Николай Непомнящий - XX век. Хроника необъяснимого. Год за годом
Предсмертные записки некоторых самоубийц указывали на шум как причину их отчаяния. Стало ясно, что некоторые просто не в силах выдерживать эти звуки. Тем не менее все попытки установить источник шума оканчивались неудачно, и ученые предпочитали игнорировать проблему.
Совсем недавно, однако, произошла некая перемена в таком отношении. В марте 1992 г. британское правительство выделило пятьдесят тысяч фунтов департаменту окружающей среды на новые исследования. Первым объектом проверок стали подземные газопроводы, проходившие на многих густонаселенных территориях Британии строго в десяти футах от поверхности. Британская газовая компания отвергла это предположение, указав, что закладка труб происходила много раньше, прежде чем начались шумовые проблемы.
Следующим направлением была проверка гипотезы о слуховых дефектах. Отобрав двадцать пять рядовых страдальцев, их подвергли тщательному обследованию и обнаружили, что их уши в полном порядке. Теперь теория о «звоне в ушах» была похоронена окончательно. Но, решив вполне определенно, что не было причины шума, эксперты оказались в прежнем тупике. К тому времени, как кончились выделенные им деньги, специалисты из департамента ни на шаг не приблизились к разрешению этого докучливого феномена.
376
Япония, Кюсю. Тридцатипятифутовый водный монстр, известный как Исси, был заснят на видеопленку водителем, проезжавшим рядом с озером Икеда четвертого января.
377
Швеция, озеро Сторсьон. Бригада рабочих на мосту и группа из тринадцати студентов видели на острове Фросон большого морского монстра.
378
Монголия, у китайской границы. Двенадцатого июня скалолазы под руководством опытного английского альпиниста Джулиана Фримен-Этвуда встретили длинноволосого зверочеловека, известного у местных жителей как «алмас». На следующее утро обнаружились свежие следы.
379
Шотландия, район Лотиан. Целый год над торфяными болотами летали с большой скоростью, на малой высоте зеленые огненные шары.
380
«В холостяцкие годы я каждый отпуск ездил в Крым к друзьям из археологической группы, искавшей в раскопках остатки древнегреческого быта. Сам я к этой науке отношения не имел, просто помогал просеивать грунт, общался с интересными людьми и однажды привез оттуда черепок, может быть, глиняной чаши или сосуда. Положил в сервант и забыл про него.
Как-то допоздна засиделся у телевизора. Вдруг свет вырубился, я пошел на кухню за свечкой, а по пути заметил, что в серванте у меня что-то ярко светится синим пламенем, словно спирт горит. Пригляделся, а это — черепок. Предположив радиацию, я приближаться не стал, а на следующий день принес с работы дозиметр и положил возле черепка. Ночью осколок продолжал светиться. Но утром дозиметр ничего не показал, то есть свечение было не радиоактивным.
Я созвонился с ребятами из экспедиции, поведал им о своем открытии. Они заинтересовались. Двое приехали ко мне, понаблюдали свечение. Забрали осколок и увезли для более тщательного изучения. Через месяц позвонили, говорят: „Старик, ничего понять не можем. Ни фосфора, ни других светоизлучающих элементов в обожженной глине не нашли. Передали остатки черепка в Академию наук. Если что-либо прояснится, сообщим…“ Но так ничего и не сообщили, потому что и академические анализы никакого ответа на этот феномен не дали».
Сергей Мамонтов, Москва.381
«На память об этом необычном происшествии остались прожженная скатерть и попорченный стол, — пишет жительница Санкт-Петербурга Елена Васильевна Малагина. — А дело было так: сидели мы вечером всей семьей и пили чай. По телевизору как раз показывали очередную серию „Марии“, поэтому никто не заметил, когда и как появилась на столе золотая монета. Только дочка вдруг сказала: „Мам, что-то горит“. Глядь, а на середине скатерти расползается черное пятно. В центре блестящий кружок…
— Я так растерялась, что взяла и выплеснула на стол остатки чая, — рассказывает Е. Малагина. — Наверное, мне не надо было этого делать, потому что в тот же миг монета исчезла. Только в скатерти осталась дыра с темными краями, а на полировке стола — белесое круглое пятнышко.
Потом мы, забыв про фильм, долго спорили. Муж говорил, что это были новые 50 рублей (монетой) орлом вверх. А дочка обзывала нас „слепыми совами“ (у нас с мужем у обоих сетчатая катаракта) и утверждала, что это была золотая монета, царский червонец. И тут меня словно ударило, вспомнилась давняя семейная история — мне ее мать рассказывала.
