Андрей Курпатов - 11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города
Иногда мне кажется, что те, кто работают с мыслью, что они работают «на дядю», вообще не работают, и лишь те, кто работают на себя – на свой профессиональный опыт, на свой профессиональный уровень, – работают по-настоящему. Причем, и «дядя» доволен, и у работника, кроме зарплаты, две, а то и три сотни процентов прибыли – пусть и не в денежном эквиваленте, но на перспективу. И это надо понять, как-то определить внутри собственной головы, и после этого все проблемы с работой решатся сами собой. Человек переходит из разряда инструментов в разряд мастеров, а это уже совсем другой коленкор.
Страх допустить профессиональную ошибку понятен и даже, наверное, необходим, ведь работа – не то место, где следует расслабляться и безучастно взирать на происходящее. Но на самом деле этот страх, в основе своей, есть не что иное, как желание перепоручить ответственность кому-то другому – мол, я боюсь, а потому, может быть, вы мне подскажете, что и как делать, или сами сделаете? Мы боимся, что нас будут ругать, что мы допустим какой-нибудь позорный «ляп», но не боимся того, что наш страх не позволит нам по-настоящему состояться в профессии.
Перепоручая ответственность, мы стремительно теряем обороты. Одно и то же дело, сделанное нами в одном случае с чувством внутренней ответственности за происходящее, а в другом – тяп-ляп, «как начальник сказал, так и зашарашим», – это два разных дела. Первое – новый шаг к профессионализму и свободе, второе – стагнация в развитии и прыжок в рабство. Да, ни больше и ни меньше! Когда вы растете профессионально, меняется диспозиция в отношениях вас и нанимателя: сначала он вам нужен (когда вы еще «молодой специалист»), а потом, когда вы уже профи, вы нужны ему. Вот почему я говорю о свободе…
Невротический страх ошибки парализует, он лишает человека дееспособности: боясь «напортачить», он перестает что-либо делать. А потому сам этот страх – и есть самая большая из возможных ошибок. Страх проявить активность, «включить голову», принять нестандартное решение, взять на себя ответственность – это результат патологического недоверия к себе. А не будет доверия к себе – не будет и настоящей работы, а не будет настоящей работы – не будет и самосовершенствования. Вы не можете инвестировать в себя, до тех пор, пока вы не начнете думать о себе самом как о потенциально прибыльном предприятии.
У меня есть большие сомнения насчет того, что в России когда-либо приживется «американская мечта», но какая-то своя «мечта» у нас должна, в конце концов, появиться… И пусть это не будет девиз: «Сделай себя и добейся успеха!», возможно, мы все-таки сможем как-то модифицировать эту формулу на свой лад. Например (разумеется, это только предложение): «Поверь в себя и в свое право на успех!» – это вполне, мне кажется, отвечает духу нашей ментальности. Если же смотреть с этой точки зрения, то оказывается, что наш страх ошибки – это просто признак неверия – и в себя, и в свое будущее. Так, может, дело все-таки не в работе, а в нашем отношении к самим себе?
Глава четвертая. Безденежье и борьба с бедностью… Страх – дело не рентабельное
Мы с Алиной решили, что в тысячу первый раз встречу переносить не будем ни за что. Понятно, что обе – ужасно занятые, но кофе-то раз в год вместе выпить можно? Алина – специалист по корпоративным праздникам, причем, хороший специалист. Я была на паре вечеринок, организованных ее командой, – вполне прилично. Мое мнение можно считать объективным, потому что такие мероприятия недолюбливаю. Так вот, Алинка – человек очень востребованный, поэтому буквально носится из фирмы в фирму, «порхает» с праздника на праздник.
Но мы все-таки увиделись: «ДэФэ», капуччино, соблазнительные десерты. Уже через несколько минут наш разговор свелся к классическому: так жить нельзя. Я ругала приятельницу за то, что она сутками вкалывает, за то, что в отпуске в последний раз была в прошлой жизни, за то, что с легкостью отменяет визит к косметологу, если взбалмошный клиент вдруг решил еще немножко поговорить о работе.
«Наверное, надо иногда отказываться от заказов, а то я уже сплю по четыре часа и все равно ничего не успеваю, – проговорила Алина, когда я, наконец, увлеклась пирожным. – Давно, кстати, хотела танцами заняться». Я тут же пообещала, что в пятницу утром возьму ее с собой на урок. Алина послушно записала в ежедневник адрес и время, и в этот момент абсолютно некстати зазвонил ее мобильник. «Вы хотите, чтобы именно я организовала ваш юбилей?.. Да, конечно… А вам когда удобно? Пятница, в 10.00? Буду, обязательно».
