Гельмут Фигдор - Беды развода и пути их преодоления. В помощь родителям и консультантам по вопросам воспитания.
Следующее сопоставление долгосрочных последствий развода (исходя из вышесказанного, скорее, следовало бы говорить об их тенденциях) вытекает из трех источников: прогнозов развития (точнее, из психоаналитически-педагогических исследований отдельных случаев), из опыта Юдифи Валлерштейн и из исследования тех черт личности моих пациентов, которые (на основе психоаналитического рассмотрения) довольно четко указывают на переживания развода[53].
Неспецифические последствия разводаПсихоанализ говорит, что невротические симптомы, приносящие страдание (страхи, депрессии, чувство собственной неполноценности, вынужденные действия или представления, психосоматические жалобы, проблемы в партнерстве, сексуальные нарушения и многие другие), уходят корнями во внутрипсихические конфликты, начало которым было положено в раннем или самом раннем детстве. Это, конечно, не означает, что данные субъекты страдают симптомами уже с самого детства. Этот, с виду, парадокс находит свое объяснение в том обстоятельстве, что в детстве (невротические) процессы защиты несут очень важную функцию приспособления: вытеснение внутрипсихических конфликтов, с которыми ребенок не может справиться, защищает его от невыносимых аффектов (чувства стыда и вины, унижения и, прежде всего, от экзистенциальных страхов). Замена конфликта симптомами или определенными чертами личности (защита как «отражение удара») позволяет получить оптимальное удовлетворение (тех стремлений, которые замешаны в конфликте) при условии минимизирования страха. Какие из данных образований компромисса переймут эти функции, не в последнюю очередь зависит от условий жизни, которые в большой степени определяются личностью родителей и их поведением. Таким образом, каждое важное изменение жизненных обстоятельств ставит под вопрос уже имеющиеся защитные механизмы. Такими изменениями могут быть пубертат, переход к профессии, (новые) сексуальные отношения, жизненные кризисы, потеря партнера, болезни, рождение ребенка, эмиграция, менопауза и т. д. Если эти изменения приносят большое беспокойство, то уже имеющаяся защита, которая состоит, собственно, в защите против страха, теряет свои функции. Таким образом она может даже вообще сорваться. И тогда внутрипсихический конфликт (и вместе с ним отраженные было аффекты), – против которого на протяжении многих лет и была направлена защита, – снова прорывается наружу. Новая защита против этих вновь прорвавшихся конфликтов приведет в действие новые механизмы защиты, что породит и новые симптомы в зависимости от новых жизненных обстоятельств. И эта новая симптоматика может оказаться еще более «патологичной», чем старая: в ходе реактивизации старого конфликта возрастают соответствующие ему аффекты, и прежде всего связанные с ним страхи. Если это так, то новая система защиты окажется более хрупкой, чем старая, а это значит, что она повысит вероятность дальнейших срывов защиты, и данный субъект и в дальнейшем на каждое переживание или тяжелое изменение жизненных обстоятельств будет реагировать обострением защиты и образованием новой симптоматики. Чем массивнее отраженные конфликты, тем шире становится симптоматика, то есть иррациональные (по причине своей детерминации) переживания и виды поведения будут захватывать все большие жизненные области, отнимая способность автономно и разумно строить свою жизнь и увеличивая страдание.
Мы уже говорили о процессах срыва системы защиты, которые связаны с возрастанием страхов (в описаниях деструктивных аффектов послеразводного кризиса, глава 1.1, раздел «Послеразводный кризис»). Посттравматический сдвиг защиты приводит ребенка к такому невротическому «равновесию», которое является более «патологичным», чем то, которое было до травматизации, и это независимо от внешних проявлений посттравматической симптоматики.
Если говорить о долгосрочных последствиях развода, то это означает, что послеразводный кризис повышает вероятность будущего невротического страдания (в условиях изменения жизненных обстоятельств или кризисов). Это повышение невротической диспозиции я назвал неспецифическим, потому что оно еще ничего не говорит о виде будущей симптоматики. Конечно, такая невротическая диспозиция возрастает также и в дальнейшем – в каждой ирригирующей ситуации – и ведет к реактивизации ранних внутрипсихических конфликтов, и прежде всего тех, которые связаны с массивными конфликтами лояльности, окончательной потерей отца и с тем экзистенциональным беспокойством, которое приносит с собой новое супружество родителей.
