Сюзанн Моррисон - Йога-клуб. Жизнь ниже шеи
Но я решила остаться.
Очень трудно сейчас, вспоминая туманное прошлое, определить, почему именно мы поступили так, а не иначе. Я могу сказать лишь одно: когда мой разум кричал, что нужно сматываться поскорее из этой дыры, отдохнуть пару недель в качестве туристки, а потом сесть на самолет до дома, я решила остаться, и это связано с потребностью в самобичевании.
Видите ли, эта потребность у меня в крови. Желание исповедаться, даже когда в исповеди нет нужды. Думаю, причина этого — в детской уверенности, что Господь все видит. В детстве я так и представляла себе Создателя, который наблюдает за нами — как некий старший братец в небесах, которому очень хочется меня подловить. Стоит соврать или обмануть, мой надоедливый братец тут же дразнится с небес: «Врушка Сюзи! Врушка-хрюшка!» И мне казалось, что окружающие тоже его слышат, если, конечно, они достаточно чувствительны и способны услышать голос Божий. Вот я и вела себя соответственно, пытаясь расплатиться за все плохое, что сделала.
Возможно, вам покажется, что я слишком сурова по отношению к себе, и вы подумаете, что я одна из тех ненормальных, кто ссорится с матерью, а потом из чувства вины и религиозного рвения целый месяц себя наказывает, подбирая мусор на улице, как уголовник, отбывающий срок.
Простите, но это не так. Считаю ли я себя преступницей, достойной наказания? Нет. В моем понимании лучшее наказание — это то, которое всегда с тобой, то, в котором ты сам принимаешь участие каждый день, до самой смерти. Оно как легкая простуда, которая не мешает ходить на работу, но и получать удовольствие от жизни тоже не дает. И чем дольше страдаешь, тем больше у тебя шансов угодить Богу. Видите ли, ненависть к себе — это лишь способ угодить Всевышнему. И для такого наказания самодисциплина не нужна — достаточно хорошей памяти, чтобы его все время повторять.
Дело в том, что я, безусловно, заслужила того, чтобы застрять на острове любителей уринотерапии. Ведь я согрешила против самих учителей, к которым приехала учиться.
Я помню, что поклялась ничего не утаивать в балинезийском дневнике, но даже сейчас, когда пишу эти строки, понимаю, что сказать всю правду все равно не смогу. Есть вещи, о которых я просто не могу писать. Это так стыдно, так по-детски, эгоистично и, как правило, мне несвойственно. Я уже писала, что Лу наводит на меня страх, но тогда еще не готова была признаться, почему он так меня пугает и почему мне кажется, будто он смотрит на меня сверху вниз с осуждением, как самый строгий священник из моего католического детства. Я написала, что Лу чувствует мою слабость, но так и не призналась, в чем она заключается.
Дело в том, что я долгие месяцы копила деньги как на поездку на Бали, так и на переезд в Нью-Йорк. Вплоть до того, что продавала книги, одежду и возвращала в магазины рождественские подарки. Я позволяла себе тратить деньги только на одно: абонемент в йога-клуб. Когда я начала ходить в студию Индры, то все еще продолжала учиться на последнем курсе в колледже и посещала занятия под названием «Террор, апокалипсис, революция» (название вполне отвечало моему темпераменту). Но это также было выгодно и для кошелька, потому что благодаря учебе я могла рассчитывать на студенческую скидку. Когда курс закончился, я перестала быть студенткой, то есть теперь должна была выкладывать почти вдвое больше, чтобы продолжать заниматься йогой.
В «Йога-сутрах» говорится, что мы должны быть благодарны за то, что имеем, и не зацикливаться на том, чего не имеем, но хотели бы получить. (Например, на свечках за сорок долларов, которые продаются у нас в йога-клубе, а к ним еще масло для тела с органическим пчелиным воском, благодаря которому все мои аюрведические доши тут же должны прийти в полный баланс.) Это называется практикой довольства. Но мне кажется, довольство гораздо легче было бы практиковать тем, кто купается в деньгах.
И тут на сцене возникает Карли — моя лучшая подружка из колледжа и девушка с весьма гибкой моралью. (Мой надоедливый братец с небес сейчас смотрит на меня и укоризненно головой качает: «Кто бы говорил».) Карли считала, что ни одному настоящему йогу не придет в голову требовать деньги у творческих людей, художественных натур, которыми мы и являлись.
— Это противоречит самтоше, — объяснила она и, не моргнув глазом, стащила три батончика-мюсли с полки магазина здорового питания. — Нет, погоди. Это противоречит этой… ахимсе[8]. Кажется… Короче, нельзя жадничать, вот в чем смысл. Нужно практиковать довольство. Поняла? К тому же, все в мире — иллюзия. Поэтому всем должно быть все равно.
