Люк Райнхарт - ДайсМен или человек жребия
Она снова окинула меня взглядом, чуть сощурившись, и ее верхняя губа дважды дернулась. Поднялась и обернулась ко мне лицом, на котором в ярком свете лампы с моего стола я заметил легкую испарину, а вместо соблазнительной улыбки — может быть, она и подразумевалась — довольно напряженную гримасу. Стала придвигаться ближе, на ходу расстегивая юбку.
— Я подумала… так будет лучше для нас обоих… узнать друг друга физически. Вам так не кажется?
Она подошла к моему креслу и позволила юбке упасть на пол. Обнаружились крошечные белые шелковые трусики — и никаких чулок. Присев ко мне на колени, (кресло, издав неблагозвучное кряканье, наклонилось назад еще дюйма на три) и полуприкрыв глаза, Линда сонно спросила:
— Ну так как?
Прямо скажем, ответ ей был дан положительный. У меня была превосходная эрекция, пульс участился на сорок процентов, мои чресла были приведены в рабочее состояние выбросом всех надлежащих гормонов, а сознание, как предусмотрительно распорядилась в таких случаях природа, функционировало смутно и неотчетливо. Влажные губы прижались к моим губам, язык скользнул ко мне в рот, пальцы пробежались вдоль шеи, запутались в волосах. Линда изображала Брижит Бардо, я реагировал соответственно. После прочувствованного, продолжительного поцелуя она снова поднялась и с той же полусонной, механической, будто приклеенной улыбкой принялась предмет за предметом снимать с себя: блузку, лифчик (я был вынужден признать, что был не прав насчет бюста), браслет, часы и трусики.
Видя, что я продолжаю сидеть, как сидел, с идиотически-блаженным выражением на лице, она чуть заколебалась, ибо считала, что сейчас вроде бы мой выход: самый момент заключить ее в страстные объятия, подхватить на руки, опустить на кушетку и осуществить соитие. Я решил этот момент упустить. После кратких колебаний (на этот раз влажная верхняя губа вздрогнула только раз) Линда опустилась передо мной на колени и потрогала ширинку. Расстегнула ремень, крючок, потянула вниз молнию. Поскольку я не двигался (по крайней мере, осознанно), девушке было нелегко извлечь вожделенный предмет из трусов. Наконец удалось его высвободить, и он встал твердо и прямо, слегка дрожа, как молодой ученый, на которого вот-вот наденут докторскую накидку. (Весь мой прочий организм в соответствии с рекомендациями этического кодекса ААРР был точно льдом окован.) Линда придвинулась еще ближе, готовясь пустить в ход губы.
— Линда, а ты не смотрела такое кино — «Сокровище Сьерра-Мадре»? — спросил я.
Она помедлила, вздрогнула, зажмурилась и втянула пенис в рот. То есть поступила так, как подобает поступать умной женщине в такой ситуации. Хотя влажное тепло рта и прикосновения языка произвели вполне предсказуемый эффект, приведя меня в состояние эйфории, я обнаружил, что возбуждение не слишком туманит мне сознание. Безумный ученый, дайсмен, живущий по воле Жребия, глядел на все происходящее слишком пристально.
Прошло — или постепенно стало казаться, что прошло, — чересчур много времени (я переносил все выпавшее на мою долю с безмолвным и профессиональным достоинством), прежде чем Линда поднялась и, прошептав: «Разденься и иди ко мне», очень мило подошла к кушетке, легла на живот, лицом к стене.
Я подумал, что, если еще немножко посижу неподвижно, Линда, пожалуй, разозлится, оденется и потребует деньги обратно. До сих пор мне приходилось видеть ее в двух ролях — сексуального котеночка и интеллектуальной стервы. Существует ли еще и третья Линда? Левой рукой придерживая сползающие брюки, я приблизился к кушетке и сел на краешек. Обнаженное тело, белевшее на казенной коричневой коже, казалось озябшим и детским. Линда лежала, отвернувшись, но просевшая под моей тяжестью кушетка должна была уведомить ее о том, что я пришел.
Сколь бы ущербной личностью ни была моя пациентка, округлая и на вид упругая попка должным образом искупала ее недостатки. Повиновалась ли она, выставляя зад в сторону возбужденного мужчины, инстинкту, или следовала укоренившейся привычке, но расчет был верен. Моя ладонь была уже не менее чем в двух с четвертью дюймах от этой плоти, прежде чем безумный ученый в лондонском тумане осознал, что делает.
— Перевернись, — сказал я. (Пусть наводит свое смертоносное оружие куда-нибудь еще.) Линда медленно перевернулась на спину, обхватила меня белыми руками за шею и стала тянуть к себе, пока наши губы не встретились. Она начала довольно настойчиво постанывать. Потом, крепко прижимаясь своими губами к моим и каким-то образом заставив меня поднять ноги и вытянуться рядом с нею на кушетке, прильнула ко мне всем телом. Самозабвенно, но расчетливо она целовала, стонала, извивалась. Я же просто лежал, не слишком напряженно размышляя, что делать дальше.
