Мэтью Сайед - Принцип «черного ящика»
Психологи часто указывают на то, что у самооправданий есть свои плюсы. Благодаря им мы не мучаемся, принимая какое-либо решение, не оспариваем любое суждение, не просыпаемся по ночам, размышляя о том, правильно ли мы сделали, когда вступили в брак, согласились на данную работу, пошли этим, а не другим путем. Проблема возникает, когда мы начинаем оправдывать себя бездумно, избегаем чувства вины машинально, перетолковываем факты безудержно, когда неудача угрожает нашей самооценке так сильно, что мы уже не в состоянии учиться на своих ошибках.
Что возвращает нас к вопросу, который мы задали в начале книги, когда увидели, как много людей гибнет из-за предотвратимых врачебных ошибок. Как получается, что врачи и медсестры не замечают страданий своих пациентов? Как эти уважаемые люди могут бессовестно утаивать свои ошибки? Почему они не сгорают со стыда?
Ответ на этот вопрос мы узнали, изучив явление когнитивного диссонанса. Именно для того, чтобы не сгореть со стыда за нанесенный пациентам вред, врачи и медсестры бессознательно воспринимают свои ошибки вовсе не как ошибки. Переосмысление реальности оберегает их профессиональную самооценку и морально оправдывает практику сокрытия ошибок. Зачем рассказывать другим о том, что ты ошибся, если это была совсем не ошибка?
Отсюда видна самая суть различия между обманом другого человека и самообманом. Если бы медсестры и врачи полностью осознавали неисправимые ошибки, которые совершили, их сокрытие лишь усиливало бы их мучения. Они понимали бы, что причинили пациентам вред, что умышленно ввели их в заблуждение, что в будущем эти ошибки, скорее всего, повторятся.
Медицинские работники не стали бы участвовать в столь масштабном мошенничестве, по меньшей мере вероятность этого крайне мала. Большинство врачей и медсестер – ответственные, хорошие люди. Многие из них героически сражаются за здоровье пациентов. Здесь-то и проявляется трагедия когнитивного диссонанса. Он позволяет порядочным людям вредить тем, кого они как профессионалы должны защищать, и не один раз, а снова и снова.
Сказанное можно перефразировать: наиболее эффективно скрывает собственные неудачи не тот, кто старается избежать ответственности, а тот, кто даже не понимает, что ему есть что скрывать.
В книге «Врачебные ошибки и врачебный нарциссизм» (Medical Errors and Medical Narcissism) профессор медицинской этики Университета Эмори Джон Банджа подробно рассматривает используемые медиками способы выдавать ошибки за что угодно, только не за ошибки [112]. Слова могут отличаться, однако глубинный смысл реакции врачей ужасающе похож на глубинный смысл реакции обвинителей, столкнувшихся с оправданием осужденного по результатам теста ДНК. Ошибки превращаются в нечто совсем иное, их сокрытие аргументируется:
«Что ж, мы сделали что могли. Такое случается».
«Зачем предавать ошибку гласности? Пациент все равно умер бы».
«Если сказать родственникам об ошибке, им станет только хуже».
«Это была вина пациента. Если бы он не был таким тучным (больным и т. д.), ошибка не причинила бы ему столько вреда».
«Если у нас нет абсолютной уверенности в том, что пациенту навредила именно эта ошибка, мы не должны никому ничего сообщать».
Банджа пишет: «Когда медицинскому работнику требуется скрыть ошибку или отвлечь от нее внимание, он действует с поразительной лингвистической изворотливостью. Как будто умению уводить разговор в сторону учат в ординатуре или на курсах повышения квалификации» [113].
Длившееся три года сенсационное исследование, результаты которого были опубликованы в The Social Science and Medical Journal, пришло к аналогичным выводам: когда врачи ошибаются, они убеждают себя и других, что ошибки не было. Они «блокируют осознание ошибки» и «сужают определение ошибок таким образом, что те, по сути, исчезают или воспринимаются как что-то незначительное»[23].
Ровно к таким же выводам приходят ученые, изучающие деятельность медицинских работников «в поле». В 2004 г. социологи опросили врачей на конференциях в Далласе, Канзас-Сити, Ричмонде и Колумбусе. Медикам задавали один и тот же вопрос: часто ли врачи в больницах оправдывают свои ошибки, а также доказывают, что не нужно предавать их гласности и сообщать о них даже начальству? Как ни удивительно, 86 % респондентов, работающих в системе здравоохранения, ответили «очень часто» и «довольно часто» [114].