Карли верила в йогическую практику довольства, но развернула ее под своим углом. В йоге необходимо не зацикливаться на том, чего не имеешь, а ценить то, что уже имеешь, ведь это все, что нам действительно необходимо. Другими словами, нужно сосредоточиться на том, чем богаты, а не на том, чем бедны. Но в мире Карли эта идея означала, что всего должно быть в изобилии и весь мир должен делиться (с ней). Сколько хочешь, столько и бери. Другими словами, все — общее, включая солнце, дождь, время, батончики-мюсли, 90-минутные классы «сурья намаскар» и пранаямы[9]. В мире Карли, если йог думал о деньгах, значит, это не йог никакой, а обычный инструктор по фитнесу. «Учитель йоги, которого заботят деньги, — не йог. Йога — дар древних мудрецов, а настоящий учитель йоги — всего лишь проводник. Если деньги для него становятся на первое место, передача загрязняется, и цикл кармы продолжается».
По сравнению со мной Карли прочла гораздо больше книжек по йоге. Я вообще ни одной не прочла. Я тогда даже не была еще подписана на «Йога-джорнал».
Что, однако, не означает, что я была полной идиоткой. То есть была, конечно, потому что согласилась действовать по ее плану. Но я знала, что этот план дырявый. И понимала, что мы делаем это вовсе не для того, чтобы показать, какими должны быть настоящие йоги, а потому, что мы аморальные и пытаемся оправдать этим свою аморальность. Проблема заключалась в том, что мне необходимо было скопить большую сумму. От этого зависело мое будущее. Мне нужно было беречь каждую копейку, которую я зарабатывала, но то, чем я хотела заниматься (т. е. йога), требовало еще больше вложений. И не изменив условий, нельзя было выйти из этого тупика. Я могла бы продолжать копить деньги и одновременно получить желаемое по более приемлемой цене — всего-то по цене моей бессмертной души!
— Сюзанн, пойдем сегодня на йогу? — На часах 17.25. Занятие начинается в 18.00.
— Не могу.
— Почему?
— Мы с сестрой и Фрэн идем в бар.
— Так можно потом пойти. В полвосьмого уже все закончится.
— Не-а. У меня денег нет.
— И что?
— И то, Карл и, что надо выбирать: или выпивка, или йога, — и я выбираю выпивку.
— А ты не плати.
— Как это — не платить?
— Не записывайся на занятие — как будто тебя там и не было.
— Хм… Понятно.
Вот так все и произошло. Видите ли, каждый месяц мы с Карли покупали абонементы в йога-студию. Система работала так: на входе ты записываешь свое имя, потом Индра или Лу заносят его в компьютер, который и сообщает им, кто уже оплатил месячный взнос, а кто еще нет. Карли придумала не записываться — так никто не сможет проверить, заплатил ты или нет. Это была блестящая идея, особенно если учесть, что в тот месяц Индры и Лу вообще не было в городе. Они уехали вести какой-то семинар, и все занятия вели другие преподаватели, которые нас не знали. Карли сказала, что нас никогда не поймают.
И сейчас я за эти слова готова толкнуть ее под автобус. Потому что это была ее идея, и ее действительно не поймали.
Поймали меня.
Это случилось после того, как Лу с Индрой вернулись. Когда мои учителя были в городе, я ходила к Индре четыре раза в неделю, а к Лу — почти никогда. Но поскольку их не было, я не обращала особого внимания на расписание. И вот однажды, не зная, что они уже вернулись, вошла в зал и столкнулась лоб в лоб не с незнакомым учителем, а с самим Лу.
В тот день я затащила на йогу свою подружку Джони, пообещав, что 90 минут «сурья намаскар» чудесным образом приведут в тонус ее руки. Но лишь когда мы развернули коврики, я увидела, кто сидит на учительском месте. Черно-карие глаза Лу впились в меня как буравчики.
На выходе Джони замялась у листочка, где все записывались.
— Не останавливайся, — процедила я сквозь зубы. — Мы же денег с собой не взяли. Как, по-твоему, расплачиваться будем?
Джони в отчаянии начала коситься в угол комнаты, где Лу левитировал в трех дюймах над землей и одновременно вел разговор с продвинутыми йогами. Он взглянул на нас, потом повернулся обратно к своим серьезным ученикам, и у меня возникло неприятное ощущение, что он прочел мои мысли.
Как оказалось, он действительно их прочел. Я набралась смелости и на следующей неделе вернулась в клуб. Мне очень хотелось позаниматься, но я была приглашена на ужин к бабушке и дедушке, поэтому опять пришлось пойти к Лу, надеясь, что его взгляд на прошлой неделе означал любопытство, а не осуждение. Почти всю прошлую неделю меня мучила бессонница и-за стыда, и я поклялась никогда больше не обманывать своих учителей йоги. Что бы Индра обо мне подумала, если бы узнала? Разве можно рисковать всем, чему я у нее научилась, ради экономии в несколько баксов? И что самое абсурдное, ведь я коплю деньги для того, чтобы поехать с ней на Бали! Получается, что я обманываю ее, чтобы заплатить ей!
