Владимир Аршинов - Синергетика как феномен постнеклассической науки
В то же время сам Бор осознавал свою полемику с Эйнштейном скорее именно как незавершенный гештальт межличностной коммуникации. Тот факт, что ему не удалось убедить Эйнштейна, имел для него глубокий личностный смысл. То же самое можно сказать и в отношении Эйнштейна. Одна из важнейших характеристик дискуссии Эйнштейна и Бора состояла в том, что это был межличностный диалог, операционально поддержанный всем тем опытом коллективного познания и интерсубъективного согласия, который к тому времени был накоплен в «точном, физико-математическом естествознании». Для достижения взаимопонимания они использовали такое конструктивное средство как мысленный эксперимент, в котором синергетически объединяются образные и символические системы представления знания и познания как кооперативного, коммуникативного процесса.
Достижение согласия означало бы не просто успех вовлеченных в него сторон, но и шагом в развитии той коллективной межличностной коммуникации и интеррепрезентации знания, которая традиционно именуется физикой. Но что же тогда может означать незавершенность коммуникативного гештальта диалога Эйнштейна и Бора? Ответ на этот вопрос предполагает уточнение их личностных позиций. Для Бора, настаивавшего на необходимости сохранения классического языка как базисного коммуникативного средства описания результатов квантовомеханических измерений, эта незавершенность диктовала обращения к языку как инструменту познания.
Обосновывая этот тезис, Бор обычно указывал, что результаты всякого физического измерения, представленные в числовом коде языка лабораторных приборов, должны осознаваться экспериментатором таким образом, чтобы их можно было сообщить другим исследователям. Будучи коммуникативно-синергетически истолкованным данный тезис Бора оказывается когерентным пониманию наблюдаемости. Различие между Бором и Эйнштейном здесь в акцентах: Эйнштейн подчеркивал необходимость обеспечения непрерывности перцептивного канала в процессе исторического развития эксперимента, в то время как Бор был первым в истории физики, кто попытался реализовать в ней лингвистический междисциплинарный поворот.
Было бы в принципе неверно представлять себе перцептивный и лингвистический каналы по отдельности друг от друга. [190] Это обстоятельство особо подчеркивается Д.Бомом в его модели научного познания как коммуникативной деятельности, в которой в новых контекстах и новых формах происходит расширение и углубление перцептуальных контактов человека с миром. Научное исследование не может быть расчленено на отдельные последовательно реализуемые акты наблюдения над объектом и последующий акт коммуникации. «Всякий акт восприятия, — пишет Бом, — с самого начала структурируется и оформляется интенцией на коммуникацию, а также общим сознанием тех актов коммуникации самому себе и другим, которые осуществлялись в прошлом. Более того, вообще говоря, лишь в коммуникации мы можем что-нибудь глубоко понять, то есть воспринять целостное значение того, что мы наблюдали».
Будучи результатом многолетних усилий осмыслить коммуникативную специфику процесса познания «постквантоворелятивистской эпохи», модель Бома выступает как попытка обозначить «третий путь» между кумулятивистскими и антикумулятивистскими моделями роста научного знания. Одновременно модель Бома можно рассматривать как одну из попыток найти новый подход к решению проблемы единства знания как процесса. [192]
Мы, однако, не будем здесь останавливаться на модели Бома. Отметим только, что его подход представляет собой не единственный пример поиска новых стратегий к согласованию различных экспериментальных контекстов современной физики, созданных и открытых ею миров, автопоэтических реальностей, среди которых сейчас вполне отчетливо различимы два их класса: мир Эйнштейна и мир Бора. Сходные стратегии обнаруживаются в работах К.Вейцзеккера, Д.Финкельстейна. В этот же ряд коммуникативной преемственности я включаю синергетику Хакена, Пригожина, Поляни и Маслоу. [159-161,125-127,120,89-91] Их работы разделяют общую коммуникативную интенцию на отрытый конструктивный диалог, в процессе которого творится и открывается новая реальность.
