Александр Данилин - Ключи к смыслу жизни
Мне кажется, что похожее на туман чувство безнадежности, которое повисло сегодня над нашим миром, возникло из отсутствия интереса к человеку. Каждый из нас видит в другом лишь объект для достижения собственной выгоды (или комфорта — что, в сущности, то же самое).
И началось это отнюдь не сейчас. Леонардо сделал попытку отнестись к своим ученикам не так, как было принято в его времена. И в Средние века, и в эпоху Возрождения ученики использовались как бесплатные слуги — они были призваны обеспечить комфорт учителя в оплату за обучение мастерству. Леонардо впервые попытался поступить вопреки традиции: его ученики были для него равноправными партнерами по великому Искусству.
Результатом эксперимента стали обвинения в гомосексуализме, издевательства и смех. Ученики не были готовы к партнерским отношениям. Они использовали их для манипуляций... самим Леонардо. Красавцы использовали их для того, чтобы добиться еще большего комфорта для себя.
Задумайтесь: для того чтобы привлечь наше внимание к жизни, нам понадобились... инопланетяне. Несколько последних десятилетий экраны, научно-фантастические издания и пресса буквально наводнены странными персонажами: это либо пришельцы из других миров, либо супермены, либо фантастические герои из легендарных и воображаемых миров. Похоже, что маленькие зелененькие монстры с неизвестной планеты или тираннозавры доисторических времен понадобились нам только затем, что благодаря их присутствию значимость человеческой жизни, ее смысл открываются легче, чем при общении с людьми.
Чудища, которые хотят нас поработить, просто вынуждены относиться к нам с уважением.
Мифические чудовища возвращают нам значимость, передавая нам тайну, которой полностью лишена наша жизнь, но которой была наполнена жизнь Леонардо.
Придумывая образы обитателей иных миров или легенды об иных континентах, о временах, когда люди были больше, сильнее или, наоборот, тоньше, «эфирнее», чем сейчас, мы просто предпочитаем их наскучившим нам собратьям по разуму.
Коллективное помешательство на неуловимых обитателях нашей реальности стало привычным явлением. Так и кажется, что они существуют где-то рядом с нами, просто нам все время не везет (или везет?) и мы не встречаемся с ними. Может быть, тоска по этим загадочным магам прошлого, суперменам и инопланетянам — это всего лишь наша мечта о нас самих? Может быть, мы просто хотим стать чем-то большим, чем просто людьми, чтобы мы смогли почувствовать, что живем по-настоящему?
Что такое настоящая жизнь? Она доступна лишь в мечте, но не в реальности. Настоящая жизнь — это жизнь первооткрывателя вселенной. Настоящая жизнь — там, невероятно далеко, «на пыльных тропинках далеких планет».
Настоящая жизнь недостижима, потому что осталась в загадочном и манящем своей магией прошлом.
Если бы не таящийся в нас страх изменить привычные жизненные маршруты, то фантастические сущности, живущие в книгах и на экранах, могли бы стать стимулом к развитию в нас самих того, что восхищает нас в подобных персонажах.
У каждого из них свой урок — свои упражнения.
Но нет. Наша культура усмирила наш импульс к действию и свела нашу тягу к приключениям до пассивного созерцания. Мы лишились способности производить на свет божий неожиданную мысль. Мы боимся ее, как пришельца из неведомых миров.
Мы можем быть лишь зрителями, наблюдающими за чужими поступками. Мы можем только просить Бога о том, чтобы плохие люди на нас не нападали, потому что они легко могут с нами справиться, — за счет стремления к комфорту мы утратили способность сопротивляться чужим мнениям.
Тех людей, которым стало интересно другое — тайна жизни, тайна полета, тайна музыки или тайна Бога, — мы и называем гениями.
Они решились прожить свою жизнь так, чтобы не ощущать собственной бессмысленности и пустоты, хотя приступы тоски и чувство бессмысленности преследовали и их тоже. Они решились стать тем, за кем все остальные готовы лишь подсматривать в «щель» широкоэкранного формата.
Наш интерес к личности того же Леонардо свидетельствует примерно о том же, о чем и интерес к суперменам. Нам хочется стать чуть больше, чем просто людьми, чтобы научиться жить в согласии со своим «Я» и попытаться избавиться от непрерывного чувства тревоги — этого сигнала бессмысленности будущего.
Если мы сможем сделать первый шаг — разрешить себе заниматься тем, что нам интересно, — это будет и первый шаг к трансформации сказочного персонажа, который сегодня обитает лишь на экране, в бессмертное начало нашей собственной жизни. В каждом человеке дремлет герой. Это он непрерывно мучает нашу совесть. Может быть, тоска и тревога существуют только потому, что внутренний герой никак не проснется, чтобы начать действовать.
