Лилия Гущина - Когда любовник моложе (отрывки из книги)
Зачем же так любить меня клялись вы,
Боясь людей, боясь людской молвы.
Год спустя, возвращаясь заполночь с первой студенческой вечеринки, я услышала какую-то возню на своей лестничной клетке. Пьяный в стельку Лимонадный Джо пытался одолеть три финишные ступеньки. Он заваливался набок , цепляясь за перила подтягивался, восстанавливал частичную вертикаль и снова рушился вниз, но уже пядью выше.
За трудным восхождением из дверной рамы спокойно наблюдала Виолетта Артуровна в прозрачном пеньюаре без фартука...
Сейчас ей наверное за семьдесят. Недавно я столкнулась с ней в филармонии. Она была загадочно-печальна и, обмахиваясь пластмассовым веером, спросила: нет ли у меня знакомого художника на предмет обучения живописи и где достать колонковые кисти.
-------------- ----------------- ------
Когда-то раннее списывание женщины в половой утиль имело под собой реальную почву. Мы быстро старели. Вернее, изнашивались из-за нещадной эксплуатации. Человечество отвоевывало у природы и друг у друга земные пространства, что требовало обильного потомства. В женщине ценился ее плодоносный потенциал. Раньше начнет - больше родит. А мужское семя - оно без срока годности.
И надрывались по скрипучим люлькам невесты, заранее оплакивая свою каторжную долю.
Краток был бабий век на Руси. В русских сказках и царь и купец и крестьянин всегда матерый вдовец при юных дочках и сыновьях. И никогда наоборот. Может, и впрямь давние русичи были такими богатырями, что ни конь, ни баба не выдерживали под ними и версты? Сколько же нас, милых, недолюбленных, под голубцами и плитами, по часовням и жальникам, стертым с беспамятной земли!
СПЯЩИЕ КРАСАВИЦЫ
Лирическая аппликация
Летом 1562 года все подъезды к Москве были забиты каретами, колымагами, санями, рыдванами, повозками с хрупким грузом - две тысячи красавиц везли отовсюду на ярмарку царских невест. Иван Васильевич пожелали третий раз ожениться. Конкурсное жюри из думных дьяков и кремлевских лекарей вело жестокую отбраковку. Ни изъяна, ни червоточинки не должно быть на теле очередной государыни и, Бог даст, матери наследника.
От претендентки не требовалось ни знатной родословной, ни богатого приданого, а лишь безупречные фактура и здоровье. Американские индейцы еще спокойно пасли своих бизонов, контуры материка желтели лишь на пеленках Колумба, а у нас уже любая девка, одаренная природой, могла очутиться на троне. Вот вам и демократия!
Правда, с женихом были некоторые нелады. Гуляли темные слухи о лихих кутежах, о краденых красавицах, о крытых рогожей телегах, что выкатывали в предрассветный час из кремлевских ворот и кружили над ними несытые вороны. Но не твоя это, девонька, кручина. Замуж ходить - не хороводы водить. А там - кто его знает? - может, будешь сидеть в белокаменных палатах, закусывать вековые меды печатным пряником, да слать родне дорогие гостинцы. А тот, что обломал все кусты под окнами, уже дремлет в овраге, убаюканный кистенем.
После последней фильтрации остались три девушки. Одна из них купеческая дочь Марфа Собакина. Теперь слово было за государем. Красавиц развели по опочивальням. Туда, по древнему сценарию должен войти жених и выбрать ту, чьи прелести, якобы случайно явленные в метаниях сна, покажутся ему соблазнительней.
За первой дверцей лежала Марфа.
Сквозняк колыхнул свечи в изголовье. Хрустальная слезинка замерла в испуге на краю сомкнутых ресниц:
- Эту, - без колебаний произнес приговор Иоанн.
Гуляли с размахом. А к концу свадебного веселья новобрачная вдруг взяла и преставилась. Завистники извели, отравило ли голубку гнилое дыханье державного маньяка - кто ж теперь сведает! Так и похоронили в венчальной парче и жемчугах. И осталась бы от Марфы лишь строчка у Костомарова, когда б не Великая Октябрьская революция, прости ее Господи.
В Кремле расчищали территорию для новых владык. Сносили старинные соборы. А заодно, в поисках драгоценностей, вытряхивали из домовин белые косточки хозяек. Вскрыли и Марфин гроб. Вскрыли - и обомлели. Как живая лежала на своем трехсотлетнем ложе средневековая девочка и не знали мародеры какому из чудес поражаться сильней - ее нетленности или ее красоте.
А в 1792 году во Франции та же чернь оторопело пялилась внутрь другого развороченного саркофага:
- Такую я б и сейчас ... - присвистнул, храбрясь, какой-то безусый санкюлот.
