Шалва Амонашвили - Как живете, дети?
Что это? Педагогическое очковтирательство? «Подпольное» педагогическое творчество? Кому это нужно?! И вообще, зачем педагогам бояться инспектора (ну не каждого, конечно) из-за того, что, любя свою профессию, делают что-то не так, а совершенно по-другому, может быть, даже во много раз лучше? Правда, тут могут возникнуть сложности для инспектора: надо разобраться в сущности новаторского почина, достойно его оценить. Но это же нелегкое дело. Легче всего сказать педагогу недвусмысленное: «Бросьте в сторону свои педагогические шутки и делайте как вам велят!»
Если педагог из пугливых, то он, конечно, навсегда перестанет думать о возвышенных целях, займется мелкими ремонтными делами по починке изношенного метода обучения.
Если он хитрый, то будет вести двойную игру — пустит инспектору пыль в глаза, а сам будет работать в свое удовольствие на радость детям.
А если он подобен мне?
Я не хочу вести двойную игру, а отказаться от своих убеждений о возможностях гуманного подхода к детям не могу! А такой инспектор, который сегодня сидел у меня на четырех уроках, проверял тетради, на все хмурился, а теперь сидит у меня в кабинете, нежно поглаживая свой живот, и ругает мальчика, который, оказывается, не умеет ходить спокойно и почтительно обходить важного человека, и готовится предъявить мне серьезные обвинения в нарушении традиционных педагогических предписаний, — вот такой инспектор может серьезно испортить мне жизнь, ибо без детей у меня другой жизни не будет, она не будет у меня и без такой жизни, какой живем мы все — я и мои дети.
А такому инспектору ничего не стоит взять и написать прямо на имя министра, какие серьезные «нарушения» обнаружил он в моей работе, какие педагогические оплошности! Что же министру остается делать? Послать комиссию! И хотя в нее будут входить люди, которые поверят в мою работу, найдут в ней что-то полезное, интересное, попытаются поддержать меня, но голос их заглохнет в повелительных голосах других.
А дальше?
Созовет министр коллегию обсуждать мой вопрос. И скажут мне на этой коллегии, что я не следую программам. Спешу куда-то — зачем? Нарушаю установленные методические требования — зачем? Применяю непонятные способы обучения, похожие на игру, — зачем? Обучаю без отметок — зачем? Я буду стоять на коллегии подавленный. Как мне ответить на эти вопросы? Ведь тут надо все обсудить в спокойной обстановке, с привлечением фактов. Это потребует времени. А на коллегии разве место для таких обсуждений? И скажет мне тогда министр: «Вот что, товарищ Амонашвили, может быть, будет лучше, если Вы оставите школу или же займетесь делом серьезно!» И вынесет постановление о пресечении моих поисков, поисков моих коллег и соратников.
Вот что может сделать такой инспектор, и потому я боюсь его.
Но зачем я должен бояться? Затем, что нарушаю некоторые традиционные устои, которые мешают мне вести своих детей дальше, предоставить им радость школьной жизни? Затем, что хочу осмыслить педагогику с точки зрения гуманного подхода к личности ребенка?
Нет, мне не за что бояться такого инспектора, который за весь день ни разу не улыбнулся детям и который сидит сейчас передо мной и перечисляет пункт за пунктом мои погрешности: новая система письма? Зачем?! Обучать детей без отметок? Зачем?! Игровые приемы на уроке? Зачем?! Там еще Вы предложили детям выбрать одно из двух стихотворений для заучивания! Зачем?! Вы еще допускали ошибки, и дети Вас поправляли! Разве это допустимо?!
Он не хочет слушать меня, мои объяснения для него — как горох об стенку.
Дети, откликнитесь, могу ли я надеяться, что наша педагогическая жизнь состоится и что из вас вырастут настоящие люди, строители нашей великой жизни?
«Да-да-да!» — слышится в ушах мощный отклик моих 38 ребятишек. Я слышу — они уже бегут ко мне со звонким смехом, с веселым жриамули. Отчетливо вижу, как этот смех, этот жриамули превращается в море радости.
Но где же инспектор, который сидел передо мной? Куда он исчез? Он, что, утонул в этом бушующем от нетерпения море?
— А мы Вам подарок приготовили!
Ния выступает вперед и кладет на стол сверток, аккуратно завернутый в белую бумагу и перевязанный красной ленточкой. «Дорогому учителю Шалве Александровичу от всех его учеников» — написано сверху.
Такие подарки я принимаю. Не знаю, что там, но уверен — там для меня большая радость.
— Открыть сейчас же? — я нетерпелив.
— Как хотите!
— Нет, потом, когда будете одни!
