Кен Уилбер - Бумерит
Каролина наклонилась ко мне. Удивительно, но на этот раз она совсем не злилась.
– Ладно, я согласна кое с чем из того, что говорит Пауэлл. Её манера меня убедила, хотя иногда она перегибает палку.
Скотт наклонился к нам.
– Её манера? Ты хотела сказать, манера лесбиянки?
– Сделаю вид, что я этого не слышала. Я говорю о том, что она признаёт истинность взглядов Фуко и…
– Частичную истинность.
– Да, частичную. И она доказывает, что если всерьёз верить всему, что говорил Фуко, можно слишком далеко зайти. Она приводит отрицательные и положительные следствия его взглядов и очень понятно всё объясняет. В отличие от Ван Клифа.
– Ну, он говорил о том же, – сказала Ким, – просто у Лизы удивительный дар: её хочется слушать, даже когда она на тебя кричит.
– Ван Клиф чересчур странный, замороченный и напряжённый. В нём слишком много всего.
На стене загорелся слайд № 7. На нём не было ничего, кроме фразы «Деррида и деконструкция».
– «Хизер, любовь моя, подойди ко мне и пусть твой сладкий зад станет оправданием огню содома, который сжигает меня. Ах, у него самые прекрасные ягодицы… самые белые! Пока я буду входить в него, пусть Евгения встанет на колени и сосёт его член, и пусть она подставит свой зад Шевалье, который погрузится в него. Мадам Сент-Энж следует сесть на спину Августину и предоставить свои ягодицы мне – я буду их целовать. Немного нагнувшись, мадам сможет стегать Шевалье плетью. Вот так! Какая же тугая задница у этого негодника! Мадам, позвольте мне, предаваясь траханью, щипать и кусать вашу прекрасную плоть».
– Хлоя, у маркиза что, так и написано – «траханье»?
– Ну да, Кен, так и написано.
– Ну, окей.
Лиза Пауэлл осмотрела зал, улыбнулась и, воспользовавшись затишьем, установившимся после бури, продолжила вступление, немедленно вызвав новую бурю.
– Ещё одна традиция, пытавшаяся воскресить Другого рациональности, берёт начало в работах Ницше; Ницше наследует Хайдеггер, а Хайдеггеру – Жак Деррида с его деконструкцией, которая, сделав важный вклад в дело плюрализма и контекстуализма, стала жертвой бумерита, стремящегося деконструировать мир и установить над ним власть своего эго.
– По странному стечению обстоятельств, в академической среде постмодернизм распространялся не философами, а, мягко говоря, неискушёнными в философских тонкостях литературными критиками. На это была одна простая причина: литературных критиков в первую очередь интересует, как интерпретировать текст. В чем смысл «Гамлета», «Войны и мира», «Трамвая „Желание“»? Найти интерпретацию этих текстов не так просто, как может показаться на первый взгляд. В сущности, мы создаём и понимаем смысл практически необъяснимым образом, поэтому интерпретация – очень запутанное дело.
Именно об этом мы говорили с Джорджем! О том, насколько сложно и, наверное, даже невозможно, запрограммировать в компьютер возможность интерпретации.
– Друзья мои, мы наконец-то добрались до постмодернизма, так что слушайте внимательно, – улыбнулась Пауэлл. – Рассмотрим два простых словосочетания: «репчатый лук» и «деревянный лук». Очевидно, что слово «лук» в этих двух фразах имеет разные значения. Получается, значение слова «лук» не определяется самим этим словом? Да, значение зависит от контекста предложения, в котором употреблено слово. В свою очередь, значение предложения зависит от контекста языковой системы, которая зависит от неязыковых практик, и так далее до бесконечности. Получается, что любой смысл и любое знание до некоторой степени зависят от различных контекстов, и, поменяв контекст, вы меняете смысл. Мы уже знаем, что эта точка зрения, впервые открытая зелёным мемом, называется контекстуализмом, и что она, по крайней мере частично, объясняет природу человеческого знания. Просто замечательно! – широко улыбнулась Пауэлл.
Я повернулся к Ким, чтобы сказать, что лекция сегодня не из простых, но вовремя прикусил язык.
– Что ты хотел, Уилбер?
– Да ничего. Отличная лекция, правда?
