Андрей Курпатов - 11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города
Я сейчас, кажется, разревусь – мне, и правда, безумно жаль этих пожилых людей.
– Знаешь, Шекия, проблема не в том, что пожилые журналисты – «это теперь не модно». Проблема в другом: ты переросла свою профессию и теперь подсознательно пытаешься найти в ней какие-то недостатки, изъяны, ужасы, которые на уровне «логики» оправдают твой уход из этой профессии. Мол, не могу же я дожить до старости журналистом, поэтому и ухожу в PR! Это такая игра подсознания с сознанием и сознания с подсознанием. Ты привыкла к профессии журналиста, ты ассоциируешь себя с ней, а потому бечь из нее – это для тебя, своего рода, самоубийство (на подсознательном уровне). На уровне сознания ты понимаешь, что тебя теперь увлекает и интересует совсем другое – реклама, PR и так далее. Но все новое страшит, в новом качестве ты еще не чувствуешь себя так же уверенно, как в прежнем. И вот снова «засада»… В результате твое консервативное подсознание, с одной стороны, и жаждущее перемен сознание, с другой, находятся в состоянии постоянного перетягивания каната, а в результате мы имеем эти бессмысленные гипотетические страхи. И все это надо просто понять и прекратить: оценить адекватно ситуацию, принять для себя решение о смене рода деятельности и уверенно двигаться в выбранном направлении. Да, сначала будет нелегко, но сначала всегда нелегко, однако же, тебя манят перспективы, а ты на них и работаешь. Вот и весь фокус.
Но если говорить о журналистике… Что ж, если тебе исполнится 70 лет, а ты к этому времени так и не станешь легендой какого-нибудь нового «рок-н-ролла», но будешь ходить на пресс-конференции, связанные с этим музыкальным направлением, возможно, это и будет как-то странно выглядеть. Хотя, должен заметить, что таких, как ты (тех, для кого этот «новый рок-н-ролл» – непонятное веяние нового времени), тоже будет немало, и они, вероятно, пожелают услышать именно твое мнение об этой пресс-конференции. Так что, и в такой ситуации я не вижу ничего катастрофического – если у тебя есть твой читатель, то он будет с тобой и в твои тридцать, и в твои семьдесят. Ты говоришь с ним на одном языке, вы понимаете друг друга, вас объединяют общие представления о жизни, вы помните и любите своего – того прежнего – «Пресли» или «Леннона», а не новых идолов. Право, у вас будет о чем поговорить! В конце концов, ты работаешь для своего читателя, а не для ньюсмейкеров.
Но возьмем другой пример: если ты всю жизнь писала то про какую-нибудь колхозницу-селянку, то про дизайн интерьеров и пришла на встречу с французским философом с вопросом о его творческих планах, то, конечно, это будет выглядеть несколько нелепо. Но если ты всю жизнь боролась за право инвалидов полноценно жить в нашем обществе и появилась на пресс-конференции, посвященной этой проблеме, то весь зал будет тебе аплодировать. И, кстати сказать, если в свои 70 ты все-таки станешь легендой этого «нового рок-н-ролла» (возникновение которого мы тут гипотетически предположили), потому что лично знала и была дружна с каким-нибудь «новым Элвисом» и «новым Битлзом», и делала про них первые публикации, рассказывала об их творчестве, когда они были еще никем и звать их было никак, то, поверь, сами музыканты, проводящие эту пресс-конференцию в каком-нибудь мохнатом 2047 году, будут приветствовать тебя вставанием.
В общем, здесь очень важен вопрос соответствия. Я говорю о «попадании», о существовании в адекватном для тебя контексте. Ты берешь у меня самые профессиональные интервью, а потом спрашиваешь у меня, как тебе быть, когда ты потеряешь работу. Здрасьте, пожалуйста… У меня это вообще в голове не укладывается, и что мне тогда другим журналистам говорить, если у тебя такие настроения?– Ой, Андрюш, я об этом напишу обязательно, ладно? – все-таки я – молодец, вот и Курпатов так считает.
– Да и потом, Шекия, неужели ты никогда не встречала пожилых людей, которые вызывали уважение и с которыми тебе доставляло удовольствие общаться?
– Ну, разумеется, встречала.
– Значит, надо быть именно таким человеком. Кстати, это очень выгодно, потому что тридцатилетнему специалисту гораздо легче обратиться за советом к коллеге семидесяти лет, чем к тому, кто старше его всего лет на десять. Потому что 30 и 40 – это еще конкуренция, а ты в свои 70 уже вне этого состязания, ты над ним. Вопрос не в зрелом возрасте, престарелом возрасте как таковом, а в том, что мы собой представляем в этом возрасте профессионально и личностно. Дмитрий Лихачев, рассказывающий о культуре в свои тридцать лет, и в свои семьдесят не становился менее интересным, наоборот. Массив знаний, который он анализировал, опыта, который он имел, компенсировал все, включая и стариковскую усталость, и, возможно, даже некоторую тенденциозность суждений…
Мне кажется, я буду очень симпатичной старушкой. Не стану брюзжать на молодежь и осуждать новые явления в моде. Конечно, постараюсь быть мудрой и завоюю популярность среди молодых, потому что с высоты прожитых лет и написанных книг смогу давать чрезвычайно осмысленные советы.
