Дэвид Чалмерс - Сознающий ум. В поисках фундаментальной теории
Со всеми этими оговорками, возможно, мы и вправе сказать, что данное воззрение — одна из разновидностей панпсихизма. Должен, однако, отметить, что панпсихизм не является метафизической основой моей концепции; ее основу составляет, скорее, натуралистический дуализм и психофизические законы. Панпсихизм — это всего лишь один из способов возможной реализации естественной супервентности опыта на физическом. В известном смысле, естественная супервентность задает каркас, который можно детализировать в том числе и с помощью панпсихизма.
Сам я гораздо более уверен в натуралистическом дуализме, чем в панпсихизме. Вопрос о панпсихизме представляется во многом открытым. Надеюсь, однако, что сказанного мной достаточно, чтобы показать, что возможность некоего панпсихизма должна приниматься нами всерьез: против него, как представляется, нельзя выдвинуть решающих аргументов, при том, что существуют различные позитивные доводы в его пользу.
Ограничивая двуаспектный принципДаже если мы готовы признать наличие переживаний у очень простых систем, идея о том, что вся информация связана с опытом по-прежнему могла бы причинять определенное неудобство. Скажем, создается впечатление, что информации, имеющейся в сознательном опыте соответствует лишь небольшая часть информации, которая когнитивно обрабатывается людьми. Не является ли попросту фактом то, что большинство наших процессов обработки информации бессознательно?
Если неограниченный двуаспектный принцип верен, то ответ, предположительно, состоит в том, что вся эта «бессознательная» информация реализована в опыте — но только не в моем опыте. К примеру, если с одним из моих нейронов связан какой-то опыт — подобно тому, как он связан с термостатом — то нам не следовало бы ожидать, что он будет частью моего опыта, так же как мы не ожидали бы, что мой опыт претерпит радикальную трансформацию при замене этого нейрона на маленького сознающего гомункула. Сходным образом опыт может быть связан и с различными «бессознательными» подсистемами в мозге, занимающимися обработкой информации, — но соответствующие опытные переживания принадлежат другому субъекту. В мозге имеется много различных систем обработки информации, и та, что соответствует мне — быть может, это система, делающая какую-то информацию доступной для определенного рода глобального контроля и отчета — есть лишь одна из них. Я не мог бы ожидать прямой доступности для меня переживаний других систем, так же как я не жду прямой доступности для меня переживаний других людей.
Кто-то мог бы проявлять беспокойство и по поводу всех относительно сложных систем обработки информации, которые существуют в мире и которые можно найти где угодно, от моего проигрывателя компакт-дисков до моего желудка. Можно ли считать, что все они являются сознательными индивидами, наделенными сложными переживаниями? В ответ стоит заметить, что эти системы лишены даже подобия когерентной когнитивной структуры, присущей нашей системе, так что любые связанные с ними переживания скорее всего совершенно непохожи на наши. Если, к примеру, с проигрывателем компакт-дисков связаны какие-то переживания, то они, скорее всего, сводятся лишь к «плоской» структуре битов; и если информация, имеющаяся в моем желудке, связана с опытом, то нет оснований считать, что этот опыт соответствовал бы тому, что трактуется нами как ментальное начало. Имеющиеся у нас разновидности опыта возникнут лишь при формировании эволюцией таких систем обработки информации, которые обладают сложными, когерентными когнитивными структурами, отражающими богатое представление о внешнем мире. Вероятно, лишь очень ограниченная группа субъектов опыта обладала бы психологической структурой, требующейся для того, чтобы можно было с полным на то основанием считать их агентами или личностями.
Тем не менее столь значительная пролиферация опыта, особенно в пределах одного мозга, могла бы быть причиной дискомфорта. Ситуация усугубляется тем обстоятельством, что при наличии некоего информационного пространства обычно не составляет труда отыскать множество несколько иных информационных пространств — для этого нужно лишь по-другому индивидуализировать релевантный каузальный путь или несколько иначе вычленить релевантные эффекты («различия», производимые информацией). Должны ли мы предполагать, что вокруг всех этих информационных пространств витают различные группы переживаний? Если так, то процессы в моей голове могли бы порождать множество очень близких, но в чем-то и разнящихся феноменальных родственников!