Чувство заботливости— Ну как, дети, вы готовы?
— Да! — звучит громко и радостно.
Мы стоим во дворе школы. Там играют ребята из разных классов. Сейчас все они приостановят свою игру, чтобы с любопытством поглядеть на октябрят, которые направляются к детсадовцам — не как гости, а как старшие друзья, умные, опытные.
Даю знак Лери, который сегодня выполняет функции командира.
— Октябрята, по два строй-ся!
Лери умеет давать команды — четко, ясно, громко. А дети знают — приказ есть приказ, его надо выполнять незамедлительно.
Но, чтобы веселее и быстрее строиться, Гига и Зурико — наши барабанщики — забили в барабан: «Бум-бум-бум-бум-бум!..» И, по договоренности, до прекращения этих звуков все должны уже построиться.
Полминуты — и все!
— Какое зрелище!
Впереди стоит Эка с флажком. За ней стоят Гига и Зурико с барабанами. За ними — все остальные, по двое, подтянутые, нарядные, в белых рубашках и синих штанишках или юбочках. На груди у каждого красная звездочка — значок октябренка. У каждого в руках перевязанные ленточкой красочные коробочки — это подарки, которые они преподнесут своим подопечным в детском саду.
Жриамули детей во дворе утихло — дети бросили игру и с любопытством уставились на строй октябрят.
— Вы куда? — спрашивают некоторые стоящих в строю.
Но разговаривать в строю нельзя. Мои ребятишки сосредоточенно смотрят на командира, который вот-вот даст команду: «Шагом ма-арш!» — и тогда опять забьют барабаны, теперь уже по-другому: «Бумбур-румбу, бум-бур-румбу, бумбур-румбу, бум-бум-бум!» Дети зашагают в ногу и будут гордиться: шутка ли, на них смотрят все во дворе! Даже из окон четырехэтажного школьного здания высовываются учителя и старшеклассники. Дети шагают красиво, а дело предстоит им большое, очень большое!
«Октябрята — хорошие ребята... Заботятся о маленьких».
Эти хорошие ребята, так обильно украшающие разные детские книги, теперь вышли наружу, вот они.
— Выше голову! — командует Лери.
А я добавляю:
— Улыбнитесь! Без улыбки ребенок скисает!
Они идут в детский сад не в первый, а в девятый раз!
Все началось с того, что мы получили письмо от заведующей детским садом. Да, получили! Ну, конечно, я специально договорился с ней о таком письме, объяснил свои воспитательные намерения. Письмо это принесла нам пионервожатая, когда мы обсуждали Правила октябрят. «Заботятся о маленьких», и вдруг письмо.
— Послушайте, что нам пишут! — сказал я детям и прочел им письмо.
«Уважаемый Шалва Александрович!
Дорогие ребята-октябрята!
У нас к вам большая просьба. С будущего учебного года в школу пойдут 38 малышей нашего детского сада. Воспитатели, конечно, готовят их к школе. Но случается ведь и так, что придет ребенок в школу в первый раз и вдруг начинает плакать, не хочет оставаться в классе без мамы и бабушки. Некоторые не знают, как надо вести себя в школе, как дружить с одноклассниками, как помогать друг другу. Может быть, не откажетесь взять шефство над нашими малышами? Расскажите им о школьной жизни. Это будет для нас — воспитателей — большой помощью со стороны умных и опытных октябрят. Заранее благодарим вас за чуткость. Прилагаем список этих 38 ребятишек».
— Вы поняли, о чем идет речь?
— Прочтите еще! — попросили дети.
Читаю письмо еще раз, медленно.
— Значит, нас просят дружить с дошкольниками? — спрашивают дети.
— Не только дружить! Ты, что, не понял? Нас просят стать шефами дошкольников, которые в будущем году пойдут в школу! — объясняет Майя.
— Что значит шефство? — спрашивает Ия.
— Это значит — помогать, давать наставления, учить играм, песням, дружбе, дарить подарки. А вообще-то помогать воспитателям в воспитании дошкольников! Вы должны стать наставниками дошкольников, которые готовятся пойти в школу. Вот что требует от нас заведующая детским садом! — объясняю всем.
— Быть наставником — это хорошо! — спешит Гига.
— Хорошо-то хорошо, но легко ли? Это не простое дело!
— А если он сам шалит, плохо себя ведет, каким он будет наставником? — опять Майя.
Дело серьезное, дети это понимают, но всем все же хочется быть наставниками маленьких.
— Ну как, ребята, возьмемся за это дело?
— Возьмемся, возьмемся! — говорят все.
— Мы можем пригласить их в школу, пусть посмотрят, как мы живем!
