Петр Люкимсон - Фрейд: История болезни
Но уже осенью он снова оказывается в Берлине в связи с необходимостью пройти новый курс лечения.
За несколько месяцев до этого в личной жизни Фрейда произошло знаменательное событие: Мари Бонапарт познакомила его с Максом Шуром и настояла, чтобы тот стал постоянным лечащим врачом Фрейда.
«Выбор Шура домашним врачом оказался превосходным. Он установил великолепные отношения со своим пациентом, и его внимательность, неистощимое терпение и изобретательность были непревзойденными. Они с Анной составили идеальную пару ангелов-хранителей, охраняющих страдающего Фрейда и облегчающих его разнообразные неудобства», — писал Эрнест Джонс в биографии Фрейда.
Шур, тогда еще совсем молодой врач, явно робел при первой встрече с великим пациентом, но Фрейд, почувствовав это, мгновенно отпустил ему комплимент о том, что он знает, насколько успешно Шур лечил принцессу Мари, и вскоре между ними возникли необычайно теплые отношения, в которых было тесно завязано всё: Шур относился к Фрейду как к пациенту, коллеге, отцу, другу, учителю в области психоанализа и кумиру одновременно. Уже во время той первой встречи Фрейд потребовал от Шура, чтобы тот всегда говорил ему правду о его состоянии, каким бы тяжелым оно ни было. Затем он попросил Шура пообещать, что когда его мучения станут невыносимыми и борьба за жизнь бессмысленной, то Шур не заставит его страдать напрасно и поможет ему уйти из жизни. Шур дал такое обещание и, как мы уже знаем, исполнил его.
Это была сделка Фрейда со смертью, некая попытка договориться с болезнью и роком; заявление о готовности уйти из жизни добровольно в обмен на отсрочку с сохранением возможности продолжать мыслить и работать, без чего Фрейд жизни не представлял.
«Вы, с обычной для Вас проницательностью, конечно, уже догадались, почему я так долго не отвечал на Ваше письмо. Анна уже сообщила Вам, что я пишу нечто, и сегодня я написал последнее предложение, которое — постольку-поскольку это находится в пределах возможного без библиотеки, — оканчивает эту работу. Она имеет отношение к цивилизации, сознанию вины, счастью и подобным высоким вещам и, несомненно, поражает меня как очень поверхностная, в противоположность моим более ранним работам, в которых всегда присутствовал творческий импульс. Но что еще остается мне делать? Я не могу проводить весь день, куря и играя в карты, я больше не могу совершать длительные прогулки, а большая часть того, что здесь есть для чтения, более меня не интересует. Поэтому я пишу, и, таким образом, время проходит вполне приятно. При написании этой работы я открыл заново самые банальные истины», — писал Фрейд Лу Андреас-Саломе в 1929 году.
В книге «Недовольство культурой», написанной в те дни, Фрейд и в самом деле ставит те самые вечные банальные вопросы, которые обычно волнуют вступающих в жизнь подростков и постепенно уходящих из нее стариков. Но суть заключалась в том, какие ответы он дает на эти вопросы.
Отметая вопрос о смысле существования как априори бессмысленный, Фрейд заменяет его другим, вполне конкретным вопросом: к чему, собственно говоря, стремится любой человек? Ответ для него очевиден: любой человек хочет быть счастливым, а само представление о счастье, в какую бы духовную оболочку оно ни облекалось, в итоге основано на первичных влечениях, на всё том же принципе удовольствия. Но это сугубо индивидуалистическое стремление человека неминуемо рано или поздно вступает в противоречие с интересами других индивидуумов и человеческого общества, коллектива. Общество, по Фрейду, заинтересовано в ограничении сексуальных потребностей человека не только потому, что заинтересовано в продолжении человеческого рода (таким аргументом можно объяснить неприятие гомосексуализма и ряда других перверсий, но далеко не весь спектр сексуальности), но и потому, что нереализованная сексуальная энергия отдельных людей в итоге идет на его развитие, сублимируясь в другие виды деятельности.
Это противоречие, попытки общества помешать человеку действовать в соответствии с принципом удовольствия, реализовывать те же сексуальные влечения неминуемо индуцируют влечение к агрессивности. Последнее Фрейд также относит к «особому, самостоятельному, первичному позыву в человеке», изначально угрожающему формированию того же человеческого коллектива, цивилизованного общества.