– Друзья мои, теория деконструкции Дерриды стала чрезвычайно популярна, так как в ней впервые были сформулированы эти важные идеи. Как пишет Джонатан Каллер в книге «О деконструкции», деконструкция основывается на двух принципах: все смыслы зависят от контекста, и число контекстов бесконечно. Иными словами, оказалось, что те истины, которые считались универсальными, совершенно справедливыми и которым необходимо было подчиняться, на самом деле зависят от изменчивых контекстов. А поскольку число контекстов в прямом смысле бесконечно (у каждого контекста есть свой контекст), то смысл становится неустойчивым, превращаясь в постоянную игру с контекстами, знаменитую «цепь означающих» или «множественность смыслов».
– Во многом согласуясь с контекстуализмом в том смысле, в котором его понимали Хайдеггер, Гадамер и Витгенштейн, это осознание могло бы быть очень важным, если бы американские бумеры так яростно не вцепились в него и не сделали его чем-то большим, чем оно на самом деле являлось. То, что все истины и смыслы зависят от контекста, вовсе не означает, что они произвольны, относительны и стоят на зыбучих песках капризной культуры. Алмаз режет стекло вне зависимости от того, какие слова мы используем для обозначения «алмаза», «стекла» и «процесса резки».
– Но бумерит преувеличил зависимость истины от контекста настолько, что все истины стали казаться относительными и произвольными, а все смыслы стали отвергаться, разрушаться и деконструироваться. Бумерит провозгласил, что «смысл – это фашист», потому что смысл меня ограничивает, а ведь никто не смеет меня ограничивать! На любой ваш смысл я могу найти такой контекст, который его отвергнет, деконструирует и лишит силы, потому что, раз число контекстов бесконечно, я могу играть со смыслом в самые легкомысленные игры, и «никто не вправе указывать, что мне делать!»
– «Друг мой, Вы можете кусать и щипать меня, как вам вздумается, но, предупреждаю вас: я отомщу. Клянусь, что каждый раз, когда вы будете делать мне больно, я буду пердеть вам в рот».
– Хлоя, у маркиза что, так и написано: «пердеть вам в рот?»
– Ну да, Кен, написано.
– Ну, окей.
– Я всё ещё читаю выдержки из «Философии в будуаре» – знаменитого и горячо любимого постмодернистами текста о трансгрессии и деконструкции конвенциональной морали.
– Да, да, я знаю.
– «Господь всемогущий! Вот это угощение! Что ж, посмотрим, сдержите ли вы слово. Ему в нос ударяет зловонный газ. Ох, вашу мать, какая вкуснотища! Ах, мой ангел, это божественно. Оставьте немного на прозапас, и вы сами убедитесь, что я буду с вами крайне жесток… я использую вас самым бесчеловечным образом… Вашу мать! Я больше не в состоянии терпеть… Я готов разрядиться! Он кусает и бьёт её, она без остановки пердит. Смотри же, что я сделаю с тобой, моя прекрасная сука!.. ещё раз сюда и туда! Изо рта и задницы Евгении течёт всё, что туда наспускали за четыре раза: у меня полный рот спермы и ещё пол пинты в заднице, и я…»
– Хлоя, ты только не думай, что меня не увлекает твоё чтение, но, эээ… давай ненадолго отвлечёмся от этого чудесного произведения.
– Но ведь это свобода, Кен, это деконструкция условностей, это обретение независимости, это…
– Слишком много труда ради одного оргазма, тебе так не кажется?
– Любимая деконструкторская забава бумерита – это взять текст – философский, художественный, религиозный или любой другой, и показать, что на самом деле он означает обратное тому, что в нём утверждается, что текст сам себя опровергает. Например, мы могли бы сказать – это очень упрощённый пример, так что не обессудьте – мы могли бы сказать, что текст «Понятие об истине опирается на понятие о лжи» претендует на истинность, хотя опирается на ложь. Иначе говоря, используя эту технику, можно деконструировать любые общепринятые истины, конвенциональные ценности и моральные структуры. Вы можете деконструировать буквально всё, что захотите.
Пауэлл улыбнулась, помолчала, подошла к краю сцены.
– Но, как заметили некоторые наблюдательные критики, писатели-постмодернисты не пытались деконструировать значения слов «зарплата», «повышение», «постоянный контракт» или «прибавка к зарплате».
Всплески смеха в аудитории.
– Бумеры сразу принялись выжимать из деконструкции всё, что можно – к середине 1970-х Жак Деррида стал самым цитируемым в научном сообществе теоретиком литературы. Во-первых, на деконструкции можно было сделать карьеру: достаточно было взять текст (книгу, пьесу, фильм, сюжет или любой другой продукт культуры), созданный другими людьми, и деконструировать его. Раньше, чтобы ваша работа была опубликована и вам предложили постоянное место в университете, нужно было написать, создать, сконструировать что-то новое – теперь для этого можно просто ломать старое.