Мраморная кожа божественной Дианы тут же почернела. То ли в результате химической реакции. То ли от гнева. Прежде чем столкнуть тело слишком моложавой фаворитки Генриха II в общую яму практичный гаврош срезал локон. Цвета воронова крыла, без единого седого волоска.
Марфа Собакина, Диана Пуатье... Две женщины из одного века, две его жемчужины, чью красоту, забыв от восхищения о своих служебных обязанностях, не тронула даже смерть.
Когда б они встретились в то единственное десятилетие, что провели вместе на этой земле, метресса французского короля, которая родилась на полстолетия раньше будущей невесты государя всея Руси, могла бы без натуги сойти за очаровательную мамашу очаровательной дочурки.
Я представляю, как они синхронно подходят к окнам своих спален. Одна за венецианским стеклом видит аллеи с павлинами и скульптурами, павильоны с парочками и с шедеврами, гобеленовые лужайки с оленями, пастушками, и клавесинами в кустах, фонтаны с зеркальными карпами - парадиз-коктейль Ренессанса, твою мать! Другая сквозь мутную слюду различает лишь заревые пятна площадных костров, где котлы со смолой, где крючья да колья, где плахи да колеса, где песьи головы, где стон да хохот.
-Ты снова плакала во сне, душа моя!
Обеих фуникулер судьбы за секунду равную взгляду доставил на самый верх людской пирамиды. Но одну для счастья, а другую на погибель. Без помазанья и обетов герцогиня Валентинуа, одногодка матери короля, хозяйничала в стране, которую благодарный любовник вместе со всей своей жизнью отдал в ее полное распоряжение. Законная жена и царица Марфа не правила ни единого часа ни на перине, ни на троне.
Сотни изображений Дианы оставили нам кисти и резцы. Единственный фамильный портрет Марфы дошел до нас в виде копии. Разумеется, не с оригинала, а со сделанного в свою очередь художником М.Л. Шафом карандашного рисунка. Эта копия копии надежно заперта от праздных глаз на архивные запоры и затворы.
Не многовато ль черно-белых рифм, маэстро?
...Обугленного морозом последнего обидчика Дианы зарыли в землю ее северной сестры. А прядь, кстати, он успел выгодно продать в 1795 году какой-то недорезанной роялистке с шепелявым акцентом креолки.
------------- --------------------- ----------------
Еще начало соседнего века омрачено ранней женской смертностью и дурной сохранностью. Не зря у А.С. Пушкина молодые герои от Дубровского до Онегина, в основном, сироты. А бригадирши Ларина и Миронова, которым по самым грубым прикидкам нет и сорока, величаются "старушками".
С другой стороны, на бумаге-то величал, а сам по молодости, да и после, весьма и весьма очаровывался сорокалетними и того дряхлей сиренами. В первых рядах претенденток на титул загадочной пожизненной любви Александра Сергеича значатся Екатерина Карамзина( рожд.1780 г.), императрица Елизавета Алексеевна ( рожд. 1779 г.), Авдотья Голицына (рожд. 1780 г).
Ишь, путаник!
В знаменитом письме к 36-летней Каролине Собаньской (год рожд.1794), написанного, между прочим, в день Святого Валентина - это раз, и по поводу десятилетней годовщины их первой встречи - это два ( не забыл! Редкие сердечные даты застревают в мужской памяти), есть строчки " А вы, между тем, по-прежнему прекрасны. Но вы увянете, эта красота когда-нибудь покатиться вниз как лавина". Это не угроза. Это не предупреждение. Это лисьи скачки под лозой. Это мольба. Это заклинание. Это самоутешение:
- Потерпи, безумец, потерпи еще чуть-чуть, и она подурнеет, она непременно подурнеет, не смеет не подурнеть, и ты стряхнешь с себя мучительное наваждение.
Каролина не подурнела.
После мрачного предсказания влюбленного поэта, она вскружила голову язвительному Сент-Беву и парочке виконтов. Собрала приличный урожай разноязыких сонетов. До семидесяти лет не знала недостатка в самых блистательных поклонниках и до девяноста четырех не утратила вкус к куртуазной жизни: имела ложу в " Гранд опера" и не отказывала себе в ежедневном бокале шампанского под ковшик черной икры.
Пушкинские строки из послания к Каролине Собаньской, слегка подправленные, перекочевали потом в " Каменного гостя":
- Пройдет еще лет пять иль шесть, все будут называть тебя старухой.
Это дон Карлос внушает 18-летней Лауре! Под могучим влиянием классика я в свои благоуханные двадцать четыре на целых полтора года списала себя в половой архив.
Выходит, что и гении порой покорны стереотипам?
Они начали потрескивать по швам, когда отменили крепостное право и обучили дам азам контрацепции к великому негодованию графа Толстого.