Вот еще одна забава, над которой немало потешались современники Леонардо.
«Пусть один из вас, — писал художник, — проведет какую-нибудь прямую линию на стене, а каждый из вас пусть держит в руке тоненький стебелек или соломинку и попробует представить себе, сколько таких стебельков или соломинок сможет породить одна прямая линия, которую он провел на стене. Какое разнообразие стебельков вы сможете увидеть в этой простой, однократно проведенной черте».
Бессмысленная забава? Вполне возможно. Но вот в написанной за тысячу лет до Леонардо Аватамсака сутре использован красивый поэтический образ — ожерелье ведического бога Индры.
Говорят, что на небесах Индры есть нитка жемчужин, расположенных таким образом, что если взглянешь на одну из них, то увидишь в ней отражение всех остальных. Точно так же всякая вещь в этом мире — не просто единичная вещь, она включает в себя всякую другую вещь и на самом деле является и всем остальным.
Я не знаю, чувствовал ли что-то похожее Леонардо, но его упражнение с пятнами на стене — это не просто тренировка воображения. В каждом из этих пятен, в каждой трещине, проведенной линии хранилась вся Вселенная — вот что учил чувствовать учеников гений.
Но если Вселенная содержится в линии, то сколько Вселенных — не в воображении, а в реальности — содержится в каждом из нас? Разве могут быть все они обречены на смерть?
Согласно космологии джайнов, сотворенный мир представляет собой бесконечно сложную систему единиц омраченного, потухшего, испорченного сознания. Эти единицы называются «джива», и они находятся на разных стадиях во множестве аспектов космического процесса. Их первозданная природа «загрязнена» вовлеченностью в реальность. Каждый джива, вопреки своей кажущейся отдельности, остается связан со всеми другими джи-вами и содержит в себе знания о них. Джива может пробуждаться, просыпаться от своей омраченности и ощущать мгновения, когда это знание вдруг открывается ему.
Учение о монадах, очень похожее на космологию джайнизма, в Европе создал Рене Декарт. Трещина, которая содержит в себе целый мир, ведет к картине, перед которой мы замираем, поскольку картина эта в миг откровения позволяет понять, что в одной улыбке загадочной женщины находится вся Вселенная или вся Вселенная возникает из этой улыбки.
Существует замечательная по своей красоте буддийская школа Хуань. Сущность ее философии можно вкратце выразить в нескольких словах: «Одно в одном, одно во многом, многое в одном, многое во многом».
В одной из притч этой школы рассказывается об императрице У, которая однажды попросила объяснить, чему же она учит.
Тогда учитель Фа Дзан привел ее в большой зал, все внутреннее пространство которого покрывали зеркала. Он зажег свечу, подвесил ее в центре зала к потолку, и в тот же миг и он сам, и императрица оказались в окружении несметного числа зажженных свечей разного размера. Затем Фа Дзан поместил в центр зала маленький кристалл с множеством граней. Все, что окружало его, включая бесчисленные образы свечей, теперь собралось и отразилось в этом маленьком сверкающем камне. Так учитель сумел показать, как в реальности бесконечно малое содержит в себе бесконечно большое, а бесконечно большое — бесконечно малое, причем без всяких искажений.
Можно ли научиться чувствовать в себе бесконечность или для этого нужен дар Леонардо? Конечно же, можно. Именно для этого и существуют школы. Гении всегда учились. В этом один из их секретов.
Гениальный русский врач Сергей Петрович Боткин, по воспоминаниям Ивана Михайловича Сеченова, тренировал свое врачебное чутье. Вот что писал Сеченов: «Тонкий диагноз был его страстью, и в приобретении способов к нему он упражнялся столько же, сколько артисты вроде Антона Рубинштейна упражняются в своем искусстве перед концертами. Раз в начале своей профессорской карьеры он брал меня оценщиком его умения различать звуки молоточка по плессиметру. Остановясь посередине большой комнаты с зажмуренными глазами, он велел оборачивать себя вокруг продольной оси несколько раз, чтобы не знать положения, в котором остановился, и затем, стуча молоточком по плессиметру, узнавал, обращен ли плессиметр к сплошной стене, к стене с окнами, к открытой двери в другую комнату или даже к печке с открытой заслонкой. А некоторое время спустя он дошел до того, что по звуку молоточка, звучащего по плессиметру, учился различать характер различных людей, которые входили к нему в комнату».
