Рэймонд Моуди, - Жизнь после утраты
(рассказывает Дайяна)
Джуди, родом из Японии, была ниже 5 футов ростом, но обладала весьма достойным характером, что возвышало ее в наших глазах. Моему мужу Джо и мне нравилось работать с ней в химчистке, которой мы совместно владели. По выходным мы с нетерпением ждали, когда она со своей собакой зайдет к нам. В субботу вечером Джо заметил: «Странно, что-то Джуди давно не видно».
«Мне тоже так показалось, — ответила я, — но я ей не звонила — подумала, может, ей захотелось отдохнуть».
Наутро она не появилась, что было для нее необычно, и я стала ей звонить. Телефон не отвечал, мы с мужем встревожились и поспешили к ней домой. Там мы нашли припаркованную машину; я стучала и звонила в дверь, но никто не выходил. Тогда мы решили войти без спроса.
В доме было темно и безмолвно, меня же пронзила дрожь. Я стала звать ее по имени — в ответ не было ни звука. Ступив внутрь, я инстинктивно почуяла запах смерти и, оглядевшись, заметила ее забрызганные кровью сандалии подле тахты и кровавые пятна. Прочь! Прочь отсюда! — скомандовал мне внутренний голос, но душа побуждала заняться поисками. Кровавые следы вели в холл, а оттуда в ванную. Там-то мы и нашли на полу ее тело. Тут Джо произнес совершенно незнакомым мне голосом: «Звони в полицию».
Тело мое двигалось рефлекторно, я дошла до телефона, взяла трубку, но не могла вспомнить номер полиции (тогда единой службы 911 еще не было). Джо взял у меня трубку и забормотал: «Да что же это... я тоже не могу вспомнить номер. Нам нельзя здесь оставаться, здесь произошло преступление». Мы попытались достучаться до соседей, но никто не отвечал, и мы были вынуждены позвонить из дома Джуди.
Через несколько минут раздался вой полицейской сирены. Появился первый полисмен и, увидев нас в таком шоке, предложил присесть и выпить воды. Затем второй полицейский офицер быстренько отделил меня от мужа, в разных машинах нас доставили в участок, чтобы допросить каждого отдельно.
Я чувствовала себя прескверно, но охотно согласилась рассказать все, что знала о Джуди и о том, что мы обнаружили нынешним утром. Однако мой шок приобрел угрожающие очертания, когда часа в три дня следователь сказал: «Вот что, Дайяна, у нас тут возник вопрос. Показания ваши и вашего мужа различаются. Придется нам начать все сначала».
Допрос возобновился, причем следователи сменяли друг друга. Один был настроен особенно враждебно. «Ваши с Джо ответы не совпадают», — говорил он, нависая надо мной. Так, мое замечание, что я увидела ее лежащей на полу, а Джо велел звонить в полицию, он парировал словами: «Так вы первой ее увидали? А ваш муж говорит, что первым был он».
До этого дня мне удавалось остаться вне поля зрения американской юстиции, теперь же в голове стали возникать мысли о невинно осужденных и наказанных за преступления, которых они не совершали. Вконец измотанная, я могла лишь подтвердить, что мои показания отличаются от ответов мужа лишь незначительными деталями, что удостоверили и полицейские, прежде чем нас отпустить.
Последствия этого дела привели к тому, что дома меня обуял страх. Мозг сверлила навязчивая мысль, а не поджидает ли кто-нибудь внутри, чтобы наброситься на меня?
Спустя неделю судьба сделала новый виток. Приехав с работы, я увидела, что агент по недвижимости снимает свои объявления с соседской лужайки. Слишком дорогой и из-за этого пустовавший годами дом был продан за день.
«Что случилось?» — крикнула я ей.
«Покупатели хотят немедленно въехать, — закричала она в ответ. — И, скажу вам, заплатили за это хорошую цену».
Вечером пришли знакомиться новые жильцы. «Мы жили на Оук-стрит, — объяснила жена, — через дорогу от убийцы. Сначала-то он просто подглядывал, а потом стал преследовать женщин в нашем квартале, включая Джуди, даму, которая была убита на прошлой неделе. Детективы нашли его очки и сигареты у нее под окном. По-видимому, он подглядывал за ней, а когда она его заметила и закричала, запаниковал и убил ее. Поэтому мы и решили уехать оттуда».
Теперь, когда дело Джуди близилось к завершению, я могла оплакать свою потерю. Волею обстоятельств нас испытывала жизнь, и с этой точки зрения мы уже не могли вернуть себе прежнюю наивность.
Самоубийства
В 1998 г. в США было совершено 30575 зарегистрированных самоубийств, вследствие чего свыше 4 млн. человек нуждались в социальной поддержке. К сожалению, многие из них таковой не получили, стыдясь или опасаясь некоей социальной отверженности. Один из нас получил в 1985 г. такой личный опыт.