Я смотрела на Алину так, что она сама поняла: надо как-то оправдать собственное малодушие. «Ну да, я хватаюсь за любое предложение, потому что боюсь, что вдруг у меня кончатся деньги, работа кончится… Понимаешь, один раз откажешься, другой – и в результате останешься без работы и без денег. Или вдруг мои услуги будут никому не нужны: все-таки праздники проводить – не хлеб печь, явно не предмет первой необходимости. Знаешь, как страшно!»
...С Курпатовым встречаемся в этот же день – в кафе «Папарацци». Место почти тематическое. И названия у блюд креативные: «Стоп-кадр», «Компромат», «Позитив», «Фотоальбом» (кстати, очень вкусный салат оказался). Ну а тему для беседы с доктором придумывать не пришлось: я пересказываю монолог Алины. Причем пересказываю весьма эмоционально – потому что мне понятен ее страх. Я ведь тоже о таких вещах периодически очень серьезно задумываюсь.
Однако доктора не так просто напугать. Я рисую кошмарные картины, а мой психотерапевт остается абсолютно спокоен.
– Так, давай сразу все расставим на свои места. Чего ты боишься на самом деле, когда говоришь, что боишься потерять работу? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны распутать клубок твоих мыслей, связанных с этим делом, а для этого надо задаваться одним и тем же вопросом – «Что будет дальше?»: «Ну, потеряешь работу, что дальше? Ну, не будет зарплаты, что дальше?» И если таким образом довести этот твой страх до логического конца, то мы увидим, что боишься ты, на самом деле, голодной смерти, нищенского существования и бомжевания. Именно это тебя пугает, такой вот трагический финал, а вовсе не частный факт утраты работы. Король Лир и драма века – вот что у нас в богатом воображении происходит.
Но если мы откажемся от бессмысленной аффектации и призовем на помощь здравый смысл (да будет он благословенен!), то при таком – здравом – рассуждении, и тут я уже говорю не как доктор, а как некий социальный гарант, мы поймем: за исключением каких-то экстремальных ситуаций, как то: болезнь Альцгеймера или последствия тяжелой черепно-мозговой травмы, от которых ты все равно не сможешь застраховаться, трагедий в твоей жизни, аналогичных тем, что ты себе выдумала, не случится. Шекия, надо отдавать себе отчет в том, что, если вынести за скобки всякую чрезвычайщину, ты никогда не останешься без куска хлеба, не станешь нищей в драматическом понимании этого слова. Ты, может быть, сменишь работу и, например, в шестьдесят лет будешь продавать цветы в цветочном магазине. Но это не фиаско, не катастрофа, не бомжевание и не голодная смерть. Спиноза большую часть жизни зарабатывал на хлеб выделкой линз и был этим весьма доволен. А Диоген на старости лет работал гувернером, окруженный любовью своих воспитанников. Так что, давай не будем драматизировать.
Стоит все это осознать, как тебе становится легче, и ты начинаешь думать о собственной профессии лучше, чем думала раньше. В случае Шекии Абдуллаевой – это серьезный интеллектуальный труд, особенность и прелесть которого заключается в том, что он дает ей поле для маневра. И если продавцу цветов, мягко говоря, трудно стать журналистом (что, в общем, не исключает других способов применения его способностей и талантов), то журналисту переквалифицироваться в продавца цветов не так уж сложно, да и в целом выбор специальностей у него будет огромный. Ты владеешь словом, умеешь работать с людьми и с информацией, и в результате имеешь профессию, которую можно использовать в совершенно разных областях человеческой деятельности.
Итак, когда ты пройдешь первый этап и признаешь, что тебе не грозят нищета и голодная смерть, когда ты подумаешь о своей работе не как о написании статей, а как об объеме полезных и востребованных навыков, то паника сама собой сойдет на нет. У тебя, Шекия, на самом деле, не так много шансов стать нищей и никому не нужной. Я бы даже сказал, катастрофически мало… Буквально – никакой свободы выбора в этом смысле!
– Вот с тобой поговоришь, сразу спокойнее становится, – все-таки мне повезло, что я дружу с лучшим психотерапевтом в России. – Но знаешь, мне кажется, что наш с Алинкой страх связан именно с нашими профессиями. Профессии у нас не материальные: было бы не так боязно, если бы мы что-нибудь руками делали – ну, там, маникюр или вот поварами работали, – киваю я на свою семгу в нежном соусе. – И еще одна проблема: бухгалтер в 65 лет – это опытный и ценный специалист, и юрист, и доктор тоже. Зато пожилой массовик-затейник – это как-то комично, что ли. А в нашей, журналистской среде вообще говорят: стареть в журналистике неприлично. Я, когда вижу на пресс-конференциях бабушек из каких-то непонятных, никому не известных газет, так вся сжимаюсь от жалости и от ужаса, что это – словно картинка из будущего. И я же понимаю, что они вынуждены писать эти заметки ради жалких гонораров, потому что денег не хватает. А заметки их совершенно не нужны в современной журналистике.
