KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Научные и научно-популярные книги » Психология » Алексей Леонтьев - Становление психологии деятельности

Алексей Леонтьев - Становление психологии деятельности

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Алексей Леонтьев, "Становление психологии деятельности" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

М. Smith и W. MсDougall произвели следующий эксперимент в целях выяснения того, насколько процесс образования привычки и процессы памяти оказываются по своим механизмам близкими друг к другу. Они предложили 41 испытуемому четыре теста, причем решение двух тестов зависело от быстроты образования навыка (привычки), а решение двух других зависело собственно от памяти испытуемых. Данные этого исследования показывают, что в то время как внутри каждой указанной пары тестов в их решаемости обнаруживается положительная корреляция, решаемость тестов, принадлежащих к различным парам, дает корреляцию низкую или даже отрицательную, что дает авторам основание говорить о различии, существующем между обеими этими функциями. «Воспоминание (reproductive imagining), – говорит далее MсDоugall, – является, таким образом, совершенно отличным от проявления моторной привычки; пытаться идентифицировать их, как это делают механисты, значит приписывать психологическим процессам ложную и сбивающую с верного пути простоту»[60].

Мы имели случай в личном наблюдении еще раз убедиться в правильности этого положения на основании тех экспериментальных данных, которые мы получили при психологическом исследовании больного корсаковским психозом[61]. Мы еще будем иметь случай возвратиться к этому нашему исследованию; здесь же мы коснемся только одного эксперимента, заслуживающего внимания с точки зрения поставленного нами выше вопроса.

Самое характерное для корсаковского психоза изменение в психологических функциях больного заключается в резком и весьма своеобразном расстройстве памяти – ретроградной и антероградной амнезии, которая охватывает все недавние и текущие события, равно как и более или менее длинный период времени, непосредственно предшествующий заболеванию, благодаря чему всякое событие, всякое явление представляются больному так, как если бы он с ними сталкивался впервые. Больные не узнают окружающих, не помнят, о чем они только что говорили, не в состоянии припомнить только что произошедшие события, почти тотчас же забывают данные им разъяснения или указания и т. п. Например, читая книгу, больные вынуждены постоянно перечитывать одну и ту же страницу, так как все предшествующее изложение постоянно забывается. Разумеется, все эти явления сопровождаются также крайней дезориентацией и во временных отношениях. Вместе с тем все остальные интеллектульные процессы сохраняются у больных на вполне достаточном уровне. Так, например, больной, служивший объектом нашего исследования, человек с высшим образованием, занимался во время своего пребывания в психиатрической клинике решением математических задач и даже сделал ряд небольших открытий в области математики, заслуживших внимания специалистов. Именно поэтому больные нередко довольно хорошо компенсируют дефекты своей памяти, обнаруживая большую догадливость и таким образом несколько ориентируются в окружающем. Однако далеко не все в поведении больных можно объяснить только их догадливостью. Уже сам С.С. Корсаков обращает внимание на то, что в целом ряде случаев, когда больной не в состоянии чего-либо вспомнить и пытается догадаться об этом, то само содержание высказываемого предположения все же несомненно хранит на себе следы позабытого факта.

С другой стороны, и в речи больных даже при весьма резкой амнезии сохраняется известная внутренняя преемственность, равным образом указывающая на способность к сохранению в той или иной форме следов предшествующих произнесенных фраз. «Представления больных, – говорит Корсаков, – как будто случайны и отрывочны, но тем не менее – что замечательно – больной все-таки не противоречит себе, и с внешней стороны кажется, что он говорит, придерживаясь определенного плана, а он сам только следит за тем, чтобы говорить одно за другим, и если его спросить, о чем начался разговор, то он решительно не будет в состоянии ответить»[62].

