Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
Солдатская столовая так же является зоной обострения граней иерархии. Для представителей элиты это место демонстрации власти, для духов — место стрессов и даже изощренных физических пыток. Пик доминантных отношений в столовой — наряды. В наряд по столовой ходят подразделениями. Все ее пространство поделено согласно производственной специализации на участки, где чистят и режут овощи, мясо и рыбу, хлеб и масло, варочный цех, зал приема пищи и посудомойка. Места и функции в наряде распределяются согласно неуставной иерархии. Работы хватает всем, но ее основной объем выполняют молодые солдаты. Духов направляют на самые трудные и грязные участки (посудомойка и варочный цех), дедов — на самые легкие и чистые (обеденный зал).
Наряд возглавляет дежурный по столовой офицер или прапорщик. Он же отвечает за распределение солдат по рабочим местам. Но соблюсти справедливость он просто не в состоянии. Допустим, если он захочет поставить какого-нибудь "крутого дембеля" на посудомойку, тот немедленно принесет из санчасти "законное" освобождение. Дескать, у меня опухли ноги, и фельдшер прописал ходить в тапочках, а в посудомойке сыро, поэтому или я выхожу из наряда, или работаю в обеденном зале. А все духи вдруг "сами просятся" в варочный цех, ведь там же "хавку готовят"! И деды просто "идут навстречу" молодым бойцам. Поэтому дежурные по столовой предпочитают проблему распределения вакансий доверять самоорганизующейся солдатской массе.
Любопытно, что однородная в плане иерархии масса не в состоянии самоорганизоваться и в наряде. Наряд, состоящий из одних только духов, добавляет работы поварам. Они их воспитывают, как могут, руководствуясь принципом коллективной ответственности. Еще один пример из жизни.
Духи украли кочан капусты и тайно съели. Повар про это узнал, и не то чтобы пожалел этот кочан, он на тысячу человек готовит, у него этих кочанов. Просто обиделся: "Ну, что они, как чмыри? Попросили бы, я бы и так дал". И он всех собрал, построил в круг, дал на всех один самый большой кочан и заставил по хлопку откусывать и передавать другому. При этом хлопал в ладоши довольно быстро, пока кочан был не обглодан до самой кочерыжки.
(ПМА, Новосибирск, 1991 г. Из воспоминаний Д. Стадничука)
Сфера производства, распределения и потребления пищи глубоко символична, поскольку в ней социальная коммуникация воспроизводится в наиболее полном объеме. В наряде по столовой среди вечно голодных духов драматизируется восприятие пищи и обостряются пищевые запреты. Семиотика пищевых запретов выражается в наказаниях, которым они здесь подвергаются. Орудием наказаний становится сама пища, средством наказания — извращенная ситуация ее поглощения, которую "воспитатели" моделируют по законам публичной казни. Ее средой и средством оказывается обеденный стол.
Когда насильно заставляют съесть неестественно огромное количество еды, то наказания за пищевые преступления часто эксплуатируют архетипы смехового поведения и перерастают в своеобразное шоу. Все собираются поглазеть на жертву. Смешат не ее мучения сами по себе, а то, что они вызваны таким всеобщим благом, как пища. Пища как орудие пытки может предстать лишь в карнавальной инверсии, когда устраняется основное условие превращения пищи как продукта физического потребления в средство социальной коммуникации — принцип ее разнообразия, или вариативность блюд. В карнавале-наказании пища выступает как абстрактное благо, набор килокалорий в чистом виде — вне иерархии вкусовых и престижных свойств.
Первый наряд по столовой лишает солдата иллюзий. Он разрывает в его сознании ассоциации пищи и кухни, продукта и вкуса, созидания и потребления. Естественный шок вызывает и объем продовольственной массы, и ее низкое качество, в общем — некие новые, до сих пор не известные свойства пищи, и ощущение собственного отчуждения от нее, смешанное с чувством голода.
Ниже приведу два описания одного автора. В первом описывается "культура" распределения и потребления пищи, во втором "технология" ее приготовления.
[Из солдатских писем]
(1)
Здравствуй, мама!
Хотел вот отправить письмо вчера, но пришлось идти в наряд по столовой и мне захотелось написать тебе о столовой.
Идет ли на улице дождь, снег, мы строимся по восемь человек и в одних хэбэшках топаем с песней к заветному месту. Как обычно, "ары" и "азеры" насколько могут оттягивают момент входа в теплый зал столовой. Они вечно нарушают строй, сержанты возвращают всю роту назад. Но вот, наконец-то, мы выходим на финишную прямую и, отдав честь духовому оркестру, исступленно наигрывающему "все выше, и выше, и выше", заруливаем к столовой.
