Андрей Шарый - Дунай: река империй
ЛЮДИ ДУНАЯ
МИХАЙЛО ЧАЙКА-ЧАЙКОВСКИЙ
турецкий паша
Политик и общественный деятель, писатель, генерал турецкой армии. Родился в 1804 году в семье польского шляхтича и украинки, родственницы гетмана Запорожского войска Ивана Брюховецкого. Проникнувшись в юности идеями патриотической борьбы, Чайковский рассматривал поляков и украинцев как ветви одной славянской нации, между которыми нет существенных противоречий, а русских считал “полукочевым и лишенным гражданственности народом”. Идеалом украинской государственности ему казалась Запорожская Сечь. Чайковский участвовал в Польском восстании 1830–1831 годов, после его поражения эмигрировал в Париж, где занялся литературным творчеством. Главные произведения Чайковского – романы из истории казачества “Гетман Украины” и “Вернигора”. Считается представителем так называемой украинской школы в польской словесности; вышедшее в 1862–1873 годах собрание сочинений Чайковского состоит из двенадцати томов. В 1841 году командирован польскими эмигрантскими кругами на Балканы организовывать (на французские средства) агентурную сеть, затем принялся собирать под эгидой Османской империи всеславянское войско для борьбы против России и Австрии с конечной целью воссоздания казацкой государственности. Основал на берегах Босфора две польские колонии, занимался вербовкой добровольцев на Балканах, в Австрии, на русском Кавказе. Смог войти в доверие к султану Абдул-Меджиду I, планировал цареборческое восстание в Малороссии, разработал концепцию польско-казацкой автономии в составе Османской империи. Принял ислам и сменил имя на Мехмед Садык-паша. После начала Крымской войны сформировал в составе султанской армии казачий полк под знаменем Запорожской Сечи. В “Славянский легион” кошевого атамана (“Миниар-паши”) Чайковского – полторы-две тысячи штыков и сабель – входили в основном задунайские казаки, командным языком был украинский. Легион действовал на Дунайском фронте, летом 1854 года вошел в Бухарест после отступления из города армии генерала Михаила Горчакова, позже занимал оборону на реке Прут. Корпус козаків оттоманських просуществовал в турецкой армии до 1877 года и был разбит русскими при осаде Плевны. После окончания Крымской войны Чайковский получил высшее генеральское звание бейлербея и назначение на административную должность в Румелию. Через несколько лет, однако, он попал в немилость к султану, поскольку примкнул к заговору против восшедшего на престол Абдул-Азиза. Примерно в то же время Чайковский скорректировал свои взгляды на польско-украинскую борьбу, выступая теперь за объединение славянского мира. Его отношения с польской эмиграцией испортились. В 1873 году Чайковский испросил амнистии у императора Александра II и возвратился в Российскую империю. Поселился в Киеве, вернулся в христианство, женился на молодой греческой дворянке, написал обширный военный мемуар. В 1886 году из-за измены супруги и иных семейных неурядиц покончил с собой. Один из сыновей Чайковского стал генералом российской армии, другой – генералом турецкой армии, дочь вышла замуж за австрийского дипломата. Оценки личности Чайковского разнятся: одни историки считают его славянским агентом при дворе султана, другие – слугой Османской империи, третьи – бессовестным авантюристом. Могила Чайковского в его имении Борки под Черниговом разорена в годы советской власти.
От морвокзала веет духом дальних странствий, но отсюда так просто не отправишься в плавание, хотя билетные кассы по старинке обещают путешествия в Одессу, Килию, Вилково. Неурочный час? Скорее неурочная эпоха: регулярные местные пути сообщения разорвались после кончины Советского Союза, остались только дорогущие трансдунайские круизы, с которыми периодически прибывают в Измаил нагруженные немецкими и австрийскими гостями теплоходы. Наверное, поэтому грустен дежурный по вокзалу, капитан-лейтенант в хрусткой рубашке с погонами: “С тем, что было у нас при Совдепии, никак не сравнить”. Невесела и местная рива имени Капикраяна, подржавевшие причалы заперты навесными замками, “лов рыбы в акватории порта запрещен”. Закрыта новехонькая часовня Святого Николая – на месте той, что была поставлена когда-то на дунайском берегу в честь небесного покровителя моряков и в память об обращении казаков Осипа Гладкого в подданство России. Или, если принять другую версию истории, в знак предательства последним кошевым атаманом Задунайской Сечи казацких идеалов вольности и товарищества.
