния делала то, что считала правильным, не потому, что чувствовала это сердцем, а потому, что ее мозг говорил ей, что именно так должны поступать матери. Когда Вирджиния уставала или была расстроена, она «дисциплинировала» малышку или игнорировала ее. Она просто не чувствовала удовлетворения и радости от ухода за ребенком, от того самого взаимодействия с малышом, которое дает нормальным родителям силы преодолеть все физические и эмоциональные трудности.
Для описания детей, которые рождаются нормальными и здоровыми, но не растут и даже теряют вес при отсутствии родительского тепла и внимания, используется термин «отставание в развитии». Еще в восьмидесятые годы, когда Лаура была совсем маленьким ребенком, это был уже хорошо известный синдром, описанный у детей, с которыми плохо и грубо обращаются или игнорируют, особенно у тех, кто растет без ласки и индивидуального внимания. На протяжении нескольких веков это состояние было неоднократно описано, особенно в документах сиротских домов и других учреждений, где дети не получали достаточно внимания и заботы. Если как можно раньше не обратить на это внимания, все может закончиться очень плохо. В одном исследовании сороковых годов было показано, что более трети детей, которые воспитывались в казенных учреждениях, не имея индивидуального внимания, умирали к двум годам. Это очень высокий уровень смертности. Дети, выживавшие в таких условиях, имели серьезные поведенческие проблемы, запасали пищу, могли вести себя очень дружелюбно с посторонними, но с трудом поддерживали отношения с теми, кто должен бы быть им ближе.
Впервые Вирджиния стала искать медицинскую помощь для своего ребенка, когда девочке было восемь недель, Лауре поставили диагноз «отставание в развитии» и поместили в больницу для стабилизации питания. Но диагноз не объяснили Вирджинии. Когда девочку выписывали, Вирджиния получила рекомендации по вопросам питания, но не по вопросам успешного материнства. Было, правда, предложено обратиться за консультацией в социальную службу, но эта рекомендация была проигнорирована. Большая часть медиков находила психологические и социальные аспекты медицинских проблем менее интересными и важными, чем результаты физиологических обследований, вопрос о недостаточной заботе о ребенке вообще не поднимался. Кроме того, Вирджиния не выглядела как мама, пренебрегающая ребенком. В конце концов, разве стала бы безразличная мать так рано искать медицинской помощи для своего крошечного ребенка?