Вообще, у меня очень много планов на эти годы. Я бы хотела обойти все музеи в Петербурге, не пропускать ни одной театральной премьеры, перечитать массу книг. И еще я слышала, что у людей, которые танцуют в преклонном возрасте, больше шансов остаться в здравом уме. Словом, все вокруг будут обожать энергичную старушку в маленьком автомобильчике.
Но, черт возьми, на все это нужны деньги! А если их не окажется? А если я не смогу работать, или стариков вообще никуда брать не будут?
Настроение снова испортилось.– Надо понимать, что наша работа – это инвестиции в зрелые годы, – объясняет доктор . – Немощность будет возникать по ходу пьесы. И важно, чтобы ты к этому времени имела какую-то «подушку безопасности». Это могут быть дети и внуки, а возможно, нужно просто специально поразмышлять об этом.
Да, мы не должны легкомысленно относиться к нашей старости. Но ужас перед ее ужасами нам тоже не поможет, зато существуют весьма действенные инструменты.
Во-первых, профессионализм, который позволит работать – пусть не так энергично, как сейчас, но достаточно, чтобы зарабатывать дополнительные средства и чувствовать себя в строю.
Во-вторых, нужно обратить внимание на разного рода пенсионные фонды или формы денежных инвестиций – не случайно эта практика существует во всех развитых странах. И нам следует думать о том, как и куда вкладывать деньги. Это не вопрос страха, это – прагматика. Общество создает институты, способные упростить нам задачу, оно пытается гарантировать тебе, что в старости ты будешь получать ту пенсию, которую ты заработала в течение жизни. Нынешние пенсионеры, наши родители – вот они оказались в крайне тяжелой и несправедливой ситуации, поскольку работали в одном государстве, а пенсию им платит другое, которое, соответственно, не чувствует себя обязанным делать это сполна. Но мы можем надеяться, что в будущем ситуация изменится. Впрочем, во многом это зависит от нас. И я постоянно повторяю: заботиться о пенсионерах сейчас – это вовсе не значит оказывать благотворительность, это значит учить наших нынешних детей заботиться о старших. То есть, если мы сейчас сами начнем менять свое отношение к пенсионерам, начнем проявлять заботу о них, причем, на всех уровнях, то таким образом мы сформируем новый, в чем-то даже неписаный закон общества, в соответствии с которым уже наши дети, впоследствии, будут относиться к нам – старикам.
В-третьих, не нужно ждать пенсии – это по сути своей ошибочная позиция. Нужно ставить перед собой цели и работать. Чем лучше мы будем делать это сейчас, тем надежнее мы обеспечим свою старость. Тут же как дважды два.
Так или иначе, но я бы не стал забывать, что мы состаримся в обществе, которое создается нашим с тобой поколением. И, если мы приложим усилия, к нам – старикам – будут относиться не так, как к старикам нынешним. Мы окажемся в одном «коридоре» с теми, кому сейчас двадцать и сорок, – это люди, которые будут реально представлять собой государство через двадцать-тридцать лет. Я вот смотрю сейчас на наш парламент… Там же нет ни одного человека, которого я по ментальности могу ассоциировать с нашим поколением. Может быть, два-три человека есть, конечно, но они фракциями не заведуют. А остальные – они же для нас, как бы это сказать помягше, ну, инопланетяне, что ли… Но будет-то по-другому через двадцать лет!Звучит оптимистично, но очень хочется каких-то гарантий: все будет хорошо, получите – распишитесь.
– Моя подруга Ольга говорит, что накопления, отложенные «на черный день», – это наши материально выраженные страхи. Мы не тратим деньги, пытаясь таким образом обеспечить себе хоть какие-то гарантии…
– Если бы ты говорила мне не про какие-то конкретные суммы, а про то, что у тебя есть некий инвестиционный капитал, который позволяет тебе зарабатывать дополнительные средства, то я бы порадовался за тебя и пожал руку. Это было бы правильное отношение. А сейчас у вас отношение кубышечниц – запихали деньги в матрац и сидим на нем, а их тем временем мыши поджирают. Надо начать относиться к средствам как к некоему финансовому инструменту, и в этом случае ты уже имеешь не ограниченную сумму, а долото и рудник. Тогда страхи будут меньше, а эффективность – выше.
