Алексей Меняйлов - Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)
В.: Для тебя. Продолжай работать.
П.: Сдираю позолоту… Сдираю… Медленно идёт… Так… Однако!
В.: Содрал?
П.: Нет, ещё не совсем. Как она, однако, меняется! И тем хочет ускользнуть! А вообще чувствуется, что за всей этой позолотой, ореолом, да вообще всем её образом кроется какая-то грандиозная психологическая правда. Какая-то ассоциация с блудницей на звере… Надо будет потом поразмышлять… Всё! Нет, не всё — лучи остались… Сдираю весь этот ореол, свечение… Свечение ей нужно, чтобы ей поклонялись… Теперь всё! Потеряла силу! А теперь даже исчезла! Уф, как хорошо!
В.: Что ты хочешь этим сказать?
П.: Очень хорошее ощущение в теле. Такое облегчение! Легко! Хорошо, как никогда. Чего только я из себя ни вытаскивал, но чтобы после так хорошо становилось — такого не было. В первый раз… Послушай, а может быть, я в своём творчестве с этой главной боролся? В конце концов, творчество это ещё и способ освобождения. Почему меня привлекала столь странная тема: языческое женское божество Кибела и ей поклоняющийся Руф? В общем-то, хороший парень? Этот Руф, а?
В.: Да.
П.: И смотри, как интересно получилось: читали сегодня про великую блудницу, которая была разряжена в золото и жемчуга и одета в дорогие ткани — синие и красные! Надо бы это осмыслить: почему? И почему до главного я во все предыдущие сеансы не мог добраться, а после чтения «Откровения» — пожалуйста! Как тогда твоё разрезанное сердце. Это очень-очень важно! Может быть, какая-нибудь программа была с защитой?
В.: Вот ты и разберёшься. Всё может быть. И ещё раз: как твоё самочувствие?
П.: Чрезвычайное! Всё, открываю глаза.
В.: Спасибо за сеанс. С тобой очень приятно работать. Ты ведь сам всё и делаешь. Не страшно ошибиться.
П.: Как мне приятно, когда ты мне говоришь «спасибо». По любому поводу! И…
(Конец стенограммы. Сами понимаете, что сеанс психокатарсиса из медицинской формы перешёл в другую, с поцелуями.)
* * *Сеанс в дальнейшем был продолжен (см. следующую главу). Почему-то в этот раз наш Психотерапевт не смог полностью проявить ту конкретную ситуацию с появлением великой богини-блудницы, которая с ним случилась в его 18 лет. Странно, зашёл ведь достаточно далеко, определил, что источник чрезвычайно важной для его жизни психоэнергетической травмы был ему незнаком (как впоследствии оказалось, знаком, но весьма поверхностно) и находился слева в метре и чуть сзади, на полшага. Интересно это словосочетание — «полшага». Можно уже было бы и догадаться, что происходило дело на ходу. Но не догадался. В этот раз.
Глава пятидесятая
Первая «любовь»
(Техника психокатарсиса)
П.: Давно хотел проработать один вопрос… Позанимайся со мной, пожалуйста… Великая, между прочим, до сих пор тайна была от всех.
В.: А почему не сам?
П.: Не знаю… Может, потому, что мне приятно, когда ты рядом? А может, потому, что ты задаёшь такие вопросы, которые я себе никогда бы не задал. Позанимаешься?
В.: Ты бы задал себе ещё лучшие.
П.: Ты думаешь?.. И всё-таки, позанимайся, пожалуйста, со мной.
В.: Как скажешь. Садись. Или ляжешь?
П.: Лучше сяду.
В.: Так с чем бы ты хотел поработать?
П.: Помнишь, я тебе рассказывал, что этим летом, до того как мы с тобой встретились, я разыскал ту, которую я называл «первая любовь»?
В.: Помню.
П.: Да, разыскал и, поговорив с ней по телефону, в очередной раз понял, что она совершенное «не то». Как и тогда, 18 лет назад, говорить с ней не о чем. Общего — ничего. И хотя она заметно аутична — всё-таки дочка офицера и алкоголика, тем не менее, нет такого ощущения, что она наносит какие-то особенные психоэнергетические травмы.
В.: А с чего ты взял, что она аутична?
П.: По многим признакам. К примеру, она единственная из нашей институтской группы, которая после выпуска не поддерживает ни с кем отношений… А главное, голос… Такой особенный голос, как будто перестала она говорить, но всё эхо слышится… То есть, не эхо в буквальном смысле, а такое ощущение, как бы… Впрочем, я не умею этого объяснить… А поработать я бы хотел с одним случаем, который никак из головы не выходит… Сколько лет прошло, а воспоминание яркое, как будто было всё… ну, скажем, час назад… Идём мы по коридору — институтскому. Вчетвером. Первый этаж, как сейчас помню, левое крыло, рядом — она, Ленка. А я всё говорю, говорю, вернее, несу какую-то околесицу, за которую мне же самому и стыдно. Как пьяный. Мучительно. Как будто себя со стороны вижу — и мучаюсь. И не могу остановиться. Как будто задыхаюсь…
В.: Задыхаешься? Закрывай глаза. Так. От кого из тех троих, которые с тобой шли, идёт эта волна?
П.: От… от второй, дальше Ленки… Ирой Куценко её зовут…
В.: Ты и фамилию помнишь?
П.: Помню. А что тут такого?
