Империя депрессии. Глобальная история разрушительной болезни - Садовски Джонатан

Модель депрессии в западной психиатрии предпочтительнее рассматривать не как образец и некую «норму», от которой существуют отклонения в других странах, а как отдельный набор культурных особенностей. В западном взгляде на депрессию выделяются четыре пункта. Первый – преобладание эмоциональных симптомов над физиологическими. Второй – отделение депрессии от тревожности^[81]. Даже на Западе это произошло далеко не сразу^[82]. Третий – западная медицинская традиция делает упор на критерий пропорциональности. Большинство же культур считают жизненные трудности очевидной причиной депрессии. Четвертая особенность заключается в необычайном акценте на физиологические симптомы депрессии, во всяком случае, в последние десятилетия, даже несмотря на то, что западная психиатрия подчеркивает, что настроение первично, а физиология вторична^[83]. Упор западной психиатрии на индивидуальные биологические особенности приводит к тому, что пациент рассматривается вне социального контекста. Тогда как во всем мире предполагают, что депрессия возникает из-за социальных условий, а не главным образом по биологическим причинам.

По мере повсеместного распространения западных взглядов и практик мы можем наблюдать, насколько это приносит пользу, а также есть ли от этого вред и насколько он ощутим. Очевидной выгодой стало распространение эффективных методов лечения за пределы культуры, в которой они появились. Однако в той степени, в какой концепция депрессии признает ее биологическим и индивидуальным недугом, это может привести к утрате внимания к взглядам на нее как на социально значимую болезнь.

Вопрос о новизне депрессии создает схожие трудности. Некоторые считают, что клиническая депрессия была с человечеством в течение всей его истории. Одна ассириолог^[84], боровшаяся с собственной депрессией, находит свидетельства своей болезни в текстах Древней Месопотамии, которым не одна тысяча лет^[85]. Возможно, отчаяние и вина, сгубившие ветхозаветного царя Саула, тоже были симптомами клинической депрессии^[86]. Однако некоторые историки настаивают на том, что депрессия – новая категория заболеваний^[87]. Аргумент о новизне заболевания порождает сомнения в ее подлинности. Но их не должно быть. Депрессия может быть новым и культурно-обусловленным явлением, но от этого она не перестает быть болезнью.

А что, если это дар?

В романе «Американха», когда Уджу, тетя главной героини, говорила о депрессии, она не считала, что описывает некую уникальную способность. Однако есть и те, кто полагает: каким бы несчастным ты ни чувствовал себя во время депрессии, она в некотором роде дает некоторые преимущества. У многих одаренных людей, вошедших в историю, прослеживаются симптомы депрессии. Существует мнение, что меланхолия Авраама Линкольна дополняла его политические дарования и помогала ему так хорошо понимать других^[88].

Есть три вопроса, при помощи которых эту гипотезу можно подвергнуть сомнению. Первый: а какие еще болезни были у многих одаренных людей? Ведь если какая-то болезнь достаточно распространена, то велик шанс, что многие заболевшие ей люди будут одаренными. Второй: у скольких людей с депрессивной симптоматикой нет особенных талантов – и, поскольку они не такие одаренные, мы про них так и не узнали? Третий: скольким одаренным людям клиническая депрессия помешала развивать таланты?^[89]

Встречается и мнение, что, помимо наличия у людей с депрессией творческих способностей, люди с депрессией лучше понимают реальность^[90]. В исследованиях это называется «депрессивным реализмом». Вот как пишет об этом Сюзанна Кейсен, автор «Прерванной жизни»: «Я противница оптимизма во многом потому, что он неверен. Вероятность того, что что-то пойдет не так, в целом куда больше»^[91]. Кое-кто из страдающих депрессией в самом деле утверждает, что ценит дарованную болезнью проницательность. Но если это и дар, то послан вместе с проклятием.

Разум и тело

По мере необходимости повторяйте: «биологическая и психологическая модели дополняют, но не исключают друг друга».

Слишком многие пытаются убеждать, что депрессия – явление или чисто биологическое, или исключительно психологическое. Физиологическое понимание депрессии не доказывает, что психологические или социологические ее аспекты неверны. Психологическое или социологическое толкование депрессии не подрывает биологическую концепцию.

В СМИ то и дело появляется информация о новейших исследованиях, согласно которым причиной депрессии могут стать генетические особенности, вирусы, кишечные бактерии или какие-либо еще биологические факторы. Какими бы качественными ни являлись эти исследования, это вовсе не означает, что они не соответствуют и отменяют психологический подход. Воспаление может начаться из-за стресса. Гены могут стать причиной уязвимости, которая проявляется при определенных событиях в личной жизни. В такой формулировке разве не кажется более очевидным, что биологические и психологические факторы не являются взаимоисключающими, правда? Но многие в ответ на очередное исследование о биологических факторах утверждают: «Ну вот и Фрейд!» Это логическое заблуждение. Иными словами, это неверно. Биологическая и психологическая модели дополняют, но не исключают друг друга!

Вне зависимости от причин депрессия имеет психологическое наполнение – проблемы в семье, на работе, навязчивые мысли и т. д. Психология может разбираться в их решении вне зависимости от степени биологичности причин депрессии. Таким образом, биологическая и психологическая модели являются взаимодополняющими и не противоречащими друг другу.

Лечение физическими методами может помочь даже в случаях, когда причина небиологическая. Эффективность электрошоковой терапии, антидепрессантов или других физиологических способов лечения не должна позволять делать однозначные выводы о причинах болезни. Лечение мозга может помочь болезни, вызванной психологическими причинами. Что опять же доказывает то, что одна модель без другой существовать не может.

Можно одновременно лечить и тело, и разум. К примеру, сочетание антидепрессантов и психотерапии эффективнее, чем эти методы по отдельности^[92]. Они могут воздействовать на различные аспекты проблемы, но, возможно, оттого такая комбинация и является результативнее, ведь каждая сторона проблемы предполагает необходимость отличной друг от друга работы над ними. И вновь повторим: биологическая и психологическая модели дополняют, но не исключают друг друга.

Рассмотрим мемуары страдавших душевной болезнью Кей Рэдфилд Джеймисон и Элин Сакс^[93]. Джеймисон страдала от биполярного расстройства, Сакс – от шизофрении. Однако обе девушки пришли к пониманию того, что их болезнь одновременно и телесная, и душевная.

Джеймисон начала испытывать резкие колебания настроения в юности. Поначалу она не желала лечиться: не хотелось лишаться приподнятого настроения, которое придавала болезнь. Но оказавшись на грани из-за чрезмерных трат и саморазрушительного поведения, она обнаружила, что лекарственная терапия ей жизненно необходима. Будучи научной сотрудницей, занимавшейся биполярным расстройством, Джеймисон вплотную занялась изучением генетики этой болезни. Но ни это, ни надежда на таблетки не помешали ей обнаружить, что после инсайт-ориентированной психотерапии ей становится легче.

Сакс начала испытывать страшные психотические срывы, будучи студенткой юридического факультета. Она обратилась за помощью к психоанализу и выяснила источник и значение своих галлюцинаций. Однако лекарства принимать не спешила, опасаясь, что прием препаратов будет означать, что она действительно больна, а ей этого не хотелось. Но одного психоанализа оказалось недостаточно. Сочетание лечения и достаточной поддержки общества позволили ей стать профессором права. Эффективность препаратов не заменила ей психоаналитической поддержки, и она сама стала психоаналитиком. Важность социальной поддержки не заставила ее начать недооценивать медикаментозное лечение или вовсе отказаться от него.