Мартин Гилберт - Первая мировая война
В январе на Западном фронте конфронтация между противостоящими армиями, не отмеченная никакими наступательными действиями, сводилась к непрестанной борьбе с артиллерийским и снайперским огнем, а также с грязью. 12 января поэт Уилфред Оуэн был среди тех, кто выдвинулся на передовую в районе Бомон-Амель на четырехсуточную смену. Вернувшись на запасные позиции своего батальона, он написал матери: «Не вижу повода вводить тебя в заблуждение относительно этих последних четырех дней. Я побывал в седьмом круге ада. Я был не перед ним, я был прямо в нем. Я находился на передовом посту, то есть в «укрытии» посередине нейтральной полосы». В этом укрытии «теснились», как он написал, двадцать пять человек. «Он был примерно на полметра залит водой, выше – около полутора метров свободного пространства. Один выход был взорван и заблокирован. Но оставался еще другой. Немцы знали, что мы там, и решили с этим покончить».
В течение пятидесяти часов укрытие Оуэна подвергалось артиллерийскому обстрелу, порой интенсивному, порой – периодическому. В воскресенье он рассказывал матери: «Я чуть не сломался и не утонул в воде, уровень которой постепенно поднялся мне выше колен. К шести часам, когда ты, наверное, собиралась в церковь, обстрел стал менее интенсивным и менее точным, так что мне великодушно позволили исполнить свой долг – выкарабкаться, проползти по глине и лужам по нейтральной полосе и пробраться дальше, чтобы попасть в другой пост. За полчаса я преодолел пятьдесят метров». Во взводе слева от Оуэна «часовых за укрытием разнесло на куски».
Солдат, находившийся рядом с укрытием Оуэна, тоже пострадал от артобстрела. В «Часовом» (The Sentry) Оуэн писал:
…Вдруг по ступенькам рухнул
В топь тухлую, в густой водоворот
Наш часовой; за ним ружье, осколки
Гранат германских, брызги нечистот.
Ожив, он плакал, как ребенок слаб:
«О сэр, глаза! Я слеп! Ослеп! Ослеп!»
И я поднес свечу к глазам незрячим,
Сказав, что если брезжит свет пятном,
То он не слеп, и все пройдет потом.
«Не вижу», – он рыдал и взглядом рачьим
Таращился. Его оставив там,
Другого я послал ему на смену,
Велел найти носилки непременно,
А сам пошел с обходом по постам [157].
Пока Германия готовилась к интенсификации войны на море, недавно назначенный министр иностранных дел Германии Артур Циммерман разрабатывал план, согласно которому немцы в случае вступления в войну Соединенных Штатов из-за развязывания неограниченной подводной войны могли бы заручиться поддержкой и активным сотрудничеством с Мексикой. При «щедрой финансовой помощи» Германии, пояснял он 19 января в шифрованной телеграмме немецкому послу в Мехико, Мексика могла бы «вернуть себе» территории, потерянные семьдесят лет назад: Техас, Нью-Мексико и Аризону. Германия и Мексика смогут «вместе вести войну и вместе заключить мир».
23 января, когда содержание телеграммы Циммермана еще оставалось секретным, посол Германии в Вашингтоне граф Бернсдорф, все еще надеясь удержать США от вступления в войну, попросил у Берлина 50 000 долларов [158], чтобы оказать влияние на отдельных конгрессменов. Благодаря мастерской работе британских дешифровальщиков его телеграмму расшифровали в Лондоне за два дня до того, как ее прочитали в Берлине. 3 февраля, менее чем через две недели после попытки купить американский нейтралитет, в самом начале неограниченной подводной войны, немецкая подводная лодка U-53 в районе островов Силли потопила американский грузовой корабль «Хаусатоник». Британскому кораблю удалось спасти экипаж «Хаусатоника», но груз зерна был потерян. Этим же вечером в Берлине Циммерман говорил американскому послу: «Все будет хорошо. Америка ничего не предпримет, поскольку президент Вильсон за мир и никак иначе. Все останется по-прежнему».
Циммерман ошибался. Именно в этот день президент Вильсон заявил в конгрессе, что разрывает дипломатические отношения с Германией. Он не объявил войну, но положил конец военной дипломатии, которая длилась два с половиной года. Весть о разрыве отношений достигла Берлина лишь на утро следующего дня. В этот момент у Германии было чуть больше сотни подводных лодок, способных вести боевые действия. Еще 40 находились в ремонте. 51 лодка была потеряна с начала войны.
