Надежда Фёдоровна Калина - Лингвистическая психотерапия
В качестве знаковой системы, семиосферы или суммы текстов культура, обладающая сложной внутренней организацией, может существовать только в диалогическом взаимодействии с иным пространством, внеположным ее собственному. В качестве такого антецедента может мыслиться иная культура, природа (как хаос, неупорядоченность, стихийность), "тот свет" (враждебный, противоестественный, опасный) и т.п. Ведь знаковая система, оставаясь сама собой (совокупностью означающих (средств означивания, знаков) и означенного содержания), для выполнения своей основной функции (кодирования. означивания, генерирования новых смыслов и концептов) нуждается в означаемых – невыраженных, не оформленных знаково содержаниях, которые станут в дальнейшем, в процессе развития системы ее новыми структурными элементами – значениями и смыслами. Такую точку зрения развивают исследования семиотики культуры, выполненные представителями тартуско-московской школы (см. 42, 45). Однако она не единственно возможная.
Внележащим для культуры (всеобщего) пространством является также и субъективная психическая реальность индивида – не просто как единичное и особенное, но взятая со стороны своей потенциальности, представленная теми аспектами внутреннего опыта, которые пока еще не означены и/или в принципе невыразимы (например, из-за отсутствия в системе культуры адекватных семиотических средств). В точках соприкосновения семиосферы культуры с психической реальностью субъекта интенсивно идут процессы означивания, это зона активного семиозиса, заполненная конгломератом элементов, находящихся в самых различных отношениях друг с другом – ассоциативных, комплементарных, взаимно-неоднозначного соответствия и т.п. Сталкивающиеся интенции, значения и смыслы колеблются между полной тождественностью и абсолютным несоприкосновением. Кроме того, пространство субъективного семиозиса обладает своеобразной "памятью" о своих прошедших состояниях, точнее, содержит некий внутренний критерий точности и достаточности, эффективности подбора означающих: всем знакомо чувство удовлетворения или неудовлетворенности при попытке выразить в акте коммуникации субъективный оттенок смысла.
В жизненно значимых ситуациях субъективный семиозис приобретает экзистенциальный характер. Стремление индивидуальности утверждать и отстаивать свои концепты окружающего мира и жизненные смыслы часто входит в противоречие с ценностно-нормативными аспектами культуры. Недаром Ж.Батай называл внутренний опыт путешествием на край человеческих возможностей. При неистовом стремлении выразить подлинную природу внутреннего опыта себя приходится отбросить внешние средства. "Понять это, – пишет Батай, – значит последовательно оспаривать все мнимости, благодаря которым мы прячемся от самих себя... Я бы мог сказать следующее: внутренний опыт – это экстаз, а экстаз, как кажется, – это сообщение, которое противится сосредоточенности на себе. Но сказав такое, я бы уже узнал и нашел (было время, когда я так и думал)...В конце концов я увидел, что сама идея сообщения оставляет тебя в наготе, в полном неведении" (9, с.32-33).
Устранение мнимостей, о котором пишет Батай, вовсе не является бунтом против культурных норм и ценностей, его нельзя свести к проявлениям контр-культуры. Это скорее попытка внутренней природы субъекта восстать из-под "тяжести тысячи снов, принесенных словами". Батай, признанный мастер соединять несоединимое и выражать невыразимое, очень близко подошел к пониманию психологической природы противоречия между всесилием и тотальностью процессов культурного кодирования и их неспособностью выразить глубоко интимные аспекты значимых переживаний, из которых складывается внутренний опыт экзистенции каждого человека.
Культура, основывающаяся на определенной схеме универсума, открывает своему носителю пространства возможной речи – то есть способов, которыми человек способен мыслить, переживать, понимать и говорить что-то об универсуме. "Русла, в которых возможна речь, – пишет А.Д.Шоркин, – есть тот диапазон небессмысленного, за пределами которого в данной культуре невозможно никакое понимание и созидание" (72, с.8). Иными словами, культура, создающая возможность говорить о чем-то, одновременно задает и континуум того, о чем невозможно говорить. Внутренний опыт, представленный, помимо прочего, бессознательными психическими содержаниями и неосознаваемыми структурными и динамическими формами психэ, при всей своей трудноуловимости, мгновенности (мерцание смыслов, прихотливая мозаика переживания-понимания), в значительной мере попадает в этот континуум. Почти любая попытка выразить и коммуницировать его обречена на неудачу.