«Никому не хочется болеть»
(рассказывает Дайяна)
После того как моя невестка покончила с собой, я столкнулась с приятельницей. Та одним духом выпалила, что на похороны не пойдет и быстро направилась к двери.
«Подожди. Почему ты не пойдешь?» — спросила я ей вслед.
«Мой приход означал бы, что я одобряю самоубийство», — заявила подруга, «Ну, хорошо, а если бы она умерла от рака?»
«Разумеется, кому же охота болеть и умирать от болезни», — высказалась она с дурацкой усмешкой.
«Но ведь никто не хочет болеть или страдать умственными расстройствами, а ведь это служит основной причиной самоубийств», — настаивала я.
«Ну, мне просто не хочется идти на похороны самоубийцы. Это может навести на мысль и других людей».
«Какие мысли? Каких людей?»
«Любой, кто пойдет, может подумать, что это нормально, и проделать то же самое».
«Может, тебе полечиться?» — вышла я из себя.
За последние сорок пять лет количество самоубийств в мире возросло на 60 %; на земном шаре в текущем году покончит с собой примерно миллион человек. Подобная статистика побуждает к исследованию природы и предотвращению самоубийств, а также связанных с ними стыда и отверженности обществом.
В большинстве случаев (90 %) причины коренятся в химическом дисбалансе организма и депрессии. Собрана масса сведений о тех, кто подвержен суицидальным настроениям, и о том, как предотвратить суицид. Под влиянием образования постепенно исчезают социальные последствия акта самоубийства и связанные с этим стыд и страх.
Так, выходит из употребления устаревшая формулировка «совершить самоубийство», которая возникла еще в Древнем Риме и Англии, когда полагали, что кто-то убивает себя, дабы избежать уплаты налогов (криминальное деяние). Вместо этого стали говорить «покончил с собой» или «умер от суицида».
В наше время существует огромное количество данных по этому вопросу в различных источниках — библиотеках, книгохранилищах и сети Интернет. Громадный объем данных накоплен во многих специализированных организациях вроде Американской ассоциации суицидологии, Национального центра по предотвращению и последствиям суицида, Австралийского института по исследованию и предотвращению суицида, Всемирной Организации Здравоохранения и пр.
По мере прояснения этого вопроса исчезает сформировавшееся вокруг него негативное социальное отношение. Лицам же, пережившим самоубийство близких, предлагается поддержка. Горе от такой формы утраты может быть несравнимо, но столь же несравним и потенциал роста для переживших потерю.
СМЫСЛ УТРАТЫ
«Почему?» — этот вопрос вырывается из тайников души; но многие профессиональные медики не советуют своим пациентам задаваться им. «Не спрашивайте почему, иначе рискуете сойти с ума. Это пустая трата времени, и ответа вам все равно не найти», — уверяют они. Мы с этим не согласны; на многих перенесших утрату благотворно воздействует сам процесс поиска ответа на вопрос — знание освобождает от морального груза.
«Господи, почему?»
(рассказывает Дайяна)
Отец, хотя и сохранял разум, был прикован к постели и не мог говорить. Четыре месяца он лежал в техасском медицинском центре и полностью зависел от посторонней помощи. Я была не в состоянии осознать первопричину его страданий. Он был баптистским священником, преданно помогал людям, и я вопрошала Бога: почему, Господи, Ты допускаешь такое с преданным Тебе, который так славно потрудился во славу Твою? Почему Ты наделяешь его такими страданиями и заставляешь мучительно умирать? Почему?»
Сколько помню, отец всегда повторял: «До последнего дня мне необходимо сохранять физическую, душевную и финансовую независимость». Он был столь беспомощен и ему так претила зависимость от посторонних людей, что даже любимое Рождество было не в радость. На мой вопрос «Папа, чего бы тебе хотелось на Рождество?» он всегда отвечал, поглаживая меня по голове: «Купи себе красивое платье или еще что-нибудь. Это и будет мой подарок». Если все же каким-либо образом ему вручались подарки, он тут же краснел; его желание независимости доходило до крайней, причудливой степени.
«Почему? Ну почему его настигла такая смерть?» — плача, вопрошала я после его кончины. Но как-то утром поднялась с ощущением удивительной ясности: в памяти всплывало отчаяние отца, когда медперсонал обслуживал, кормил его и т. д. На лице его явственно проступало напряжение, и это было видно всем — медсестрам, врачам, родным и друзьям. Однако в последние недели дискомфорт этот стал, по-видимому, исчезать. За день до смерти выражение его лица при виде людей смягчалось. Наконец-то он научился смиряться и одолел свой великий страх. И, подобно многим, пережившим утрату, я также испытала облегчение, ответив на свой вопрос «почему?».
