Александр Кондратов - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е
— Идите!
Морщинкин лихо повернулся на каблуках. Он совсем недавно демобилизовался из армии и любил поворачиваться на каблуках: и в служебное, и в свободное время.
После ухода постового майор Наганов тихо рассмеялся. Все стало ясно, как семью семь.
Майор еще раз рассмеялся, встал, потянулся и принялся расхаживать по кабинету, довольно потирая руки. А потом принялся звонить…
У сломанных гражданМайор позвонил в ортопедическую клинику, куда были помещены сломанные граждане (пять ног, три руки). Приемным днем был вторник, но майора милиции пустили и сейчас, в четверг.
Через полчаса, надев белый халат поверх мундира, майор на цыпочках шагал в палату № 8, где находились сломанные граждане, пять ног и три руки.
Граждане лежали в ортопедическом положении: ногами и руками в гипсе кверху. Они сосредоточенно и мудро глядели в потолок: думали. Воздух в палате был тяжек, плотен, густ.
«Хоть топор вешай», — недовольно подумал Наганов, войдя в палату и принюхавшись. Затем майор подсел к первому с краю сломанному гражданину и начал с ним задушевную, тихую беседу. Через семь минут Наганов перешел к следующему сломанному ортопедическому гражданину, потом к третьему и т. д.
Вскоре, сдав белый халат дежурной медсестре, майор бодрым деловым шагом покинул ортопедическую клинику. На душе у него было чисто и легко. Догадка, верней, гипотеза блестяще подтверждалась.
Майор направился в родильный дом.
В чем было делоИз родильного дома № 7 майор отправился прямо к прокурору: хлопотать ордер на арест четы Франкельштерн С. X. и Франкельштерн У. Ю.
Супруги обвинялись:
1) в убийстве профорга родильного дома № 7 медсестры Самосудовой Л. А.;
2) в похищении чудо-младенца Веньки;
3) в симуляции производственной травмы;
4) в роспуске ложных слухов и создании дезинформации. Майор четко объяснил прокурору суть дела: что же, в конце концов, произошло в родильном доме № 7.
— Виной всему был Симон Хаимович Франкельштерн, — сказал майор. — Решив похитить чудо-младенца по каким-то, пока неясным, корыстным причинам, Франкельштерн вовлек в соучастие работающую в родильном доме № 7 свою жену, Франкельштерн У. Ю.
— В восемь часов утра, — продолжал майор все так же четко, — 15 мая сего года вступавшие в преступный сговор супруги тайно проникли в отдельную (особую) палату, где лежал чудо-младенец Венька, находившийся под наблюдением Академии наук (оговорившись, майор сказал «Акамедии», но прокурор не среагировал на оговорку), и сделали попытку похитить ребенка. В это время в палату вошла медсестра Самосудова, профорг больницы, и, верная служебному долгу, стала препятствовать хищению.
— Тогда, — майор помрачнел, но голос его не дрогнул, — озверевшая чета Франкельштернов, имея холодное оружие, набросилась на Самосудову и зверски ее умертвила. Затем, добившись своей гнусной цели, Франкельштерн С. X. спрятал младенца в чемодан (либо какой-то иной объект для переноски) и покинул помещение роддома № 7. Его жена, Франкельштерн У. Ю., получившая ранения в борьбе с Самосудовой, легла на пол и принялась симулянтски стонать. Когда на шум прибыл больничный персонал, Франкельштерн У. Ю. рассказала сочиненную ею версию о самовольном уходе и бандитском нападении чудо-младенца на Самосудову и лично на нее, Франкельштерн У. Ю., клевеща тем самым на невинного ребенка и создавая почву для самых невероятных и вредных слухов.
— Тем временем, — продолжал повествовать майор все тем же ровным, чистым и знающим голосом, — Франкельштерн Симон Хаимович, придя домой, позвонил в уголовный розыск под видом постового Морщинкина, ловко воспользовавшись тем обстоятельством, что упомянутый Морщинкин был его соседом и находился на дежурстве возле Казанского собора.
Тут у майора внезапно пересохло в горле, и он спросил у прокурора:
— Разрешите, Модест Ильич? Я воды глотну.
— Пожалуйста, Семен Иванович, — ответил прокурор, протягивая пустой стакан (графин майор взял сам). — Пожалуйста!
Прокурора Модеста Ильича Табачникова и майора милиции Наганова связывала давняя дружба и общие дела искоренения преступности (с соответствующим изъятием преступников). Ни в одной просьбе майора прокурор не находил в себе сил отказать: они всегда были так логичны, убедительны, последовательны. Вот и сейчас, слушая Наганова, прокурор Табачников время от времени от удовольствия (или внимания?) жмурил серые стальные глаза.