3 февраля, когда вступление Америки в войну выглядело все более вероятным, во Францию прибыл Португальский экспедиционный корпус – еще 50 000 человек, готовых к ведению окопной войны и надеющихся на прорыв. Но на следующий день кайзер предпринял блестящий военный маневр: он отдал приказ об отступлении своих войск на Западном фронте к недавно укрепленной линии Гинденбурга. Сами немцы называли ее линией Зигфрида. Таким образом было ликвидировано множество выступов и изгибов линии фронта, которые образовались в ходе сражений 1916 г., протяженность линии обороны сократилась на сорок километров, высвободилось тринадцать дивизий для перевода в резерв.
Пространство между прежней линией фронта и линией Гинденбурга немцы подвергли систематическому разрушению. Они взрывали дома, сжигали фермы, выкорчевывали сады, минировали немногие остающиеся здания и уничтожали дороги, чтобы союзникам не досталось ничего, кроме бесполезных развалин. Когда кронпринц Рупрехт Баварский, фельдмаршал и командующий группой войск, выступил против такой степени опустошения, Людендорф его осадил. Союзные войска, без сопротивления продвигаясь вперед, были потрясены масштабом разрушений. Два французских депутата погибли от взрыва в заминированном здании ратуши города Бапом. В оставленной зоне та же судьба постигла еще нескольких британских дивизионных штабистов.
Германия готовилась противостоять могуществу Соединенных Штатов. Впрочем, опасность вступления Америки в войну компенсировалась, по мнению немецкого Верховного командования, поступающими известиями о военной слабости России и нарастающими в ее тылу антивоенными настроениями. 16 февраля генерал Хоффман записал в дневнике: «Есть очень обнадеживающие вести из глубины России. Похоже, она не продержится дольше осени». Через десять дней на улицы Петрограда вышли пятьсот человек, протестуя против войны. Британский военный атташе при русской армии полковник Нокс уже направил в Лондон свою оценку падающей боеспособности русских. Более миллиона было убито, еще два миллиона считалось либо пропавшими без вести (то есть, скорее всего, мертвыми), либо оказавшимися в плену. Более полумиллиона находилось в госпиталях. Почти полтора миллиона получили либо длительный отпуск, либо освобождение от продолжения службы. Еще один миллион дезертировал. «Эти люди тихо живут по своим деревням, оставленные в покое властями, их присутствие скрывается односельчанами, которые получают выгоду от их труда». Численность войск на фронте и тех, кого еще можно было призвать в армию, не соответствовала требованиям 1917 г., если уровень потерь останется прежним.
Почти два года назад союзники пообещали России, что она в случае поражения Турции сможет аннексировать Константинополь и проливы. 12 февраля русское правительство предложило еще одно секретное решение, касающееся западных границ. Оно предполагало предоставление Франции свободы действий в отношении ее границы с Германией. На аудиенции у царя французский посол в Петрограде озвучил желание Франции обеспечить себе «возвращение Эльзаса и Лотарингии, а также особого положения в долине реки Саар наряду с политическим отделением от Германии зарейнских территорий и их организацией на особых условиях с тем, чтобы в будущем река Рейн могла стать постоянным стратегическим барьером против германского вторжения».
Царь «с удовольствием согласился с этим в принципе», сообщил посол в Париж и Лондон. При высочайшей поддержке начались переговоры по соглашению. Они опирались на формулу, предложенную русскими более года назад: «предоставляя Франции и Англии полную свободу в установлении западных границ Германии, мы ожидаем, что союзники, в свою очередь, предоставят нам равную свободу в определении наших границ с Германией и Австро-Венгрией». Пока русские армии и русский народ погружались в смуту, их правители все еще надеялись получить территориальные преимущества как безусловно победившая держава.
14 февраля французско-российское соглашение об определении западной границы Германии было подписано. В этот день русское правительство в обстановке строжайшей секретности согласилось с тем, что Эльзас и Лотарингия должны быть «возвращены Франции». Также было решено, что граница Франции с Германией будет определена «по усмотрению французского правительства», что Франции достанется «весь угледобывающий район Саарской долины» и что немецкие города и регионы к западу от Рейна должны быть «полностью отъединены от Германии и стать политически и экономически независимыми от нее». Оставалось только окончательно определить российские границы на востоке. Переговоры на эту тему продолжатся в Петрограде в феврале и марте.