Это было после революции. Пришли в нашу квартиру чекисты с обыском. Найти ничего не нашли (мои родители жили бедно), но у отца был припрятан на „черный день“ золотой червонец. На вопрос: „Золото есть?“ — отец вынул монету из коробки и в сердцах бросил на пол: „Забирайте!“ Но золотой то ли закатился куда, то ли просто исчез. Еще два часа чекисты обшаривали комнату, но так ничего и не нашли. Вот я и подумала: а не могла ли это быть та самая монета? Глупо, конечно, но других объяснений для этой истории у меня нет…»
382
Выходящая в Грузии независимая еженедельная газета «Дрони» за 18 апреля (№ 15) опубликовала небольшой рассказ, автором которого был единственный сын сталинского наркома — известный ученый-ракетчик, директор и главный конструктор одного из научно-исследовательских центров в Киеве Серго Гегечкори (Нина Теймуразовна Гегечкори была супругой Берии). Позже рассказ был напечатан газетой «Куранты».
«…В тот день утром было запланировано заседание Президиума ЦК, где с речью должен был выступить Берия. Накануне он дома сказал, что намерен раскритиковать тогдашнего министра госбезопасности Игнатова, считая, что именно министром были инспирированы так называемые мегрельское и дело врачей и что это было направлено против него, Берии. Заседание Президиума почему-то отложили, и Берия вернулся домой позавтракать. Он всегда старался питаться дома.
В полдень в кабинет Ванникова (где в Министерстве вооружений работал тогда инженер-полковник Серго Берия на должности начальника конструкторского бюро) мне позвонил дважды Герой Советского Союза летчикиспытатель Анохин и сказал, что наш дом на улице Качалова окружен армейскими частями. Шел настоящий бой. Это означало заговор против Берии и не сулило мне ничего хорошего. Он же предложил мне вариант побега. Я ответил отказом.
Я и генерал Ванников тотчас же отправились домой. Наш одноэтажный дом и целый квартал были окружены солдатами, показалось, что сюда направили целую дивизию. Бой уже был закончен. С моим отцом тогда было пятеро личных телохранителей.
Авторитет Ванникова спас меня тогда от ареста и расстрела. В тот же день свидетели сказали мне, что после короткой стычки из нашего дома вынесли человека, накрытого брезентом. Он был или убит, или тяжело ранен. После этого Берия исчез. Ни мертвого, ни живого никто его не видел.
После меня и мать арестовали. Я сидел в Лефортовской тюрьме, мать — на Лубянке. После 16 месяцев пыток и истязаний нас освободили и выслали в Свердловск. Затем разрешили жить в Киеве.
Спустя несколько лет ко мне пришел бывший секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов. Он был одним из членов тогдашнего состава суда, который осудил Берию. Михайлов сказал, что это был судебный фарс и что сидящий в темном зале человек, который говорил лишь „да“ или „нет“, не был Берией.
Летом 1958 года неизвестное лицо прислало мне фотоснимок, на котором был запечатлен гуляющий на одной из улиц столицы Аргентины Буэнос-Айреса Лаврентий Берия…»
Сенсационную публикацию грузинской газеты комментирует Аркадий Ваксберг.
Скончавшийся в Москве при весьма загадочных обстоятельствах бывший согражданин, а затем известный израильский историк и политолог Михаил Агурский посвятил одну из своих работ исследованию всевозможных подделок и фальшивок, связанных с жизнью советских знаменитостей: безотказно действующий манок для любителей сенсаций. Если бы он был жив, то, несомненно, с большим удовольствием пополнил бы свою копилку апокрифов этой миниатюрой.
Не будем придираться к мелочам, но отметим, однако, ошибки корректуры, а может быть, неопытного бюро проверки молодой «независимой еженедельной газеты». Так называемое «мегрельское дело» вошло в историю как дело мингрельское — о нем достаточно подробно говорилось на заседании партийного Олимпа в 1953 году, стенограмма которого опубликована. «Министра госбезопасности Игнатова» Лаврентий Павлович не мог «раскритиковать» хотя бы по двум причинам: Николай Игнатов подвизался тогда в должности секретаря ЦК, а Семен Игнатьев, которого мемуарист, видимо, имеет в виду, к тому времени уже был изгнан из лубянского кабинета и отправился в «глубинку» отбывать почетную партийную ссылку. Не было и Министерства госбезопасности: папа мемуариста успел слить два министерства в одно и создать на короткое время мощное МВД, как в былые славные времена. Ему не было, кстати, нужды «раскритиковывать» опального министра в июле 1953 г., поскольку он уже это сделал 3 апреля того же года, в результате чего на следующий дань мир и облетела сенсационная новость об освобождении и реабилитации «врачей-убийц». Борис Ванников был наркомом (не министром) вооружений в 1939–1941 гг., а в то время, о котором повествует мемуарист, трудился в Совмине. Летчик-испытатель Сергей Анохин был Героем Советского Союза не дважды, а единожды… Не ручаюсь, что я перечислил все «опечатки», но для крохотного эссе строк на шестьдесят даже этих, пожалуй, немало.
