Николай Капченко - Политическая биография Сталина
Ведь совершенно очевидно, даже с точки зрения обыденной человеческой логики, что на протяжении почти тридцати лет управлять таким огромным государством и руководить им в столь сложных исторических условиях не мог деятель, которого его смертельный враг Л. Троцкий называл «самой выдающейся посредственностью»[5]. И тем более странным выглядит тот очевидный факт, что в политической борьбе со Сталиным, этой «выдающейся посредственностью», его блестящие, как они считали себя сами, оппоненты потерпели поражение. Думается, что неприятие сталинизма, самая суровая и беспощадная критика в его адрес с любых позиций не дают оснований подходить к его оценке с заведомо несостоятельными критериями. Для некоторых «историков» Сталин изначально представляется этаким прирожденным злодеем и монстром, и исходя из такого представления, они берутся писать о нем. Уж к ним-то вполне приложимы слова бывшего в свои годы весьма популярным поэта начала XX века С. Черного: «Я исказил все очертанья, лишь в краску тьмы макая кисть?»[6]
Вообще говоря, нет ничего удивительного в том, что на протяжении многих десятилетий как при жизни Сталина, так и в особенности после его смерти, вокруг его имени, его деятельности и его наследия, понимаемого в самом широком смысле, не утихает борьба, происходит столкновение позиций и мнений. Едва ли это имело бы место, если бы мы сталкивались с действительно с заурядной политической личностью, так сказать с «исторической серостью»
Странным кажется то, что именно с деятелем не русского, а грузинского происхождения сопряжены столь ожесточенные и, надо сказать, непримиримые противостояния. Но парадоксы истории часто не поддаются чисто рациональным объяснениям, и пытаться их объяснить, видимо, невозможно. Логически остается предположить, что противостояние в вопросе об отношении к Сталину не имеет национальной окраски и стало выражением гораздо более концентрированным, выходящим за чисто национальные рамки. В каком-то смысле оно обрело мировоззренческий характер, отражая принципиальные различия в подходе к важнейшему этапу истории нашей страны.
Сталин стал органической частью российской истории. И, как однажды заметил патриарх Алексий II, история не имеет лишних страниц. Иными словами, ее надо воспринимать такой, какой она была в действительности, а не приспосабливать к потребностям текущего дня, произвольно вычеркивать из нее то, что было, или же вписывать то, что соответствует чьим-либо интересам. Из истории нельзя произвольно вырывать те страницы, которые кому-то представляются темными или даже позорными. Потомки в состоянии лишь понять прошлое, сделать из него необходимые для себя выводы, дать оценку ему, но они не в силах перечеркнуть то, что уже стало достоянием прошлого. Мы же являемся свидетелями того, как в угоду политическим, экономическим и идеологическим интересам переписывается история, дается однобокая, лишенная даже тени объективности, характеристика не только отдельным личностям, но и целым историческим эпохам. И, как показывает практика, чем меньше масштаб личностей, олицетворяющих собой новую полосу в современном развитии России, тем с большей готовностью они берутся за то, чтобы переписать историю, чтобы найти какие-либо лазейки для проникновения воровским способом на ее страницы. Я уж не говорю о целых легионах «мошенников пера и разбойников печати»[7], которые ныне подвизаются на щедро оплачиваемом поприще фальсификации истории и тотальной дебилизации широких слоев населения, в особенности молодежи.
Фигуры такой исторической величины, как Сталин, никогда не бывают одномерными, ибо они не представляют собой мифологических деятелей, о которых можно с достаточной долей уверенности сказать, что одни творили добро, другие творили зло, и на скрижалях истории эго запечатлено достаточно четко и однозначно. Но даже о личностях, которые в широком общественном мнении представляются в качестве чуть ли не запатентованных исторических преступников, с клеймом, никогда не смываемым, все-таки нужно писать и говорить с должной объективностью. Впрочем, на мой взгляд, серьезные историки далеки от такого примитивного подхода. Зачислить Сталина в разряд наиболее одиозных исторических монстров и на этой базе выносить свои вердикты — это печальный удел тех, кто заинтересован не в подлинном познании истории, а лишь в наклеивании исторических ярлыков.
