Мюррей Стайн - Трансформация. Проявление самости
Юнг рассказал аудитории, как он начал заниматься активным воображением, чтобы соприкоснуться со своим бессознательным. Первые попытки оказались неудачными, но затем он добился успеха и столкнулся с группой фигур: это были старик, который назвал себя Илией, его юная слепая спутница по имени Саломея и черная змея. Все это подробно изложено в автобиографии. Однако в ней не описан последующий акт активного воображения. По его сообщению на семинаре, несколько дней спустя он снова попытался связаться с этими людьми, но на своем пути столкнулся с конфликтом. Две змеи, одна белая, другая черная, боролись друг с другом. Наконец, черная змея была побеждена и покинула место действия. Теперь Юнг мог продолжать путь. Затем он снова встречает женщину и старика и в конце концов фактически оказывается в пространстве, которое называет преисподней: «Илия улыбается и говорит: „Что ж, это одно и то же – вверху или внизу!“» Это был дом Илии и Саломеи. Затем происходит решающее событие:
Происходит нечто весьма неприятное. Саломея сильно мной заинтересовалась, предполагая, что я смогу вылечить ее от слепоты. Она начинает меня боготворить. Я спрашиваю: «Почему ты меня боготворишь?» «Ты Христос», – отвечает она. Несмотря на мои протесты, она продолжает в это верить. Я говорю ей: «Это безумие», – преисполненный скепсисом и сопротивлением. Затем я вижу, как ко мне приближается змея. Она подползает и начинает виться вокруг меня, сжимая меня своими кольцами. Кольца достигают моего сердца. Борясь с ней, я понимаю, что принял позу Распятия. В агонии борьбы я так сильно вспотел, что все тело было мокрое.
Затем Саломея встает, к ней вернулось зрение. Пока змея сжимает меня, я чувствую, что мое лицо принимает образ хищного животного, льва или тигра[52].
В последующих комментариях Юнг интерпретирует эти образы, помещая их в символический контекст, которому вопреки мнению Нолла, они и принадлежат. Он говорит: «Когда к Вам приходят образы, которых вы не можете понять, то это значит, что Вы находитесь в обществе богов или, если хотите, безумцев; Вы более не в человеческом обществе»[53]. Это свидетельствует о том, что Юнг полностью понимал разницу между фантазиями и пророчествами. В своей основе, говорит он, этот опыт активного воображения является аналогом древних мистерий обожествления, практиковавшихся в религиозных кругах, например, в Элевсине. «Золотой осел» Апулея, рассказывающий о подобных мистериях, был хорошо известен Юнгу. Однако если душевное здоровье человека не в достаточной степени основывается на силе Эго, способного отличить фантазию от реальности, то результатом такой трансформации сознания легко может стать мания величия или даже нечто худшее. Будучи молодым психиатром клиники Бургхольцли в Цюрихе, где он учился и работал десять лет, Юнг, возможно, наблюдал такое развитие событий в судьбах некоторых из своих пациентов.
Сам же он, к счастью, не страдал подобной манией и был способен понять и ассимилировать образы на психологическом, внутреннем уровне.
Привлекая свой собственный опыт, Юнг демонстрировал именно трансформирующую силу воображения. Образы, которые появлялись в его грезах, притягивали к себе сознание и обладали трансформирующим действием. В этих грезах Юнг изменял форму: сначала он стал фигурой, подобной Христу, а затем Айоном, который, как объясняет он, произошел от персидского божества Зервана Акараны, имя которого означает «бесконечно долгая длительность»[54]. Юнг отметил в своей лекции, что подобный процесс обожествления составлял основное, если не все содержание древних мистериальных религий. Как сказал Корнфорд в своем отрывке о греческих элевсинских мистериях: «Так человек становится бессмертным в божественном смысле»[55]. В присутствии бессмертных архетипических образов человек перенимает их качества и свойства и духовно кроится по их образу и подобию в бессмертную личность. Это символическое действо, но оно формирует чувство идентичности и систему ценностей. Айон – это бог, который правил временем, следил за сменой астрологических циклов и осуществлял контроль над календарем. «Морда животного, в которую превратилось мое лицо, была мордой знаменитого [Бога] Леонтоцефала Митраистских таинств, который изображается в виде человека, обвитого змеей, причем голова змеи покоится на руке человека, а лицо человека подобно львиному»[56]. В момент трансформации Карл Юнг обрел классический образ божества. Этот опыт полностью изменит его.