О том, что Дунай теперь мертвая река, я слышал в Измаиле не раз и не два: на фарватере и впрямь не увидать ни лихтеровоза, ни баркаса, ни катера. А когда-то, вздыхают мои собеседники, что ни вечер – и на реке, и на набережной бурлила жизнь, порту не хватало причалов, за столиками ресторанов туристы соседствовали с моряками дальнего плавания и их подругами. Сегодня терраса кафе “Пикник” безлюдна. Но Измаил хочет оставаться воротами в заморский мир. Оттого меню “Пикника” так усердствует с грамматикой, переперчивая название блюда французским прононсом – “бульйон”. Я не рискнул, выбрал фаршированные овощи по-бессарабски.
В центр Измаила от набережной ведет широкая аллея, продуваемая дунайским сквозняком и пролетаемая комарами: с одной стороны, за линией пирамидальных тополей – камыши и озерцо Лебяжье, с другой – забор торгового порта. Впереди, за шалманом со сложным названием Opera lounge & music hall, – единственный небоскреб Украинского Придунавья, бетонно-стеклянный леденец офиса пароходства. И оно знавало лучшие времена. Мой визит в музей предприятия оказался сорван экономическим кризисом. Пароходство работает на три четверти мощностей, поясняет привратник, у каждого отдела свой график, “музейные уже сдали ключи”. Ну ладно, следую дальше под звуки музыки из бара “Роксолана”: “Шаланды, полные кефали…” с посвистом и гармонью. Измаил – райцентр Одесской области, здесь эта песня обречена на вечную популярность.
Степи Буджака теряют зеленый цвет жизни уже в июне, потом их выжигает солнце. “Ну где вы еще увидите, чтобы липы цвели в конце мая?” – спросили меня приветливые сотрудницы Измаильской картинной галереи. Действительно, ну где еще? В художественном музее – отличная, не районного ранга коллекция, от старообрядческих икон до декоративного западноевропейского фарфора. Но главное, конечно, родные просторы и кумиры Отечества на все лады: мятущийся Пушкин на черноморском берегу и печальный Пушкин по дороге в Измаил, Петр Чайковский в березах и Тарас Шевченко в раздумьях, протяжные дунайские закаты, сирень, подсолнухи, тополя, граф Суворов и царь Петр, “Восход Луны” и “Осенние лучи”. До меня в галерее был долгий утренник: раскрасневшиеся школьники читали стихи для умиленных родителей и торжественных учителей. Так в Измаиле закончился учебный год-2013. У сухого фонтана в городском саду выпускники азартно фотографировали выпускниц. Весна принесла в низовья Дуная моду на лакированные ботильоны с толстыми каблуками.
Украинские автотранспортные предприятия закупили в Испании большую партию подержанных междугородных автобусов. Эти машины разъезжают по бессарабским маршрутам, не снимая иберийской униформы. На перекрестке дорог с указателем на деревню Утконосивка я увидел рейс с опознавательными знаками компании Gonzalo de Reina, а на измаильском автовокзале дожидался пассажиров el autobús с надписью Trujillo. Мне кастильского шика не досталось: путь в украинскую столицу старообрядчества Вилково пришлось проделать в раздолбанном “Икарусе”, и это тряское путешествие на три часа вернуло меня в юность. Под пение Жени Белоусова и “Ласкового мая” автобус то летел, то тащился по дорогам местного значения, асфальт которых не латан, поди, с той самой поры, когда советская электропопса слыла горячей новинкой музыкального рынка.
В этой непростой дороге я пытался освежить знания о том, куда направляюсь, изучая книжку “Вилково: город в дельте Дуная”. “Вилково красиво, – решительно приступают к делу авторы. – Вода, зелень и белоснежные домики, став его сутью, сделали облик города интимно-прекрасным. Здесь чувствуешь себя частью мудрого мира. Здесь видишь: плоды трудов тяжких одаривают красотой”. В туристических проспектах Вилково характеризуют еще пафоснее, называют “украинской Венецией” с прямым намеком на то, что протянувшиеся вместо некоторых улиц городка широкие канавы с дунайской водой – родные братья canali di Venezia. Ту же линию сравнений, которой возмутятся и в Пассау, продолжает двухэтажная гостиница “Вилковская Венеция”, под которую ловко перестроено бывшее здание дома быта. Скажу прямо: такие параллели оправданны разве что для цвета воды, и в Лагуне, и в Дунае почти одинаково зеленовато-мутной. Но это не значит, что Вилкову, основанному староверами в 1746 году под названием Липованское (как гласит предание, в устье реки, теперь отодвинувшемся на два десятка километров от морской линии из-за продвижения дельты), нечем гордиться. Насчет “мудрого мира” и “тяжких трудов” сочинители краеведческой книги, пожалуй, правы. Да и выспренность их объяснима: если ты не влюблен в землю, на которой родился, – какой бы она ни была – тогда нечего на этой земле и жить.
