Сергей Кара-Мурза - Демонтаж народа. Учебник межнациональных отношений
У России сегодня нет инструментов для русификации. Из регионов Кавказа русские либо уже уехали, либо стремительно уезжают. Даже по официальным данным, в Ингушетии осталось всего 2 % русских! Вопрос: «Кто будет русифицировать окраины?»
На одном из совещаний в аппарате Южного федерального округа (еще во времена Виктора Казанцева) главным вопросом повестки дня был «русский вопрос» на Кавказе. На этом совещании чрезвычайную активность проявлял атаман Всекубанского казачьего войска Владимир Громов, который апеллировал к полпреду по поводу различных эксцессов, связанных с этническими меньшинствами. И эти апелляции исходили от представителя краевой власти Кубани, где русские являются этническим большинством (более 80 %)!» [33].
В целом, хотя русский этнонационализм жестко критикуется в основном либеральными политиками и публицистами, Маркедонов считает «русский этнонационалистический проект политически опасным для Российского государства». И главный аргумент его критики заключается в том, что «русская идея (в ее этнонационалистическом исполнении) ничем не отличается от чеченской идеи (в ее ичкерийском варианте). И в первом, и во втором случаях речь идет о приоритете «крови», а не согражданства. Следовательно, практическая реализация такой идеи не будет способствовать задаче разделения политики и этничности». Следовательно, русский этнонационализм будет не сплачивать Россию, а продолжать ее расчленение.
Тем более будет он препятствовать новому «собиранию» земель и народов, образованию союзов и других конфигураций сотрудничества народов на постсоветской пространстве. Маркедонов пишет: «В этом случае «русский этнонационализм» тем более не может быть привлекательным. Русскими вряд ли захотят стать осетины и абхазы. Да и приднестровские молдаване и украинцы готовы к получению российского гражданства, а не к смене этнической идентичности. Совершая бегство от грузинского (равно как и от румынского) этнонационализма, жители de facto государств вовсе не горят желанием принять другой этнонационализм – русский» [33].
Против скептиков выступает ряд философов и публицистов, в том числе блестящих. Они вырабатывают сильные художественные метафоры, которые обладают магическим свойством «раскрывать глаза» на причины нынешних бед нашего народа, в том числе русского. Многократно описанная этнологами высокая эффективность дискурса этнонационализма в мобилизации этничности через образ врага в какой-то мере подтверждается и опытом РФ.
Примером может служить метафора, разработанная и введенная в оборот К. Крыловым – нерусь[214]. Старое слово «нерусь», в негативном смысле означавшее нерусских людей, построено по типу слова «нечисть», обозначавшего нечистую силу. В советское время слово «нерусь» исчезло из употребления – не было такого объекта. В 2005 г. вышла книга О. Платонова «Святая Русь и окаянная нерусь. Русская цивилизация против мирового зла», где этим словом обозначается «совокупность деятельных врагов русского народа и России». К. Крылов в статье «Русь и Нерусь» [34] определил это понятие как «совокупность народов, классов, социальных групп, а также профессиональных, конфессиональных и иных сообществ, стремящихся подчинить, подавить или даже уничтожить русских как народ и Россию как самостоятельное государство». Видно, что познавательной силой это понятие не обладает, но благодаря своей размытости и эмоциональному заряду может служить эффективным инструментом в агитации.
Среди системных, концептуальных работ наиболее определенной я считаю «апологию национализма» М.В. Ремизова. Приведу здесь главные положения его текстов.
Ремизов исходит из того, что Россия – цивилизация, и в настоящий момент речь идет о задаче чрезвычайной, о способе сохранить, а затем развить цивилизационное ядро России. Из двух типов возможного для русских национализма он выбирает этнонационализм. Он пишет: «Если «открытая» цивилизационная идентичность должна стать нашим способом воспроизводить себя в пространстве, то тем с большей необходимостью этнонациональный миф о происхождении должен остаться нашим способом воспроизводить себя во времени. Я полагаю, где-то на пути сопряжения обеих осей – можно назвать их соответственно «цивилизационным фундаментализмом» и «этническим национализмом» – мы и получим жизнеспособную конструкцию «русскости» [35].