Видимо, я опять пропустил свой выход, потому что она прервала поцелуй и слегка оттолкнула меня. На какой-то миг мне показалось — она сейчас выйдет из роли, однако полузакрытые глаза и подрагивающие губы свидетельствовали об ином. Она развела бедра и явно ждала возможного оплодотворения.
— Линда, — сказал я тихо. (На этот раз — никакой чепухи насчет кино.) — Линда.
Одна ее рука исполняла роль Вергилия, пытаясь проводить моего Данте в преисподнюю, но я ее удержал.
— Линда, — прозвучало в третий раз.
— Ну, давай же, — отозвалась она.
— Линда, погоди…
— Ну, в чем дело, давай же… — Она открыла глаза и уставилась на меня, словно не узнавая.
— Линда, у меня «критические дни».
Почему я так сказал, одному Фрейду известно, хоть и говорилось это из желания сказать нелепость. От осознания психоаналитического смысла сказанного мне стало стыдно.
Но она то ли не читала Фрейда, то ли ей вообще не было до него никакого дела: я с сожалением отметил, что она находится в стадии перехода от кошечки к стерве, не задерживаясь на промежуточной, третьей Линде.
Она моргнула, попыталась что-то сказать — но вышло лишь какое-то фырканье, — дернула верхней губой два, три, четыре раза, снова полуприкрыла глаза и простонала:
— Ну, пожалуйста, пожалуйста… войди в меня… возьми меня, сейчас… Сейчас.
Хотя ее руки не тянули меня к себе, но жеребец мой воспринял эти слова с воодушевлением и примерно на 1 и 1/8 дюйма вдвинулся в долину звезд, когда безумный ученый, рванув поводья, не осадил его.
— Линда, я бы хотел, чтобы сначала ты кое-что сделала.
(Что? Что сделать? Бога ради, что?) Впрочем, это было просто идеальное заявление: она ведь не знала, о чем речь, — если о каких-нибудь моих сексуальных предпочтениях, то она вновь с наслаждением взяла бы на себя роль Брижит Бардо — она же кошечка. Если же о чем-то не столь насущном и связанным с моей профессией психоаналитика — в этом случае на сцену вышла бы интеллектуальная стерва. Любопытство пересилило обеих, и она широко открыла глаза.
— Что? — спросила она.
— Полежи неподвижно, закрой глаза.
Она взглянула на меня — наши тела по-прежнему разделяло дюйма три-четыре, и одна ее рука все еще призывала меня нырнуть в ее раскаленный тигель — и опять я не увидел в ней ни кошечки, ни стервы. Со вздохом послушалась, разжала пальцы, закрыла глаза, а я снова устроился на краю кушетки.
— Постарайся расслабиться, — сказал я.
Глаза ее распахнулись, а голова дернулась, как у куклы.
— Какого хрена мне расслабляться?
— Ну, прошу тебя, пожалуйста… сделай, как я говорю. Раскинься здесь во всей своей красе, и пусть твои руки, ноги, лицо расслабятся. Пожалуйста.
— Да чего ради? Ты-то ведь не расслабился, — и холодно засмеялась над моим фаллосом — невостребованным, отринутым, но по-прежнему неколебимым.
— Прошу тебя, Линда. Я хочу тебя… Хочу обладать тобой, но прежде я хочу ласкать тебя, целовать тебя и сделать так, чтобы ты приняла мою любовь без… то есть полностью расслабившись. Знаю, что это невозможно, и потому предлагаю тебе способ, при помощи которого этого можно добиться. Представь себе девочку, которая собирает на лугу цветы. Представила?
На меня уставилась стерва:
— Да на фиг мне это надо?
— Если ты сделаешь это, ты сможешь… если ты будешь следовать моим инструкциям — возможно, ты откроешь нечто удивительное… Если я сейчас трахну тебя, мы с тобой ничему не научимся, — я резко, так что наши лица оказались почти рядом, наклонился над нею. — Маленькая девочка собирает цветы на прекрасном, роскошном, зеленом, но совершенно пустом лугу. Ты видишь ее?
Она задержала на мне взгляд, потом опустила голову на валик кушетки, сдвинула ноги. Прошло две или три минуты. Издалека доносилось приглушенное стрекотанье — мисс Рейнголд печатала на машинке.
— Я вижу маленькую девочку… она собирает тигровые лилии у болота.
— Красивая девочка?
(Пауза.)
— Да, очаровательная.
— А родители? Что у этой девчушки за родители?