В.: А ты всех в своей институтской группе по именам и фамилиям помнишь?
П.: Ленкину помню… Ещё вспоминается фамилия одной у нас редкостной шлюхи… Проститутки даже. За артиста вышла, что удивительно. А может, наоборот, закономерно… Остальные как-то сразу не вспоминаются.
В.: А вот это-то и интересно. Я, например, тоже одну-две фамилии вспомню — и всё. И то не сразу, а ты — сразу. Ты разве с Куценко дружил?
П.: Нет. Не дружил. Даже не общался. И хотя пять лет в одной группе, только два факта из её жизни мне и известно. Первый, что ей каким-то чудом без влиятельных родственников удалось остаться после распределения на кафедре. Это была всеобщая мечта, потому что через три года автоматически — учёная степень. И как бы ни посмеивались над тем, что диссертации, защищённые в учебных институтах — детский лепет по сравнению с теми, какие защищают в академических институтах, всё равно корочки они и есть корочки, карьеру обеспечивают. Насколько я знаю наш учебный институт, из них почти никто в науке и не остаётся — большими потом начальниками становятся — в министерствах, на производстве, да вообще во всяких мыслимых и немыслимых конторах. Постой-постой… Так в этом и разгадка… Так вот, эта Куценко каким-то чудом, не будучи отличницей, не имея «лапы», заставила их признать, что она должна получить лучшее место. Мы тогда все удивлялись. А второй факт — была в группе начальничком: то ли комсорг, то ли профорг…
В.: Словом, облик вырисовывается достаточно отчётливо…
П.: Да. Что же получается?!! Иду по коридору, смотрю на одну девушку, а в это время задыхаюсь от психоэнергетического удара от другой?!. А потом боль травмы, объединённой со случайной картинкой, с Ленкой, которая шла со мной бок о бок, объявляю любовью. И при этом удивляюсь, как это я мог влюбиться в девушку, которая абсолютная «не то»! Это же какой-то кошмар получается! Восемнадцать лет думать, что был влюблён, потому только, что рядом, в метре, — сволочь была редкостная! И почему решил, что именно — влюблён? Почему не решил, что это другое какое-нибудь чувство? А?!!
В.: Ты, наверное, об этом думал.
П.: Может, я и думал, потому как юноша в период гиперсексуальности, в 18 лет, всегда об этом думает… Но ведь ко времени этой «первой любви» у меня уже два года была любовница. Которая, хотя и оскорбляла меня тем, что не была достаточно красивой, но…
В.: Как это глупо: красивая — не красивая!..
П.: Глупо — не глупо, а так было. Я рассказываю, как было на самом деле.
В.: А ты никогда не думал, что ты ей, этой Куценко, мог нравиться?
П.: Нравиться? Да что ты! Она толстая, лицо широкое, эпилептоидный тип — солдатский. А ведь действительно: она же эпилептоидка! То есть, конституционально как раз и относится к тому психотипу, который наиболее успешно реализует себя именно в иерархиях. Осталась на кафедре… Уж если захотят подавлять — то сделают это законченней других психотипов. Смотри-ка, всё сходится!
В.: Это для тебя невозможно, потому что толстая. А ей — всё равно нравился. Хотя она могла ничего и не предпринимать, понимая, что — невозможно.
П.: Ирка?.. Она?.. Хотя чего только в жизни не бывает! Ведь, в сущности, Куценко — классическая дочка офицера! Мой контингент. Ну и дела!.. Я же недаром чувствовал, что надо поработать… С тобой. Но ты представь, какая несправедливость! Лежишь, допустим, с очередной женой в постели, делать надо то, что она от тебя ожидает, а сам в это время о другой думаешь! И думаешь, что та — это любовь! Та самая, воспетая поэтами, неудавшаяся первая любовь! А соединиться с ней не можешь, потому что говорить с ней не о чем, да и вообще общего нет ничего! И мучиться чуть ли не всю жизнь! Восемнадцать лет! А ведь сколькие так же живут! Во всяком случае, разговоришься с кем по душам, так оказывается — чуть ли не каждый второй!
В.: Ужасно.
П.: Хорошо ещё, что этой «первой любовью» ты не первая занималась. Однажды лечил я одну психологиню, в сумасшедшем доме работает, и как-то в разговоре то ли она мне подсказала, то ли я сам догадался, что выбор объекта этой «первой любви» был произведён помимо моей не только воли, а вообще помимо меня! Правда, мы шли путём логическим, но тем более — логическое осознание от боли не освобождает… Так я после этого с той психологиней вообще не мог общаться. Ты представь себе: без малого восемнадцать лет мучиться с разными жёнами, думать при этом о другой, не в силах чего-либо в своих чувствах изменить — что тут может гордость подсказать? Вот, дескать, какое загадочное и прекрасное это чувство — любовь, что так сильно переживаю. А раз так сильно переживаю и мучаюсь, то каков я, и насколько прекрасно моё сердце! Глубо-о-окая натура! А тут какая-то психологиня отнимает такую игрушку самовосхищения! Выбор, видишь ли, не моей волей и помимо меня! Поневоле возненавидишь! Мы с той психологиней ещё встречались, в одну компанию пару раз были приглашены, но я ей так и сказал: «Конечно, путь к самоосознанию, следовательно, к свободе — это прекрасно, но не могу! Прости меня!»