Если в предварительном порядке попытаться «синергетически» подытожить сказанное выше по поводу роли эксперимента, то это можно было бы сделать в следующих словах. 1. Эксперимент — это, вообще говоря, непрерывный исторически преемственный коммуникативный процесс, в ходе которого создаются все новые и новые структурные автопоэтические единства, а так же их разнообразные «симбиозы» или, говоря языком синергетического автопоэзиса — новые структурные сопряжения. 2. Синергетика выросла из эксперимента, возникновение которого в науке Нового времени само можно трактовать как становление нового познавательного качества в системе коммуникативной деятельности, включающей в себя деятельность — игру с вещественными предметами — деятельность-коммуникацию с системами знаков, включая и математику плюс логику, «символы веры», плюс каналы трансляции вербально артикулированного и невербально выражаемого знания... [113] 3. При этом существенно, что синергетическая интерпретация эксперимента выводит нас на понимание эксперимента как коммуникативно-семиотической созидающей деятельности. К такому пониманию эксперимента можно подойти с разных сторон. Как уже неоднократно говорилось — в этом одна из особенностей самого синергетического подхода, с характерным для него «круговым» или «циркулярным» отношением к предмету. Это круговое отношение, в свою и очередь, может быть кибернетически интерпретировано в терминах петель обратных положительных и отрицательных связей. Не забудем, что кибернетика в качестве одной из точек своего роста имела естествознание в состоянии его междисциплинарности. С другой стороны, синергетика — это «контактная» наука. В ее фокусе область взаимодействия разных дисциплин-автопоэзисов. А в нашем конкретном случае — это область взаимодействия двух автопоэтических систем, а именно: автопоэзиса «теория» и автопоэзиса «эксперимент». Эта область сама по себе имеет сложноорганизованную лингвосемиотическую структуру, которая пока что мало исследована. Далее она будет рассматриваться в контексте принципа идеализации. Как уже говорилось, процесс «встречи» теории и эксперимента — это процесс становления. Он опосредован циклами коммуникативных репрезентаций, в перечне которых когерентное личностное знание М.Поляни имеет первостепенное значение. Но в традиционной философии науки, как я уже говорил, личностное знание своего места пока не нашло. Это создает трудности и для философии синергетики, особенно для понимания ее конструктивного начала, поскольку центральный в этом плане принцип идеализации, рассматриваемый вне контекста личностного знания оказывается лишенным своего операционального содержания. В то же время без его анализа определить «третью», синергетическую, позицию последовательным образом трудно.
Вопросы идеализации в научном познании долгое время не были популярными в методологической литературе. К примеру, в книге «Методологические принципы физики» (весьма содержательном исследовании, написанном коллективом специалистов в области истории и методологии естествознания) вопросам, касающимся идеализации в физике, не уделено практически ни строчки. На это обстоятельство справедливо обратил внимание один из рецензентов названной книги, который отметил, что в нее, помимо всего прочего следовало бы «включить... очень важный в методологическом отношении принцип физической идеализации». Содержание этого принципа, согласно рецензенту, заключается в том, «что при исследовании любого явления необходимо выделить наиболее существенные черты, а остальные не принимать во внимание». Однако в безличностном, объективированном языке выразить наиболее существенные характеристики самой идеализации как некоего специального принципа — задача практически неразрешимая. Верно, что идеализация есть необходимая предпосылка существования всякой теории. «При всяком теоретическом исследовании какой-либо реальной физической системы мы всегда вынуждены в большей или меньшей степени идеализировать свойство описываемой системы», — этими словами открывается введение к классической книге — «Теория колебаний» А.А.Андронова, А.А.Витта и С.Э.Хайкина. Но верно и то, что идеализация во многом коренится в мастерстве исследователя, искусстве познания, и как таковая она не поддается полной артикуляции. «Известная идеализация задачи всегда неизбежна, — пишут далее ее авторы, — при описании системы нужно учесть основные решающие факторы, определяющие именно те черты поведения системы, которые нас в данное время интересуют, и отнюдь не следует стремиться точно учесть все, без исключения ее свойства. Это последнее вообще неосуществимо; но если бы нам даже и удалось учесть значительную часть этих свойств, то задача получилась бы столь сложной, что решение ее было бы чрезвычайно затруднено или даже вовсе невозможно». И поскольку идеализация неизбежна, постольку сразу же возникает вопрос осознавания границ той или иной идеализации, осознавания, «до какой степени можно идеализировать свойства системы и все же получить удовлетворительные результаты».
