Аллан Фромм - Способность любить
И мгновенно окраска слова меняется. В мгновение ока исчезают все приятные ассоциации, связанные с любовью, и в нашем сознании возникают такие понятия, как: эгоизм, тщеславие, кокетство, эгоцентризм, жадность, алчность — список долог, и все пункты в нем неприятны.
В данной главе мы надеемся развеять эти неприятные ассоциации и показать, что идея любви к себе имеет и другую сторону. Возможно, мы нуждаемся в любви к себе; возможно, мы без нее не можем жить. Мы можем даже обнаружить, что это наша самая главная и существенная любовь.
Интеллектуальная ловкость рук
Философы нагромоздили много суждений о таком типе любви, и в скучный уик-энд какой-нибудь любитель логики может развлекаться, доказывая, что никакой иной любви вообще не существует. Он может доказать, что все самые благородные примеры поведения человека в конечном счете оказываются проявлениями любви к себе: патриот, который служит своей стране, благотворитель, который хочет улучшить жизнь народа, благоразумный отец, планирующий будущее своих детей, — можно доказать, что все это — проявления любви к себе. Но прежде всего приходит в голову пример любящего, который наслаждается присутствием возлюбленной.
Свести любовь к таким выводам ~ значит совершить ту же ошибку, что допускает остряк, который, прослушав прекрасный скрипичный концерт, говорит: «Всего лишь царапанье конским волосом по струнам». Или созерцатель прекрасной живописи, который замечает: «Это только собрание химических пигментов». При изучении логики нам постоянно напоминают, что ошибочны объяснения, которые сводятся к упрощению. Шартрский собор и афинский Парфенон тоже можно описать всего лишь как собрание наложенных друг на друга камней.
Тема логики позволяет вспомнить еще одну мысль, распространенную среди тех, кто увлекается диалектикой. В своем очень тщательном анализе такие люди проводят различие между необходимыми и достаточными условиями. Воздух необходим для жизни, но недостаточен для нее. Необходимо, чтобы милосердие начиналось в доме, в семье, но вне всякого сомнения оно там не должно кончаться. То же самое справедливо относительно любви. Она поистине начинается в доме — в любви к самому себе. Это совершенно неизбежно. Если мы не примем и не разовьем эту первичную привязанность, пострадают все последующие виды любви. Если наш эмоциональный рост не приносит счастья и сопровождается помехами, требования собственного «я» порабощают человека, и он не может быть удовлетворен ни собой, ни другими. Таким образом, благоприятное отношение к себе становится обязательным условием хороших отношений с другими. Любая наша любовь основана на любви к себе, и качество всех разновидностей любви зависит от качества этой первой любви.
Нелюбимое «я»
Посмотрим снова, с чего начинается любовь. Как мы уже видели, первая привязанность младенца — привязанность к самому себе, к своим ощущениям и к своему телу. Это неизбежно, поскольку он сам и составляет весь свой мир, ничего иного нет. Все, что он осознает, вначале является частью его самого. Материнская грудь, рука матери — все это также вначале его части. Он не способен определить границы собственной личности.
Проходят недели, прежде чем младенец оказывается способен провести простейшее различие между собой и не собой, прежде чем он поймет, что пальцы на руках и ногах — его, а рука матери — не его. А на развитие цельного представления о себе, на формирование ощущения своей идентичности как индивида уходит несколько лет. За это время ребенок не только открывает свою идентичность, он открывает ее уже окрашенной родительскими ценностями, которые успевает перенять. Он обнаруживает не только «я», отдельное от окружения, но хорошее и плохое «я», которое вызывает улыбки или хмурое выражение лица, голоса дружелюбные и ласковые или сердитые и гневные.
Иными словами, мы начинаем хорошо или плохо думать о себе одновременно с открытием собственного существования. Наша первоначальная привязанность к себе окрашивается положительными или отрицательными чувствами.
Это самый ответственный этап развития, он настолько важен, что, когда много лет спустя индивид проходит терапию, большая часть времени посвящается именно этому — представлению о себе, самооценке. В кабинетах многих терапевтов две двери: через одну пациент входит, через другую выходит. Наа этими дверями можно было бы повесить надписи: над первой — «Через эту дверь проходят люди, которые о себе низкого мнения», над второй — «Эта дверь для тех, у которых мнение о себе улучшилось». Не бывает терапии без стремления улучшить самооценку пациента. Это краеугольный камень того, что мы называем хорошей адаптацией.