Однако в качестве глубинного, первичного слоя субъективной психической реальности неосознаваемый внутренний опыт представляет для личности огромную ценность. Это опыт подлинного, не-мнимого, истинное переживание собственной экзистенции, корни индивидуального начала в человеке. Стремление выразить его, осмыслить и понять есть ключевая точка процесса самопознания, а возможность разделить через сопереживание со Значимым Другим – основа человеческой близости и взаимопонимания. Являясь экзистенциальной ценностью, неосознаваемый внутренний опыт не является ценностью культурной, ибо по своей природе он есть означаемое, для которого практически невозможно подобрать означающее из арсенала семиотических средств культуры. Почти всякий дискурс о нем бессмыслен, ибо сам процесс означивания, вербализации необратимо изменяет его природу и свойства. Попытку такой речи Батай сравнивает с бесплодными усилиями человека, тонущего в зыбучем песке: "он пытается выкарабкаться и тем самым губит себя наверняка; что правда, то правда – слова, дедаловы творения из них, невыносимая громада их возможностей, наконец, их неверность – есть во всем этом что-то от зыбучих песков" (9, с.36).
Семиотическая специализация нашей культуры, использующей язык в качестве первичной моделирующей системы, не позволяет объективировать и транслировать внутренний опыт, не трансформируя его, а последнее приводит к утрате им своей внутренней сущности. Тем не менее семиотическое пространство культуры дает определенную возможность выразить субъективно-психическое, индивидуальное начало посредством имеющихся в ней общих концептов и кодов. Наиболее часто для этого используются литературные тропы, в особенности метафора, общение с помощью символов (символическая референция), а также мимесис. Но такие средства пригодны именно для объективации психической реальности, они не являются (за исключением, может быть, мимесиса) средствами ее моделирования. Неосознаваемое психическое (в отличие от бессознательного, содержания и смыслы которого могут быть выявлены и культурно отрефлексированы – например, с помощью психоаналитической техники) в составе внутреннего опыта субъекта остается внележащим семиосфере культуры.
Суммируя все, сказанное выше о специфике использования семиотических систем языка и культуры в процессе психического моделирования реальности, схематически можно представить этот процесс следующим образом:
Схема 2. Семиотические детерминанты психического моделирования реальности.
Анализируя процесс психического моделирования реальности, нельзя игнорировать вклад, который вносит неосознаваемое психическое (представленное имплицитными характеристиками процессов вербального кодирования на уровне языка и несемиотизированными содержаниями внутреннего опыта на уровне культуры) в процессы концептуализации действительности, а также субъективную природу референции составляющих модель мира концептов, смыслов и значений. В практическом аспекте психотерапевту следует помнить и учитывать, что большинством людей субъективная картина мира принимается за непреложную действительность. Создавая субъективные репрезентации опыта и делясь ними с окружающими, человек в большинстве случаев искренне убежден в том, что занимается объективным познанием реальности. Излишне говорить, что все это не способствует лучшему пониманию и объяснению фактов и процессов окружающей действительности, как полагают "наивные" носители лингвокультуры. Это просто типичная языковая игра (точнее, индивидуальный вариант такой игры). Проникнуть в структуру такой культурно-лингвистической иллюзии, увидеть ее "изнутри" чрезвычайно трудно – для этого нужно “выйти“ из привычной формы жизни[20]. Психотерапевты различных школ и направлений по-разному подходят к решению этой задачи, но если она даже не поставлена, говорить о какой-либо эффективности терапии нельзя.
Второе важное следствие из представленных рассуждений для психотерапевта заключается в возможности не только осознавать и учитывать субъективную природу модели мира, но и целенаправленно воздействовать на психическую реальность клиента. Сознательное использование семиотических трансформаций в процессе психического моделирования делает человека управляющим элементом (хозяином), подлинным субъектом означенной и осмысленной реальности. В качестве такого пансемиотического субъекта психотерапевт обладает почти неограниченными возможностями воздействия[21], глубина, точность и совокупный эффект которого определяются его способностью к психолингвистическому и семиотическому анализу дискурса клиента. Это понятие, чрезвычайно важное для лингвистической психотерапии, следует рассмотреть более подробно.