Проблемы в обращении с агрессивностьюВ противоположность неспецифическим последствиям, при специфических долгосрочных последствиях речь идет об определенных чертах личности, образование которых началось с переживаний развода и связано с условиями развития, или – с прогностической точки зрения – о чертах, характерных для детей, за плечами которых стоит опыт развода. Я не стану повторять имеющееся в эмпирической литературе описание этих черт на уровне конкретных симптомов или свойств, мне интереснее коснуться (в известном смысле лежащих под ними) психических требований действий, поскольку конкретные симптомы, черты характера или поведение, в которых находят выражение трудности преодоления этих определенных психических требований действий, зависят от многих факторов и часто от таких, которые не связаны непосредственно с «разводной судьбой».
Возьмем, к примеру, первое из так называемых специфических долгосрочных последствий: проблемы в обращении с агрессивностью[54]. Направит ли человек свои агрессивные чувства, фантазии и стремления, с которыми он не в силах справиться, против своей собственной персоны (что приведет к депрессивным настроениям), вытеснит ли он их и станет ли выражать субтильно (в недоброжелательности и злости), окажется ли он подвержен приступам ярости или станет проецировать[55] свою агрессивность на других (в том числе на свои любовные объекты), разовьются ли в нем страхи параноидного характера (например, ревность, недоверие) – все это невозможно предсказать с полной уверенностью, и на этот счет не существует никаких статистических выводов: слишком уж сложен комплекс индивидуальных, социальных и ситуативных факторов, на основе которых образуются конкретные симптомы. Но тот факт, что у бывших «детей разводов» проблемы в обращении с агрессивностью тенденциозно гораздо более велики, снова и снова находит свое подтверждение.
Это обстоятельство, собственно, не должно удивлять: с одной стороны, у «детей разводов», по причине пережитых обид и разочарований, агрессивный потенциал, в общем, значительно выше, а с другой – у них, по многим причинам, вся область агрессивности гораздо больше связана со страхом, чем у детей из более или менее благополучных семей. И это по причине отсутствия или ограничения возможности триангулирования: страх потерять любовь матери (от которой ребенок теперь полностью зависим) чрезвычайно велик; эти дети боятся также потерять сохранившийся контакт с отцом. Наконец, мы не должны забывать, что у родителей, которые любят друг друга, дети учатся тому, что ссора – это всего лишь «второй акт драмы», где «третьим актом» является примирение. В конфликтной же семье именно родительские ссоры привели к полному разрыву отношений. Иными словами, дети убедились, что агрессивность приводит к разлуке и потере объекта! В этом случае ребенок боится своей агрессивности и ему остается одно – вытеснение или защита путем образования симптомов.
Нарушения, вытекающие из этого обстоятельства, идут гораздо дальше предполагаемого страдания из-за симптомов. Люди, вытеснившие свою агрессивность, стесняются и нервничают, когда им приходится отстаивать свое мнение или защищать свои интересы (и многое другое), итак, они платят за это ценой потери важных факторов социальной компетентности.
Проблемы с чувством собственной полноценностиТакие последствия вытеснения агрессивности, как, например, необъяснимое по причине своей бессознательности стеснение или страх, переживаемые там, где речь идет о самоутверждении, неизбежно влияют на чувство собственной полноценности. Эти проблемы являются постоянным компонентом уже первых, непосредственных реакций на развод и в большой степени обременительных конфликтов лояльности, которым подвержен ребенок до и после развода. Однако внешне они не обязательно должны выражаться в явном чувстве неуверенности. Чаще встречается тот феномен, который можно назвать повышенной хрупкостью чувства собственной полноценности: известно, что есть люди, которые из одной неудачи попадают в другую и все же не теряют уверенности в собственной непобедимости, а есть и другие – вполне талантливые и даже имеющие успех, но впадающие в полное отчаяние и считающие себя ни на что не способными неудачниками, если они вдруг решили какую-то задачу не блестяще, а просто хорошо. Бывшие «дети развода» чрезвычайно нуждаются в том, чтобы их всегда «гладили по шерстке», то есть их чувство собственной полноценности каждую минуту нуждается в подтверждении со стороны.