Писать политическую биографию Сталина, заведомо занимая определенную идеологическую позицию, конечно, можно, но, на мой взгляд, такая работа уже с самого начала обречена на тенденциозность и не будет соответствовать критериям объективности. Речь идет, разумеется, не только о самой концепции работы, но и о подборе и истолковании конкретных фактов, их увязке с реальным историческим контекстом эпохи, в рамках которой протекала его политическая деятельность.
Еще древнеримский историк Тацит писал, что стремится вести рассказ о принципате Тиберия и его преемников «без гнева и пристрастия, причины которых от меня далеки»[8]. Рассматривая политическую деятельность Сталина, конечно, трудно следовать мудрому совету Тацита, тем более, что причины гнева и пристрастия применительно к Сталину от нас совсем не далеки, поскольку они составляют как бы часть современной жизни, и рассчитывать на полную беспристрастность трудно. Однако необходимо стремиться к максимальной объективности, хотя осуществлять это на практике нелегко, если вообще возможно.
С мыслью Тацита перекликается знаменитая фраза из пушкинского «Бориса Годунова»:
«Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева».[9]
Описывая «земли родной минувшую судьбу» (а эпоха Сталина и являет собой именно такую минувшую судьбу, которая, однако, отнюдь не во всех своих ипостасях может быть строго отнесена к давно прошедшему времени), волей-неволей каждый занимает определенную позицию. И в этом нет ничего зазорного, поскольку избежать этого — просто выше возможностей человеческого ума и сердца. Важна мера пристрастия, которое довлеет над каждым, кто обращается к столь злободневной теме. Но еще более существенно то, насколько удается подняться над личными пристрастиями и убеждениями, освободить себя от некоего внутреннего голоса, подсказывающего логику мысли и диктующего соответствующие выводы и оценки. В отличие от пушкинского Пимена, следовавшего лишь голосу правды, писать о Сталине и его эпохе «без гнева и пристрастия» в нашу бурную эпоху невозможно. Так что читатель сам должен решать, где автору изменяет чувство объективности, где он не в силу злого умысла, а по вполне естественным причинам не в состоянии преодолеть незримый барьер, отделяющий истину от невольного заблуждения.
История, особенно история современности, всегда, а в наше время в особой степени, была полем и инструментом острейшей политической борьбы, поскольку истолкование тех или иных политических явлений и личностей, отношение к ним превратились в своего рода визитную карточку занимаемой позиции по отношению к современной действительности. В условиях нынешней России, когда она переживает, вполне возможно, самую сложную и самую трагическую эпоху, когда с невиданной доселе обнаженностью выявляются все слабости ее болезненной неспособности извлекать уроки из прошлого, прагматически использовать накопленный опыт, история стала полем противоборства двух принципиально противоположных, не только по своей социальной, но и мировоззренческой сущности, направлений мысли и, соответственно, действий. И, пожалуй, одно из центральных мест в этом противостоянии и противоборстве занимает вопрос о Сталине.
Именно через призму такого отношения к Сталину и сталинизму как чрезвычайно сложному историческому явлению в истории нашей страны необходимо подходить, если мы хотим серьезно разобраться в том, что эти явления представляли собой.
Весьма интересной и своевременной мне представляется малоизвестная или давно забытая мысль из книги бывшего итальянского посла в Советском Союзе Пьетро Куарони, который в разных должностях проработал здесь немало лет. В середине 50-х годов прошлого века он опубликовал «Записки посла» Вот что он писал по интересующему нас вопросу: «Я склоняюсь к мысли, что старые стены Кремля должны были всегда чувствовать, что Сталин как государь всея Руси более соответствовал ее (Руси) настоящей традиции, чем какой-нибудь Николай II. Глупо спорить, был ли Сталин великой исторической личностью. Если один человек против всех с железной волей, с ясной, хотя и бесчеловечной логикой, сумел переделать сверху донизу по всем направлениям такую страну, как Россия — шестую часть земного шара, если один человек, навязывая свою политику, наложил отпечаток, пусть даже в форме реакции и антиреакции, на ход исторического развития мира в течение четверти века, — никто не сможет отрицать, что мы имели дело с одной из тех личностей, которые изредка и лишь в исключительных случаях появляются на мировой арене, и появление которых означает поворот в истории человечества. Может быть, его дело не переживет его, по крайней мере во всей своей логической завершенности, Сталин от этого никак не перестанет быть великой личностью.