Тут начинается новое испытание: с какого края отправят в столовую в первую очередь: с левого или с правого. Я при построении все пытаюсь стать крайним, все больше надежды пораньше нырнуть в тепло. "Ары" и тут ломают строй. Они перебегают из одной колонны в другую, уже идущую обедать. Поэтому старшина часто возвращает всех обратно.
Не дай бог сидеть за столом с "арами"! Это сто процентов, что ты останешься без масла, или без сахара, или без хлеба. О мясе и говорить не приходится. Первое время за преждевременное расхватывание пищи наказывали — ели стоя. Сейчас все более культурно, хотя эти наглые типы ничего не стесняются. Они берут столько, сколько влезает в руку, их не заботит, что кому-то не достанется. Я несколько раз ел с этими "друзьями", если не сказать "свиньями". "Ары" рвут хлеб так, что крошки от него разлетаются и на соседние столы. Все очень похоже на зверинец. Я как-то собрал ребят из моего взвода за одним столом. Теперь мы едим все время в одном составе. Во главе стола, как и полагается, сержант. Наш Феликсов.
Первое время кормили мало и плохо. Давали по половине половника второго, косточку с клочком мяса, жиденькие щи из кислой капусты, в которых плавают несколько громадных плохо почищенных картофелин. Но каждый раз на завтрак и ужин дают масло и кусковой сахар. На хлеб они тоже не скупятся. Полторы буханки белого, порезанного на 12 ломтей, и буханка черного, тоже на 12 человек.
Дня три у нас в части проходили союзные сборы командиров частей связи. Сразу же в столовой появилась музыка, стали давать рыбу, иногда красную (жутко соленую), или мясо. Стали в бачок класть больше жратвы. Теперь больше приходится на брата, по половнику. Огромный минус — холодный или чуть теплый чай. Да и его первое время давали по половине стакана. Сейчас прогресс! По два, а то и по три! На обед чай не выдают. Разбавленный компот или жидкий кисель.
Теперь меню. Солянка с картошкой, изредка с мясом. Из той же капусты — щи. Макароны с мясной подливой. Мясо, прожаренное настолько, что крошится на зубах. Один раз давали пшенную кашу с мясом. "Фирменное" блюдо — пшенная каша с горохом.
Примечание: все это не соленое. Вместо соли дают рыбу эту. Красную. Или зеленого засола помидоры. Это все наоборот, жутко соленое. В воскресенье дают яйца. Пару раз давали порубленную свеклу, но я ее таки не попробовал, я тогда с "арами" ужинал.
Пожирание происходит в полном молчании. Все торопятся — время ограничено. Не успеешь — уйдешь голодным. Когда все уничтожено, одни передают тарелки, другие чашки. Ложки складываются в центр стола. Потом переворачивают пластмассовую тарелку из-под сахара и ей сгребают крошки со стола.
Очень интересно смотреть на ребят после обеда. Все сидят с глазами, обращенными внутрь, как будто видишь, что в желудок. Все голодно цыкают зубом, как Саша Привалов у Стругацких, и счастливчики выковыривают остатки мяса. Угадать их мысли не трудно. Такой "параксизм довольствия" продолжается недолго. Следует команда: "Встать! Заправить скамейки". Все вскакивают, но еще с минуту что-то жуем стоя, а потом выходим строиться. За столом у "аров" по-иному. Они, как кадавры, набрасываются на пищу и пожирают ее мгновенно. Это столь заразительно, что и ты сам теряешь элементарное приличие. Разбросав все остатки по столу, "ары" начинают кидаться хлебом — катают шарики и бросают их в друзей, а то и просто, куда прилетит.
Вот что удивительно, я попал как-то за стол к "деревяшкам".1 Здесь вообще все тихо и прилично. Если все молодые — более или менее степенно разбирают хлеб и сахар, здесь вообще не увидишь, чтобы кто-то рвал к себе хлеб. Ну, совсем другая атмосфера. Никто не ругается, что ему мало положили, всем все хватает. А ведь кладут на все столы поровну.
Теперь о сержантах. Сержанты едят вместе с курсантами. Они, не дожидаясь приказа, берут хлеб, еду, кладут столько, сколько хотят. От наглости сержанта зависит, положит ли он себе один половник или три. Наш Феликсов очень интеллигентный человек. Есть начинает со всеми, а не так как другие — все еще стоят, а он уплетает. Феликсов спокойно может отказаться от рыбы, или супа, или второго. Ни на кого не кричит, лишь спросит: "Вороненкоуф, где же ваша интеллигентность?" И станет стыдно. По крайней мере, мне было стыдно, когда я однажды нарвался на такой вопрос.
