Владимир Аршинов - Синергетика как феномен постнеклассической науки
В качестве подтверждения сказанного можно сослаться на продолжающиеся дискуссии по поводу интерпретации преобразований Лоренца в релятивистской термодинамике или на дебаты вокруг проблемы тахионов — гипотетических частиц, движущихся со сверхсветовой скоростью. Об этом же свидетельствует и дискуссия по проблемам физических измерений, которая состоялась в 1964г. в Италии на международном симпозиуме, посвященном 400-летию со дня рождения Галилея. В ходе обсуждения этих проблем известный физик Д.Чу предложил для выяснения роли электромагнитных взаимодействий в физических измерениях мысленный эксперимент в форме вопроса: что было бы, если во всей Вселенной электромагнитные взаимодействия отсутствовали, но остались другие физические взаимодействия (сильные, слабые, гравитационные). На это предположение другой, не менее известный физик Р.Фейнман возразил, что такая постановка вопроса лишена смысла: без электромагнитных процессов не может существовать само представление об измерении.
Действительно, как указывал в свое время Н.Винер, в теории относительности Эйнштейна «невозможно ввести наблюдателя без одновременного введения идеи обмена информацией и фактически без того, чтобы вновь не заострить внимание физики на квазилейбницианском состоянии, тенденция которого является опять-таки оптической». [43] С этой точки зрения допущение мира, в котором нет электромагнитных взаимодействий, делает невозможным само представление о таком мире, а потому и его существование в качестве наблюдаемого мира, в котором есть наблюдатель, обладающий своим внутренним субъективным опытом. Именно здесь — обратим на это внимание — коммуникативная природа наблюдения прорисовывается особенно отчетливо.
Таким образом, уже само допущение роли электромагнитных процессов в качестве универсального посредника, среды носителя коммуникативной функции информационного обмена, делало излишним механический эфир как среду-носителя электромагнитных явлений. Однако в наблюдаемом эксперименте коммуникативная роль наблюдаемых механических процессов не могла отрицаться. Это объясняется коммуникативной природой эксперимента, предполагающей наличие в нем запоминающего устройства, имеющего дискретный спектр различимых, структурно устойчивых стационарных состояний. Без этой системы, играющей роль запоминающего устройства, эксперимент просто не существует. И эта важнейшая в когнитивном отношении функция эксперимента реализуется посредством механических и тепловых процессов.
Как подчеркивает Я.Г.Дорфман со ссылкой на И.Е.Тамма, именно эти причины заставляют физиков при разработке теории любого немеханического явления рассматривать «фактически только механические или тепловые процессы, сопровождающие это явление». По этой же причине все достаточно разработанные физические теории описывают физические явления своей предметной области посредством уравнений Лагранжа. Но, как указывает далее Дорфман, это не означает, что все явления физики допускают возможность чисто механических объяснений. Это означает лишь, что «всякому физическому процессу неотделимо сопутствуют в той или иной степени механические явления». [61]
По-видимому, эта коммуникативная особенность экспериментального контекста физической теории как гештальта мешала такому крупному мыслителю, как А.Пуанкаре, полностью согласиться с логикой СТО. И это при том, что именно с его именем связана доктрина методологического конвенциализма, интерсубъективного согласия, переоткрываемая синергетикой. Во всяком случае сама мысль о возможности существования чего-то вроде скрытых механических параметров электромагнитных явлений представлялась ему вполне допустимой и оправданной гипотезой до самых последних лет его жизни. Но логика наблюдаемости явлений вместе с процессом наблюдения в СТО, которую А.Эддингтон назвал теорией относительности экспериментального знания, [166] основывалась на обощенном принципе соответствия как принципе сохранения коммуникативной связи с тем, что до ее появления уже наблюдалось в эксперименте. Операционализировав концепт обмена сигналами движущимися относительно друг друга наблюдателями, СТО стремилась связать в одно целое все экспериментальные контексты классической физики, когерентность которых считалась гарантированной либо механическим эфиром, либо, по Канту, синтезирующей коммуникативной деятельностью трансцендентального Я, либо и тем, и другим вместе. [78]
Это было стремление возобновить диалог человека и природы, осуществляемый постредством эксперимента. Для этого нужна была реорганизация всей системы экспериментальных контекстов, упорядочиваемых с помощью иных, неклассических, логик и иных, неэвклидовых, пространственных представлений. Эта кольцевая процедура, именуемая К.Вейцзеккером семантической интерпретацией, начинается с операционального анализа идеализированных экспериментальных контекстов и связывания их на общей коммуникативной основе.
