Ирвин Ялом - Палач любви и другие психотерапевтические истории
Но, в чем бы ни состояла его мотивация, совет был мудрым. Он прав: я не был искренне увлечен Марвином. Мы оставались на столь формальном уровне, что даже называть друг друга по имени было неудобно. Марвин держался очень серьезно: практически он был единственным из моих пациентов, с которым я не шутил и не смеялся. Я часто пытался сосредоточить внимание на наших отношениях, но, кроме нескольких колкостей на первых сеансах (в духе «Вы, ребята, думаете, что секс – основа всех вещей»), он вообще не обращался ко мне. Он относился ко мне с большим уважением и почтением и обычно отвечал на мои вопросы о его чувствах ко мне утверждениями, что, должно быть, я знаю свое дело, раз его мигрени больше не возобновляются.
Спустя шесть месяцев я уже немного теплее относился к Марвину, но по-прежнему не был к нему глубоко привязан. Это было очень страшно, поскольку я обожал сновидца – его мужество и убийственную честность. Время от времени я насильно заставлял себя вспоминать, что сновидец и был Марвином, что сновидец открывал доступ к самому ядру личности Марвина – к тому центральному «Я», которое обладает абсолютной мудростью и знанием себя.
Сновидец был прав, что я не окунулся в грязные детали происхождения того сердца, которое пересаживалось: я был слишком невнимателен к переживаниям и паттернам раннего периода жизни Марвина. Поэтому следующие две сессии я посвятил детальному изучению его детства. Одна из самых интересных вещей, которые мне удалось узнать, заключалась в том, что когда Марвину было семь или восемь лет, семью потрясло некое таинственное событие, в результате которого его мать навсегда выставила его отца из своей спальни. Хотя в содержание события Марвина никогда не посвящали, он полагает сейчас, на основании нескольких случайных замечаний матери, что его отец либо был уличен в неверности, либо был страстным игроком.
После изгнания отца Марвину, младшему сыну, пришлось стать постоянным компаньоном матери: его работой было сопровождать ее повсюду. Годами он терпел насмешки друзей по поводу романа с собственной матерью.
Нет нужды говорить, что новые обязанности Марвина не увеличили любовь к нему отца, который стал редким гостем в семье, затем просто тенью и вскоре исчез навсегда. Через два года его старший брат получил от отца открытку, что он жив-здоров и уверен, что семье без него живется лучше, чем с ним.
Очевидно, что возникло основание для значительных проблем, связанных с Эдиповым комплексом в отношениях Марвина с женщинами. Его отношения с матерью были исключительными, излишне интимными, продолжительными и близкими и имели разрушительные последствия для его отношений с мужчинами; в самом деле, он воображал, что каким-то значительным образом повлиял на исчезновение своего отца. Неудивительно поэтому, что Марвин остерегался соревнования с мужчинами и необычайно стеснялся женщин. Его первое настоящее свидание с Филлис было его последним первым свиданием.
Филлис и он крепко держались друг за друга, пока не поженились. Она была на шесть лет моложе Марвина, так же застенчива и столь же неопытна в общении с противоположным полом.
Эти сеансы воспоминаний были, на мой взгляд, довольно продуктивными. Я познакомился с персонажами, населяющими сознание Марвина, выявил (и продемонстрировал ему) определенные важные жизненные паттерны: например, способ, каким он частично воссоздавал родительский паттерн в своем собственном браке – его жена, как и жена его отца, держала в руках контроль, отказывая ему в сексуальной благосклонности.
Когда обнаружился этот материал, стало возможным увидеть нынешние проблемы Марвина с трех совершенно различных точек зрения: экзистенциальной (с упором на онтологическую тревогу, вызванную прохождением важного жизненного этапа); фрейдистской (с подчеркиванием эдиповской тревоги, приведшей к слиянию сексуального акта с базисной катастрофической тревогой); и коммуникационной (с подчеркиванием того, как последние жизненные события нарушили динамическое равновесие в браке). Вскоре здесь появились новые сведения.
Марвин, как всегда, очень старался сообщить всю необходимую информацию, но, хотя его сны требовали этого, он вскоре потерял интерес к изучению происхождения своих жизненных паттернов. Однажды он заметил, что эти пыльные от времени факты принадлежат другой эпохе, почти другому столетию. Он также произнес со вздохом, что мы обсуждали драму, все персонажи которой, за исключением его самого, мертвы.