— Пожалуйста!
Майор залпом осушил стакан, вытер губы и продолжал суть дела. Но то ли вода смягчила голос, то ли потому, что главная его суть была уже изложена, Наганов заговорил совсем иным тоном:
— Преступный Франкельштерн С. X. стал пускать по трамваям вредные слухи, исподтишка, шепотком: про памятник Кутузову, про сломанные пять ног и три руки, про голого младенца-великана, про подкидывание им граждан, про милицию, про зоопарк… Да вы, наверное, и сами это слышали?
Прокурор кивнул и опять зажмурился. На сей раз — явно от удовольствия. Наганов продолжал:
— Темный народ и поверил. Не все, конечно, главным образом старушки. Но кое-кто всему поверил. Слухи по городу стали ходить один другого краше…
Прокурор кивнул опять, но уже не зажмурившись, вспомнив разговоры жены и тещи о способностях и силе беглого ребенка-богатыря.
— А потом я этот еврейский узелок распутал, — удовлетворенно сказал майор. — Начисто распутал! До ниточки! Сломанные-то граждане, — пять ног, три руки — сломали свои органы по своей вине, без всякой помощи младенца. Кто выпивши был, кто поскользнулся. Морщинкин, постовой, написал рапорт — вот он, на бумаге.
Наганов показал лист бумаги. Прокурор кивнул в третий раз, не жмурясь и не вспоминая.
— Не звонил он мне, Морщинкин, не звонил. И на посту его никакого че-пе не было. Тогда все стало ясно, ясней чем семью семь, — заключил свой рассказ майор Наганов любимой поговоркою.
В ответ, ни слова не говоря, прокурор крепко пожал майору руку и протянул свежезаполненный ордер на арест четы Франкельштернов, С. X. и У. Ю.
— Спасибо, — сказал растроганный майор. — Спасибо, Модест!.. Теперь им, Франкельштернам, крышка. Не уйдут! — и вышел из прокурорского кабинета, плотно закрыв за собою дверь.
СорвалосьАрестовывать Франкельштерн У. Ю. майор не торопился: она была в больнице, поврежденная, и уйти не могла. Арестовывать Франкельштерна Симона Хаимовича майор направился с двумя верными старшинами, Могучим и Узелковым. Майор был в штатском, старшины — при погонах.
Дверь открыла девочка лет десяти. Наганов ласково спросил (старшины были пока что не видны):
— Франкельштерн, дядя Симон, дома?
Одной рукой он погладил в кармане рукоять служебного пистолета, второй рукой — голову девочки.
Девочка не отвечала, испуганно глядя на майора: за его спиной, раскрывая конспирацию, грозно вырисовывались фигуры в милицейской форме. Узловатая, жилистая, собранная — старшины Узелкова и большая, могучая — старшины Могучего.
— Гражданин Франкельштерн Симон Хаимович дома? — опять спросил майор, на этот раз уже строго (отметив в памяти: «Выяснить, почему она боится вопроса?»).
— Ннии з-знаю… — наконец ответила девочка, мелко дрожа. На фоне штатского майора старшины Узелков и Могучий казались ей воплощением рока. Рока, одетого в строгую синюю форму милиции.
Наганов, легко отстранив девочку, прошел в коридор. Вслед за ним вошли старшины, плотно прикрыв входную дверь.
— Кто там? — из дверей одной из коммунальных комнат выглянул постовой Морщинкин. — Кого зовут?
Постовой Морщинкин и дома носил милицейский мундир. Правда, сапоги он сменил на домашние тапочки, чтобы не следить в квартире.
— Это я, младший сержант Морщинкин! — сказал майор. — Не узнали? Идите сюда!
Морщинкин приблизился, недоверчиво глядя на майора, одетого в штатскую форму.
— В какой комнате живет Франкельштерн?
— Вот в этой, товарищ майор, — ответил постовой, переминаясь с ноги на ногу в домашних тапочках и остро чувствуя их несоответствие служебному мундиру на плечах. — Только его нет, товарищ майор. Нет его дома — и не скоро будет. Уехал Франкельштерн. Надолго уехал. А может быть, и ненадолго, кто ж его знает?
— Как это — уехал? — Ордер на арест жег карман штатского пиджака Наганова. — Когда уехал?
— Вчера, товарищ майор. Только вчера. Вечером.
Наганов оторопел. Крутанул головой, поморгал глазами, потом снова крутанул головой, вновь поморгал. Переспросил:
— Как это понять — уехал?
— Да очень просто понимать, товарищ майор. Уехал — да и все тут! У-е-хал…
Морщинкин глядел простодушно, истово.
— Да как это — уехал? — снова крикнул, ярясь, майор Наганов.