«В силу этой изначальной враждебности людей друг к другу культурному обществу постоянно грозит развал… Культура должна мобилизовать все свои силы, чтобы поставить предел агрессивным первичным влечениям человека», — писал Фрейд. Таким внешним пределом становится, по Фрейду, заповедь Пятикнижия «возлюби ближнего, как самого себя» — на первый взгляд «не только непрактичная, но и во многих случаях явно неразумная».
Чтобы обуздать эту первичную агрессию, человек должен внедрить ее в свое «сверх-Я» и обратить против себя самого — так возникает чувство вины, но возникает не от страха осуждения, а от «страха потери любви» со стороны самых дорогих людей — прежде всего, разумеется, родителей. Это «чувство вины» побуждает человека постоянно сдерживать, подавлять свои (в первую очередь сексуальные) желания и потребности, но ведь это подавление, по теории психоанализа, как известно, и является причиной неврозов и всего круга связанных с ними отклонений, причиняющих порой немало страданий, а иногда и лишающих человека способности нормально функционировать.
Таким образом, по определению самого Фрейда, главной задачей книги было «намерение выделить чувство вины как важнейшую проблему развития культуры и показать, что вследствие усиления чувства вины прогресс культуры оплачивается ущербом счастья».
Таким образом, по Фрейду, подлинно гармоническим человеческим обществом является то, где достигнут оптимальный компромисс между требованиями культуры и естественными индивидуальными потребностями человека, но при этом он не исключал, что такой компромисс невозможен.
«Мы можем ожидать, что с течением времени в нашей цивилизации будут осуществлены изменения, так что она станет больше удовлетворять наши потребности и не будет вызывать те упреки, которые мы ранее высказывали в ее адрес. Но, возможно, мы также свыкнемся с мыслью о том, что в самой природе культуры наличествуют определенные присущие ей трудности, которые не поддадутся любым усилиям реформы».
В «Недовольстве культурой» Фрейд дает и свою первую оценку происходящему в СССР, предсказывая, что уничтожение частной собственности не может уничтожить человеческую агрессивность, а потому рано или поздно затеянный коммунистами гигантский социальный эксперимент зайдет в тупик и закончится крахом. «Становится понятным, — пишет он, — что попытка создания новой, коммунистической культуры в России находит свое психологическое подкрепление в преследовании буржуазии. Можно лишь с тревогой задать себе вопрос, что будут делать Советы, когда они уничтожат буржуев?»
Ответ на этот вопрос был получен уже через восемь лет, когда в СССР начались массовые репрессии «врагов народа», многие из которых были верными апологетами тех же идей, что и их палачи.
* * *1929 год для истории психоанализа был ознаменован завершением продолжавшейся несколько лет битвы Эрнеста Джонса в особом комитете Британской медицинской ассоциации, которая должна была высказать свое мнение о психоанализе. Постановление комитета, в свою очередь, должно было стать официальным мнением британской медицины. Большинство членов комитета не скрывали своей неприязни к психоанализу и желания объявить его вне закона как «аморального» и вредного учения, не имеющего никакой научной ценности и лишь развращающего общество. Против психоанализа была организована разнузданная кампания в британской прессе, в том числе в самых солидных изданиях, приводивших различные скандальные истории про психоаналитиков и их пациентов, а иногда и не гнушавшихся откровенной ложью и подтасовкой фактов.
Джонс стоически и весьма аргументированно отбивал эти удары. В итоге он добился того, что в окончательном отчете, во-первых, был закреплен приоритет Фрейда как основоположника психоанализа и первооткрывателя роли бессознательного в психике, а во-вторых, включен специальный параграф, зафиксировавший, что «бытующее мнение» о том, что «фрейдистский анализ побуждает пациента потакать порывам, запрещенным обществом… оказалось беспочвенным».
Джонс поспешил известить Фрейда о победе, но это известие, к его разочарованию, не вызвало у отца психоанализа ожидаемого восторга. Не исключено, что дело заключалось в некоторой напряженности, которая возникла между Фрейдом и Джонсом в 1927 году — после того, как последний позволил себе в письме покритиковать Анну и высказать предположение, что она была «несовершенно проанализирована». «Кто был проанализирован недостаточно?! — ответил взбешенный такой наглостью Фрейд. — Я могу тебя заверить, что Анну анализировали дольше и тщательнее, чем, например, тебя самого».