Вспомним еще раз случай, описанный в начале книги, и врачей, оперировавших Илэйн Бромили. Читателю могло показаться, что их поведение – это вопиющая попытка избежать наказания за совершенную ошибку: выговора от начальства или судебного иска, поданного семьей пациента. Теперь мы видим, что в действиях медиков имелись классические признаки сведения к минимуму когнитивного диссонанса. Врачи не хотели признаваться в том, что совершили ошибку, самим себе.
Они много лет постигали нелегкую премудрость медицины и всячески старались соответствовать высоким стандартам избранной профессии. Для них, как и для всех хороших врачей, медицина – не столько работа, сколько призвание. Их самооценка напрямую зависит от того, насколько их компетентность признаётся окружающими. Они стали врачами, чтобы избавлять пациентов от страданий, а не наоборот. И вот теперь они должны признать, что убили здоровую 37-летнюю женщину.
Только вообразите, как отчаянно они должны были стремиться доказать самим себе, что смерть человека – это всего-навсего «осложнение». Вспомните исследование Нэнси Берлинджер о том, как врачи говорят о своих ошибках. Она писала, что медики «делают все возможное, чтобы информация об их неудачах не была обнародована, и готовы оправдать привычку скрывать ошибки любыми аргументами: это был всего лишь технический просчет, такие вещи случаются…».
Исследование Берлинджер можно воспринимать как обвинительный приговор профессиональной культуре, господствующей в сфере здравоохранения, но теперь мы понимаем, что это болезненно точное описание эффекта когнитивного диссонанса. Желание оправдать себя и «остаться в белом» может затронуть любого из нас. Здравоохранение и система уголовного правосудия – только два примера тенденции, явно и очевидно угрожающей прогрессу человечества.
2
Чтобы заглянуть в самую суть психологических механизмов когнитивного диссонанса, вернемся ненадолго к войне в Ираке. Во избежание ненужных споров не будем обсуждать, нужно было вторгаться в Ирак или нет[24]. Вместо этого давайте посмотрим на интеллектуальную акробатику политиков, развязавших войну. Эта акробатика поможет нам осознать, как получается, что новые интерпретации реальности начинают жить собственной жизнью.
Для Тони Блэра решение принять участие в иракском конфликте стало самым важным за всю его жизнь. Блэр не просто голосовал за войну, он был премьер-министром, который поставил на кон свою политическую карьеру и отправил в Ирак войска. Погибло 179 британских солдат. Репутация Блэра как политика по большому счету зависела от этого решения. Именно Блэру приходилось оправдывать войну любыми средствами.
Давайте изучим его интеллектуальную акробатику.
24 сентября 2002 г., еще до конфликта, Тони Блэр произнес в палате общин речь об оружии массового уничтожения Саддама Хусейна. «Иракская программа по созданию этого оружия работает, детализируется и расширяется, – сказал он. – Саддам продолжает производить оружие… Иракские власти разработали детальные планы военного применения химического и биологического оружия, причем эти планы могут быть реализованы в течение 45 минут…»
Конечно, уже спустя пару месяцев после вторжения эти утверждения сделались более чем сомнительными. Начать с того, что армия Саддама почему-то не спешила использовать свое предположительно мощное оружие, чтобы остановить продвижение западных войск. Более того, предпринятые сразу после падения Саддама Хусейна поиски оружия массового уничтожения в Ираке не дали никаких результатов.
Однако, как показали во впечатляющем эссе об иракском конфликте социальные психологи Джефф Стоун и Николас Фернандес из Аризонского университета, Блэра все это нисколько не смутило [115]. В очередном выступлении перед палатой общин он заявил: «В Ираке оружие массового уничтожения разрабатывалось буквально в тысячах лабораторий… Только сейчас исследовательская группа по Ираку, в которую входят настоящие профессионалы, включая бывших инспекторов ООН, ученых и разнообразных экспертов, получила возможность проникнуть в эти лаборатории и изучить их как следует… Я не сомневаюсь: группа обнаружит прямые свидетельства того, что Саддам разрабатывал оружие массового уничтожения».
Итак, для Блэра тот факт, что оружие массового уничтожения не было обнаружено, не доказывал, что этого оружия нет, – он предпочитал говорить, что инспекторы еще не сделали свою работу. Обратите внимание еще на одно обстоятельство. Отсутствие оружия усилило убежденность Блэра в том, что в итоге это оружие отыщется.