Специфика этой операционально-коммуникативной задачи, как уже говорилось, отразилась в создании СТО Эйнштейна. Спустя более чем двадцать лет эта специфика определила содержание первой публикации Гейзенберга, посвященной интерпретации квантовой механики на основе его соотношения неопределенностей.
И здесь, несмотря на то, что принцип Эйнштейна помог Гейзенбергу в поиске решения этой задачи, результат этого поиска был представлен в статье Гейзенберга в духе все той же радикально эмпирической операциональной философии, квалифицированной Эйнштейном в его разговоре с Гейзенбергом как «не имеющей смысла».
Причина этого, однако, заключалась не только в существовавшей тогда широкой популярности операционалистской философии, но и в том, что замкнутой семантической интерпретации квантовая механика в работе Гейзенберга фактически не получила. В то же время математический аппарат квантовой механики сразу же продемонстрировал свою высокую практическую эффективность в решении целого ряда задач спектроскопии, физики твердого тела, теории химической связи и т.д. Необходимо было двигаться вперед, а для этого, помимо всего прочего, требовалось определенным образом оформить и закрепить те основные результаты, которые были получены на первом этапе работы по интерпретации новой теории.
Этому требованию отвечал выдвинутый Н.Бором принцип дополнительности, одной из важнейших компонент которого явился тезис о необходимости сохранения в контексте квантовомеханического описания языка классической физики. Неудивительно поэтому, что в условиях интеллектуального климата того времени принцип дополнительности был воспринят многими, в том числе и крупнейшими физиками, как принцип преимущественно прагматический и позитивистский по своему содержанию. [226] Такое восприятие принципа дополнительности, надо сказать, весьма распространено и по сей день. Мы, однако, не имеем возможности останавливаться на возникающих здесь многочисленных вопросах. В данном случае наша цель состоит в том, чтобы обратить внимание на некоторые моменты коммуникативных стратегий преемственности творчества Бора и Эйнштейна в контексте позиции личностного знания.
2.6 О значении дискуссии Бора и Эйнштейна
Творческое наследие Эйнштейна и Бора всегда занимало важное место в методологических и историко-научных исследованиях особенностей развития физики XX-го столетия. Оно анализировалось как по отдельности, так и в непосредственной соотнесенности, причем в последнем случае главное внимание обычно уделялось анализу различий и взглядов по вопросам интерпретации квантовой механики. [2,3] При этом, однако, ряд важных моментов коммуникативной позиции Бора и Эйнштейна остался в тени. [190] Этому, видимо, способствовало и то обстоятельство, что в отношении тех пунктов, где их точки зрения совпадали, особых вопросов не возникало. В конце концов и сам Бор, и те, кто так или иначе разделяли его взгляды, неоднократно подчеркивали в споре с Эйнштейном, что их подход к интерпретации квантовой механики базируется по существу на тех же принципах, что и те, которое были положены им самим в основу СТО. Однако на подобные аргументы Эйнштейн чаще всего отвечал примерно так же, как в свое время в разговоре с Гейзенбергом: «Хорошая шутка не должна повторяться дважды». Дело в том, что неклассичность СТО отождествлялась в первую очередь операционализацией ее языка с операциональной трактовкой исходных понятий. Этой же операционально-коммуникативной стратегии следовала и квантовая механика. Но в глазах Эйнштейна ссылка на общий для обеих теорий операциональный подход и ссылка на наблюдателей в СТО и квантовой механике не уравнивала онтологически эти теории. Основное различие их в том, что в онтологии СТО акт познания, измерения, наблюдения открывает мир, а в квантовой механике творит его. Разумеется, и «открытие», и «творение» здесь — метафоры. Однако незавершенность гештальт-коммуникации, именно как межличностного интерсубъективного процесса, в который были вовлечены Бор и Эйнштейн, и по сей день является мощным стимулом исследований в области философии физики. Мнение, что хотя Н.Бор в своем споре с Эйнштейном и не смог убедить его в полноте квантово-механического описания физической реальности, последующая история развития физического познания свидетельствует о правоте Бора. В рамках этой констатации обычно отмечается стимулирующее воздействие позиции Эйнштейна в отношении квантовой механики для прояснения и уточнения «ранее неясных аспектов ее интерпретации».