Рисуя картину распада нынешнего российского общества, Ремизов делает на этнонационализм исключительную ставку, оценивая его консолидирующий эффект несравненно выше, чем всех других «сил созидания». Для него этничность – единственный ресурс: «Я готов утверждать, что единственным ресурсом идентичности для распадающегося общества является этничность. Она имеет досовременную природу, она остается живой при крушении структур современности, которое с нами произошло, и является необходимым фундаментом для их восстановления. Поэтому в нашей ситуации никакого другого национализма, кроме этнического, не существует» [36].
Доводы, на которые опирается Ремизов в своем выборе, не кажутся убедительными. Он не проводит сравнительного структурного анализа ресурсов, которые могут мобилизовать два вида национализма в современной России. Вера в магическую силу именно этнонационализма по своему типу относится к гипостазированию – восприятию сложного понятия как реальной сущности. Из этого не следует, что такая вера не может зажечь людей и мобилизовать политизированную этничность, но очень маловероятно, чтобы возбужденная таким образом этничность стала конструктивной силой. Между тем именно в этом – суть проекта Ремизова в отличие от большинства проектов этнонационалистической мобилизации. Он надеется, что этнонационализм позволит русским создать плацдарм для дальнейшего построения уже гражданской нации.
Ремизов пишет: «Никто не отрицает, что в конечном счете нация должна состояться именно как сообщество граждан. Но сегодня мы не можем определять себя через отсутствующий элемент. Пока у нас нет такого государства, о котором можно было бы сказать «государство – это мы». Нам только предстоит его создать, и материалом, из которого оно будет строиться, являются этнические узы. Иными словами, «гражданский национализм» хорош как фиксация уже созданного национального государства, а не как программа его создания» [там же][215].
Таким образом, предлагается следующая модель процесса: просвещенная националистическая русская элита вырабатывает идеологию этнонационализма и собирает русский народ «этническими узами»; народ под руководством этой элиты строит «свое» государство взамен нынешнего; созданное на основе этнонационализма национальное русское государство принимает в качестве своей идеологии иной национализм – гражданский; на этой основе оно и собирает российскую гражданскую нацию, кооптируя в нее нерусское население.
На мой взгляд, эта модель содержит столь сильные внутренние напряжения и потребует преодоления столь высоких потенциальных барьеров при переходе от одного этапа к другому, что ее приходится считать утопической. Невыполнимым представляется уже нулевой цикл программы – институционализация организованной этнонационалистической элиты в конфронтации и со всеми другими элитами, и с государством. Сама эта «элита» сегодня – не социальное, а маргинальное явление, образ которого многократно преувеличен в масштабах при помощи СМИ. Скудость ее собственных реальных возможностей видна уже из того, что организованные этнонационалистические русские движения присутствуют на политической арене лишь до того момента, когда их теневые покровители решают «закрыть кран», чтобы положить начало другому подобному, но обновленному движению.
Почему же Ремизов идет на включение в свою модель таких рискованных переходов? Я вижу причину в ошибочной мере, приложенной для оценки состояния главных систем России, и в обедненной структуре тех связей, из которых предлагается плести «этнические узы». Ремизов считает, что у России уже нет «материала», из которого можно создать не просто этнические, но и полноценные гражданские связи русского народа – непосредственно в процессе формирования полиэтнической нации.
Он пишет: «Русский национализм обычно обсуждают как угрозу. Прежде всего, угрозу целостности нашей страны… Дело в том, что наряду с проблемой территориальной целостности, есть проблема социальной целостности. Прежде чем пугать друг друга катастрофами, нужно осознать, что катастрофа уже произошла. Наше общество распадается, и распадается так давно и неуклонно, что это уже нельзя считать временным «переходным» явлением… Симптомы социального распада в целом хорошо известны… Хозяйственная и психологическая дезинтеграция страны. На фоне реальной потери связности между коренными регионами России, их вынужденной переориентации на внешние центры развития, проблема сепаратизма этнических окраин выглядит мелкой» [там же].