Целый ряд случаев, приводимых как самим С.С. Корсаковым, так и другими авторами[63], с полной несомненностью показывает нам на то, что способность к сохранению следов, или, как иногда говорят, способность к фиксации, у больных корсаковским психозом сохраняется; впрочем, сами больные не могут дать себе отчета о наличии этих следов. «Прежде всего поражает то, что хотя больной нисколько не сознает, что у него остались следы тех впечатлений, которые он получает, но все-таки следы эти по всей вероятности остаются и так или иначе влияют на ход представлений, хотя и в бессознательной умственной деятельности»[64]. Таким образом, в случаях корсаковского психоза мы имеем, с одной стороны, несомненную потерю памяти – именно такое безусловно впечатление производят больные: это люди, потерявшие память. С другой стороны, тщательное клиническое наблюдение показывает, что следы предшествующего опыта все же у них сохраняются; больные способны соответственно изменять свое поведение, приобретать новые привычки и т. п., – словом, автоматическая сторона в их поведении как бы сохраняет целиком свою память. Очень интересное наблюдение приводит по этому поводу С.С. Корсаков. «…Иногда бывает так, – пишет этот автор, – что войдешь к больному в первый раз, он подает руку, здоровается. Затем уйдешь и через 2–3 минуты опять придешь; больной уже не протягивает руки, не здоровается, хотя на вопрос, прямо поставленный, видел ли он меня сейчас, отвечает, что не видел»[65]. Обычно тот вывод, который следует из приведенных данных, формулируют так: потеря памяти, как, например, говорят Корсаков и идущие за ним авторы, вовсе не обусловливается потерей способности к образованию следов, способности фиксации, но заключается в неспособности больного к воспроизведению. Такая формулировка опирается, как мы видим, на представление о существовании двух различных функций памяти, или двух различных памятей – «mйmoire de fixation» и «mйmoire d'evocation», если говорить в терминах Richet. Ее правильность не возбуждала бы никаких сомнений, если мы, например, имели только тот факт, что у страдающих амнезией во время болезни не обнаруживаются решительно никакие следы текущих событий и что только после выздоровления, когда воспоминания как бы воскресают, мы получаем основание судить о том, что соответствующие следы в памяти больных все же должны были оставаться. Однако и приведенные нами наблюдения и – в особенно отчетливой форме – данные нашего исследования показывают, что в действительности это решительно не так.

С нашим больным мы поставили очень простой эксперимент с воспитанием двигательного условного рефлекса. Первоначально мы имели в виду вести наши опыты с электрокожным (безусловным) раздражителем и набором зрительных и звуковых условных сигналов по методике, как она обычно описывается рефлексологами[66]. С этой целью мы расположили наши приборы таким образом, чтобы экспериментатор имел возможность предъявлять испытуемому один из трех резко отличавшихся друг от друга зрительных (цветные электрические лампочки) или слуховых (звонок, трещотка, звуковой молоток Вундта) раздражителей и вместе с тем наносить испытуемому удары электрическим током от спирали Дюбуа-Раймонда, соединенной со специальными контактными приспособлениями на реактивных ключах испытуемого. План исследования предполагал выработку у испытуемого первичного условного рефлекса (снимание руки с ключа), прослеживание угасания этого рефлекса, выработку простейшей дифференцировки и условного торможения. Однако уже в первом сеансе мы натолкнулись в работе с нашим больным на препятствие, показавшееся нам при данной методике непреодолимым. Первые же подкрепления, которые мы присоединили к условному раздражителю, не вызвали у больного никакой двигательной реакции; тогда мы значительно усилили электрокожное раздражение, но и после этого больной, хотя и с видимым напряжением, непрерывно продолжал держать обе руки на ключах, иногда снимая их с выражением извинения якобы за нарушение им инструкции. Мы пробовали разъяснить больному, что от него вовсе не требуется, чтобы он терпел электрические удары, и что он может отдергивать руку. После этого несколько реакций проходили нормально, а затем больной, забывая нашу инструкцию, вновь старался удерживать руку на ключе, предполагая, что это своеобразный вид электризации, действию которой его подвергают с лечебными целями. Последующий, второй, сеанс прошел примерно так же, если не считать того, что такое произвольное торможение рефлекса наступало несколько реже. Все же при этих условиях общий процесс оказывался до такой степени усложненным, что и дальнейшие эксперименты едва ли могли бы дать сколько-нибудь доступные анализу материалы. Поэтому мы резко изменили методику и сделали попытку выработать у испытуемого сразу же дифференцированные двигательные рефлексы, пользуясь следующим весьма простым приемом: усадивши нашего больного за стол, мы предложили ему положить перед собой обе руки, затем, предъявляя ему один из наших раздражителей, почти тотчас же (2–3 секунды) подкрепляли его словами: «Поднимите правую руку! Поднимите левую руку! Руки неподвижны!» Само собой разумеется, что порядок раздражителей и, следовательно, порядок соответствующих подкреплений все время изменялся. Следующий, третий, сеанс был посвящен точно такому же «упражнению», которое повторялось два раза по 10–12 минут, с интервалом около 20 минут. Всего мы предъявили в оба эти сеанса около 70 раздражителей, что составляет в среднем 23 предъявления для каждого раздражителя в отдельности, причем все раздражители были нами подкреплены.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*