Альтернатива состоит в том, чтобы ограничить двуаспектный принцип для сужения класса физически реализованных информационных пространств, имеющих феноменальные корреляты. Наиболее естественной может оказаться стратегия ограничения способа обработки информации. В конце концов, я уже говорил, что информация в моей системе, наиболее непосредственным образом соответствующая моему опыту, это информация, напрямую доступная для глобального контроля. В таком виде этот «критерий» наверняка не будет играть никакой роли в фундаментальном законе, так как он выражен слишком размытым высокоуровневым понятием; в самом деле, мы можем использовать этот принцип лишь в том случае, когда мы уже индивидуализировали высокоуровневую систему, такую как личность или мозг. Но не исключено, что существует и более точный и простой критерий, который мог бы выполнить подобную работу.
Одна из возможностей состоит в существенности усиления информации. Физически реализованная информация реализуется также и в опыте лишь при определенном усилении информации, когда ее можно будет использовать для больших изменений в каких-то каузальных путях. Не исключено, что можно было бы даже сказать, что интенсивность опыта соответствует степени усиления, или что-то в этом духе.
Это могло бы хорошо сочетаться с критерием глобальной доступности, хотя здесь могли бы возникнуть другие проблемы: скажем, существует немало примеров усиленной информации, интуитивно не являющейся сознательной; и не очевидно, каким именно образом надо было бы уточнять понятие усиления.
Другая возможность состоит в том, что мы могли бы наложить ограничение на тип причинности, реализованный в системе. Мы видели, что везде, где есть причинность, есть и информация; но, быть может, для индивидуализации информационных пространств, фундирующих опыт, подходит лишь определенный тип причинности. Не исключено, к примеру, что для этого годятся лишь какие-то виды «активных» каузальных отношений или какие-то виды «естественных» каузальных отношений. Интуитивно кажется, что многие из информационных пространств, которые можно отыскать в соответствии с выдвигавшимися выше критериями, в известном смысле неестественны; и, быть может, соответствующее ограничение можно было бы как-то прояснить. Это, скорее всего, все равно оставило бы нам очень широкий класс информационных состояний, но могло бы воспрепятствовать их астрономическому умножению.
Я не уверен, каким именно должен быть релевантный ограничительный критерий, но это не означает, что его вообще не могло бы существовать. Могло бы оказаться даже, что ограничительный критерий ограничил бы соответствующие информационные пространства так, что вычеркнул бы информацию в простых системах, таких как термостаты. Моя интуиция состоит в том, что ограничитель двуаспектного принципа может существовать, но он все же мог бы и не вычеркивать информацию в простых системах, таких как термостаты. Пролиферация множества родственных опытных переживаний в мозге кажется мне более контринтуитивной, чем наличие переживаний у простых систем, хотя ни там, ни здесь вопрос нельзя считать предрешенным. В любом случае, при доработке прототеории в теорию были бы возможны самые разные варианты.
5. Метафизика информации
Но остается вопрос: каким образом надо понимать онтологию двуаспектной концепции информации? Насколько всерьез мы принимаем эти рассуждения об информационных пространствах и информационных состояниях: есть ли они лишь полезные конструкты, или же они в известном смысле онтологически фундаментальны? Является ли информация первичной, или же первичным в действительности оказывается физическое и феноменальное, а информация — это лишь полезное связующее звено?
Все это можно было бы истолковать множеством разных способов. Наиболее простым и наименее рискованным решением было бы признать физическую реализацию информации и феноменальную реализацию информации совершенно отдельными характеристиками, лишенными онтологической связи помимо законосообразного соединения и некоего структурного изоморфизма. Онтология при этом остается прямолинейной онтологией дуализма свойств, с физическими свойствами, отдельными феноменальными свойствами и законосообразной связью между ними. Рассуждения о «двуаспектности» должны пониматься здесь в дефляционистском ключе: это просто цветастая характеристика двух различных видов коррелятивных свойств со сходной структурой. И информация — всего лишь полезный инструмент, используемый при характеристике этой общей структуры: она не соответствует чему-либо онтологически «глубокому».