Митраистский бог Айон. Апостольская библиотека, Ватиканский музей светского искусства, 7899Из краткого некролога Вильяму Меллону мы не сможем узнать, как повлиял образ Альберта Швейцера на его внутренний мир. Видел ли он Швейцера во сне или произошел акт активного воображения с участием его образа? Должно быть, он фантазировал о нем и на глубоком уровне отождествлял себя с образом Швейцера. Из свидетельств очевидцев ясно, что образ Швейцера оказался для Меллона необоримым и полностью изменил его жизнь. Можно только строить догадки о том, что глубоко в подземном мире бессознательной фантазийной жизни Меллона Швейцер стал богоподобной фигурой, которой он стремился подражать, с которым он себя отождествлял, следуя паттерну, очень схожему с тем переживанием, которое испытал Юнг в активном воображении с образами Христа и Айона. Юнг же извлек свои бессознательные фантазии и вывел их на свет, где они стали объектом его исследований. Он показал нам внутреннюю сторону процесса трансформации.
Из автобиографии Юнга становится ясно, что активное воображение стало своего рода его личным таинством, его религией. Это метод, предлагающий доступ в некое квази-сакральное пространство, в котором современный человек может столкнуться с религиозными образами и пережить тот духовный опыт, который обеспечивался в древности мистериями. Этот психолог, живший в двадцатом столетии, совершил великое открытие: оказалось, что современные люди, секулярные и отчужденные от своих традиционных обычаев и верований, тем не менее, имеют доступ к сокровищам всех величайших культурных и религиозных традиций. У них есть возможность получить личный опыт встречи с архетипическими образами коллективного бессознательного. Такие образы, если глубоко в них верить и постоянно к ним обращаться, через некоторое время смогут трансформировать сознание так же, как на протяжении тысячелетий трансформировали человеческое сознание традиционные образы и мистерии.
Тем не менее, важно выделить основные различия между подходом Юнга к таким священным архетипическим образам и традиционными религиозными подходами. Юнг настоятельно рекомендовал поддаваться влиянию образов, вплоть до временного отождествления с ними. В этом он и традиционные практики согласны. Однако он не поддерживал идею продолжительной идентификации такого рода, в то время как традиционные практики пропагандировали именно это. Традиции требуют как можно большей идентификации и единения с догматическими образами, стремятся практиковать imitatio Dei. Юнг же, наоборот, разотождествлял себя с образом и сознательно рефлексировал о пережитом опыте. Он сохранял психологическую дистанцию по отношению к архетипическим образам. Именно это приносит индивидуальные плоды.
В противном случае образы, будучи коллективными, просто воспроизводят сами себя. Понятие индивидуации у Юнга основывалось на двойном движении: временное отождествление с бессознательными образами с целью сделать их сознательными, а затем разотождествление и размышление о них от лица отдельной личности. Человек находится под влиянием контакта с этими образами, но они не контролируют его и не овладевают им.
Когда Юнг переживал опыт активного воображения во второй раз (как скрупулезно записал он, это произошел в декабре 1913 г.), его сознание явно было трансформировано – если угодно, обожествлено – пришедшими образами. Женщина боготворит его и называет Христом, змея обвивается вокруг него, голова его становится львиной. Образы также сильно изменились, особенно образ Саломеи. Обращаясь к нему как к Христу, она просит об исцелении. Она слепа и хочет вернуть себе зрение. Юнг отвергает раздутый образ целителя-Христа, но случайно замечает, что, несмотря на это, Саломея исцелилась. К ней вернулось зрение. Таким образом, архетипический образ также трансформировался, но только тогда, когда с Юнга струями со всех сторон стек пот. Он оказался распятым на мгновенье, и свершилось чудо исцеления.
Кто же эта слепая Саломея и почему она слепа? Для себя Юнг отождествляет ее с «низшей функцией, которая окружена злом»[57]. В книге «Воспоминания. Сновидения. Размышления» он интерпретирует ее как символ Эроса и чувств[58]. Общеизвестно, что он считал себя интровертом мыслительно-интуитивного типа и поэтому низшая его функция – это экстравертное чувство. Это функция взаимоотношений. Там его анима (то есть душа) и там его слепота, и именно она молит об исцелении. Рассмотренный в таком свете сознательный Карл Юнг – единственный, кто может исцелить Саломею, сделавшую правильный выбор в поисках чуда исцеления. Он должен выстрадать это на кресте трансформации для того, чтобы пожертвовать высшей функцией – мышлением – и дать жизнь неразвитому, низшему, слепому чувству, осознать свои связи и привязанности к другим. Прежде чем быть обожествленным как Айон, он терпит муки как Карл Христос, и его анима становится более сознательной.