Сновидец вскоре передал мне несколько сообщений о реакции Марвина на наш исторический экскурс:
Я вижу машину любопытной формы, похожую на большой длинный ящик на колесах. Она черная и блестит, как лакированная кожа. Я поражен тем, что единственные окна расположены сзади, и они настолько кривые, что через них абсолютно ничего нельзя увидеть.
У другого автомобиля проблемы с зеркалом заднего вида. У него задние окна с фильтром, который двигается туда-сюда, но его заело.
Я с большим успехом читаю лекцию. Затем начинаются проблемы с проектором слайдов. Вначале я не могу вынуть из проектора один слайд, чтобы заменить его другим. На этом слайде изображена мужская голова. Затем я не могу навести фокус. Затем на экран начинают проецироваться головы зрителей. Я передвигаюсь по аудитории, чтобы найти место, где ничто не будет загораживать картинку, но никак не могу увидеть слайд целиком.
Послание, которое, как я полагал, передает мне сновидец:
«Я пытаюсь смотреть назад, но зрение меня подводит. Нет задних окон. Нет зеркала заднего вида. Головы мешают увидеть слайд. Прошлое, подлинная история, хроника реальных событий невосстановима. Голова на слайде – моя голова, мой взгляд, моя память – встает на пути. Я вижу прошлое только сквозь призму настоящего – не то, что я знал и испытывал тогда, но то, как я переживаю это теперь. Историческая реконструкция – это неудачная попытка убрать с пути мешающие головы зрителей.
Не только прошлое навсегда утрачено, но и будущее тоже за семью печатями. Черная лаковая машина, ящик, мой гроб не имеет также и передних окон».
Постепенно, относительно мало подталкиваемый мной, Марвин начал погружаться в более глубокие воды. Возможно, он подслушал отрывки моего разговора со сновидцем. Его первая ассоциация с машиной, занятным черным ящиком на колесах, была: «Это не гроб». Заметив мои поднятые брови, он улыбнулся и сказал:
– Разве не один из вас, ребята, сказал, что, протестуя слишком много, вы сами себя выдаете?
– У машины не было передних окон, Марвин. Подумайте об этом. Что приходит вам в голову?
– Я не знаю. Без передних окон ты не знаешь, куда направляешься.
– Как можно применить это к вам, к тому, с чем вы сталкиваетесь сейчас в жизни?
– Пенсия. Я немного медлителен, но начинаю это понимать. Однако я не грущу о выходе на пенсию. Почему я ничего не чувствую?
– Чувство здесь. Оно прорывается во сне. Может быть, его слишком больно испытывать. Может быть, боль выбирает более короткий маршрут и обращается на другие вещи. Вспомните, как часто вы говорили: «Почему я так расстраиваюсь из-за своих сексуальных неудач? Это бессмысленно». Одна из наших главных задач – это сортировка чувств и отнесение их к той ситуации, которой они принадлежат.
Вскоре он сообщил серию снов, открыто отражающих мотивы старения и смерти. Например, ему снилось, что он ходит по большому подземному недостроенному зданию из бетона.
Один сон особенно подействовал на него:
Я вижу Сьюзен Дженнингс. Она работает в книжном магазине. Она выглядит грустной, и я подхожу к ней, чтобы посочувствовать. Я говорю ей, что знаю других, еще шестерых, кто чувствует себя точно так же. Я смотрю на нее, а ее лицо – это череп, полный отвратительной слизи. Я просыпаюсь сильно испуганным.
С этим сном Марвин работал хорошо.
– Сьюзен Дженнингс? Сьюзен Дженнингс? Я знал ее сорок пять лет назад в колледже. Я не думаю, что с тех пор хоть раз думал о ней.
– Подумайте о ней теперь. Что вам приходит в голову?
– Я вижу ее лицо – круглое, пухленькое, большие очки.
– Напоминает вам кого-нибудь?
– Нет, но я знаю, что вы хотите сказать – что она похожа на меня: круглое лицо и огромные очки.
– Как насчет «шести других»?
– Да, тут есть кое-что. Вчера я говорил с Филлис обо всех наших друзьях, которые умерли, и еще о газетной заметке о людях, которые умерли сразу же, как только вышли на пенсию. Я читал бюллетень выпускников и узнал, что шесть человек с моего курса уже умерли. Должно быть, это те «шесть других, которые чувствуют себя так же» в моем сне. Потрясающе!
– Здесь много страха смерти, Марвин, – в этом сне и во всех остальных кошмарах. Каждый человек боится смерти. Я не встречал никого, кто не боялся бы. Но большинство людей размышляют о нем годами, снова и снова. В вашем случае он появился внезапно. У меня сильное чувство, что именно мысли о пенсии стимулировали его.