Повышение самооценки, конечно, может быть искусственным, чем-то поверхностным, а не настоящим внутренним развитием. Примерно в течение месяца или двух, в худшем случае в течение одного-двух лет после завершения курса психоанализа пациент постоянно хвастает, ведет себя эгоистически, как будто он самый важный в мире человек. Он демонстрирует свою повышенную самооценку как знамя, словно идет с ним на параде под музыку оркестра.
Очевидно, если он вынужден всем встречным кричать о своей важности, сам он в нее не очень верит. Такая демонстрация напоминает то, что терапевты называют «бегством в здоровье»: симптомы пациента исчезают, стоит ему только переступить порог кабинета врача. Все мы понимаем, что такое улучшение иллюзорно и временно. Такова же громогласно заявленная уверенность в своей важности.
С другой стороны, недооцененное «я» может проявляться множеством способов, иногда самых обычных, иногда просто поразительных. Красивая женщина может считать себя некрасивой, даже уродливой. Проявляет она это, неряшливо одеваясь; в собственных глазах она недостойна быть хорошо одетой и потому носит только дешевые тусклые платья.
Чрезвычайно способный мужчина, заработавший целое состояние, может вопреки этому сомневаться в своих способностях. Он постоянно боится потерять свои деньги, свой кредит и положение в обществе и закончить нищим. Различные исполнители, особенно оперные певцы, живут в постоянном ужасе перед внезапной потерей своего дара.
Есть много других людей, страхи которых еще более напряженны, специфичны и еще менее рациональны. Хотя такие фобии знакомы по названиям, их происхождение чаще всего скрыто в долгой неясной этиологии. Однако обычно человек, испытывающий такие страхи, не в состоянии справиться с определенной ситуацией, если кто-то не возьмет его за руку и благополучно не проведет через нее. Такая ситуация раскрывает подлинное представление человека о себе: он видит себя не более, чем ребенком. Страх оказаться в такой ситуации срывает с него взрослую защиту и демонстрирует дрожащего, беспомощного ребенка, каким он в глубине души себя и чувствует.
Признаком низкой самооценки является мечтательность. Мечтатель настолько не ценит себя, что предпочел бы быть кем-то другим, и, когда на мгновение остается наедине с собой, тут же превращается в этого другого. Редко кто достигает высот вымышленного Уолтера Митги[14], но очень многие, прочитав о какой-нибудь знаменитости, говорят про себя или даже вслух: «Хотел бы я им быть!»
Это лишь немногие возможности выражения отрицательного отношения к себе. Такое поведение в целом распадается на две категории. Первая разновидность — неспособность использовать свой потенциал. Трус никогда не завоюет красавицу[15] не из-за недостатка личной привлекательности, а потому что ему не хватает уверенности в себе. Тот, кто плохо о себе думает, ограничивает притязания уровнем, недостойным своих способностей, и даже сами способности часто страдают из-за постоянных негативных мыслей о себе.
Вторая главная категория недооценки себя может быть названа ощущением своей недостойности. Это не просто скромность, это глубокое внутреннее самоуничижение. В глубине души Сирано считает, что длинный нос делает его недостойным прекрасной леди. Он способен выразить свою любовь к Роксане, только когда скрыт тенью ночи и в основном с помощью элегантного молодого Кристиана[16]. И если «часто лилия цветет уединенно»[17], то главным образом потому, что тот, кто сам себе не нравится, отступает заранее из страха быть отвергнутым.
Мы постоянно живем со своим «я», и с другими мы уживаемся не лучше и не хуже, чем с самими собой. Мы можем винить в своих разочарованиях других, но и без тех, кого мы виним, мы были бы столь же счастливы или несчастны. Нам не хочется все это признавать, но если мы не сумеем обвинить в своих бедах этих людей, то найдем кого-нибудь другого. Тон нашей повседневной жизни определяется не звездами и не внешними влияниями, но нашим отношением к себе.
