В Тростников - Мысли перед рассветом (фрагмент)
станет полезным еще очень нескоро. Например, на ископаемых титанотериях прослежено развитие выростов, перешедших затем в рога. Следовательно, во многих случаях перед тем как вид приступил к выработке каких-то свойств, где-то уже имелся проект этих свойств. 3. Выраженная направленность эволюции. Одного этого факта, который с абсолютной очевидностью доказывается палеонтологией и сравнительной анатомией, достаточно для полной дискредитации дарвинизма. Н.Н.Страхов писал, что "всякая определенность, всякое правило, какое мы откроем в изменении организмов ... упраздняет теорию Дарвина. Ибо непременное условие дарвиновского процесса -- полная неопределенность ... полный хаос, из которого потом сам собою родился порядок, под действием единого определенного начала -- пользы, т.е. спасения от гибели". Но не видеть направленности и закономерности эволюции, являющейся главным моментом палеонтологической летописи, -- значит намеренно закрывать глаза, ибо нет ничего менее похожего на хаос, чем эволюция. Описана масса случаев одинаковой эволюции представителей определенного вида, живущих в совершенно разных географических зонах и, следовательно, находящихся в разных внешних условиях и не обменивающихся генетической информацией (например, аммонитов и многих других моллюсков) . Строго целенаправленным является развитие бугорков на зубах млекопитающих, совпадающее у разных групп, не способных скрещиваться. Одинаковым образом развивалось сердце от двухкамерного у рыб через трехкамерное у амфибий к четырехкамерному у млекопитающих и крокодилов. Можно ли вообразить, что у высшей рептилии случайно, в результате естественного отбора, возникла точно та же конструкция сердца, что у зверей? Совершенно закономерно происходило окостенение позвоночника у рыб, и объяснить этот процесс "выживанием наиболее приспособленных" было бы насилием над здравым смыслом. Описано великое множество процессов развития, идущих по линейному закону -- ортогенезу -- в то время как хаотические факторы, которые, согласно Дарвину, определяют изменение форм, никогда не смогли бы дать достаточно длинного прямолинейного участка эволюции, а всегда приводили бы к хорошо известной из теории вероятности извилистой линии 'случайного блуждания". Все, кто занимается морфогенезом, повседневно сталкиваются с реализацией в истории живого мира четко выраженных программ развития. В подавляющем большинстве случаев развитие идет от простого к сложному, и в этом заключена основная закономерность эволюции. Это, конечно, внутренняя закономерность. Мощно выраженная в биогенезе тенденция к усложнению не может быть следствием одной лишь борьбы за существование, ибо простые формы в такой борьбе чаще всего имеют значительные преимущества. Как сказал Бэр, побеждает не целесообразное, а прочное, а амебы и тараканы куда прочнее сусликов и лемуров. Существенно то, что программы спонтанного усложнения в разных филогенетических ветвях в общих чертах совпадают (появление скелета, развитие мозга, развитие десен и зубов, усовершенствование органов чувств с рецепторами, возникновение сложного кровообращения, формирование метаболического аппарата и т.д.) . Дело обстоит так, будто развитие живого мира подчинялось единому плану, существовюшему с самого начала, а естественный отбор играл роль эксперимента, позволяющего уточнить детали плана и заменить 92 93
его не совсем удачные положения более совершеяными. 4. Эксперименшльные линии эволюции. Под этим несколько условным названием мы хотим вьщелить исключительно интересные явления, известные в литературе как конвергенция различных по времени филогенетических линий или как имитация высших форм предшествовавшими им низшими формами. Вот один из наиболее удивительных примеров. Описаны вымершие группы голосемянных растений, обладавшие функционально бесполезным образованием, чрезвычайно похожим на органы размножения будущих покрытосемянных растений. Бенеттиты имели огромный "цветок" (до 14 см); в мужских "цветах" вельвечии имелась даже семяпочка, хотя и бесплодная, но, тем не менее, снабженная покровом и трубочкой, заканчивающейся рыльцем. Если бы вельвечия жила позже покрытосемянных, можно было бы назвать этот физиологически бесполезный аппарат рудиментарным, но она произрастала на нашей планете до появления покрытосемянных. Это -- отнюдь не единичные примеры. В своей книге Л.С.Берг приводит, отбирая лишь самые убедительные, около сорока случаев имитации будущих полезных признаков формами, для которых эти признаки являлись совершенно ненужными. Иногда такое предварение носило многократный характер: идея рогов, кажется, проверялась буквально на всех типах -- мы встречаем рога у жуков, гусениц, динозавров, млекопитающих, причем в большинстве случаев они абсолютно бесполезны. Здесь мы сталкиваемся с какой-то излюбленной идеей эволюции. Нечего и говорить, что селекционизм совершенно бессилен объяснить указанные факты, поэтому тут нам нужно рассчитывать только на собственные 94 силы. Что могли бы означать эти явления? Одно из возможных объяснений заключается, видимо, в том, что на низших линиях "проверяются" конструктивные принципы, которые затем будут использоваться для создания высших линий. Возможно, мы имеем дело с экспериментальной "обкаткой" идей, которые затем "запускаются в производство". 5. Полиморфизм некоторых образований. Он заключается в реализации всех комбинаторных вариантов некоторой структуры, равноценных по отношению к отбору, т.е. в странной избыточности форм. С.В.Мейен пишет по этому поводу так: "В настоящее время надо привыкать к мысли, что и полиморфизм, и изоморфизм организмов ... могут и должны проявляться на всех уровнях биологической организации как при наличии общей или различной генотипической базы (внешней среды), так и без этого". Итак, и в этих фактах мы видим как бы экспериментирование с некоторыми гештальтами, которое хочется сравнить с деятельностью математика, перебирающего все варианты, находящиеся в рамках определенных ограничений, чтобы в какой-то момент сосредоточиться на одном из них. Чем руководствуется математик в своем отборе? Вот как отвечал на этот вопрос Пуанкаре: "Среди бессознательных идей привилегированными, т.е. способными стать сознательными, являются те, которые прямо или косвенно наиболее глубоко воздействуют на наши чувства. Может вызвать удивление обращение к чувствам, когда речь идет о математических доказательствах, которые, казалось бы, связаны только с умом. Но это означало бы, что мы забываем о чувстве математической красоты, чувстве гармонии чисел и формы". 95
В этом контексте "бессознательные идеи" обладают тем свойством, что они не удерживаются в памяти и, сформировавшись, тут же распадаются. Не исключено, что все разнообразные варианты, возникающие при полиморфизме, обладают той же недолговечностью -- если, конечно, принять геологический масштаб времени. Может быть, мы наблюдаем здесь таинство "нащупывания" конструктивного открытия? Но что делает в этом случае идею "привилегированной" -- эстетическая красота или полезность? Об этом можно только гадать. 6. Пассивная роль отбора. Если бы было верным предположение Дарвина о хаотическом характере ? мутаций, т.е. если бы вид имел потенциальную возможность развиваться в любом направлении, то отбор действительно имел бы творческую силу, указывая виду самое выгодное направление и блокируя другие. Но это предположение находится в вопиющем противоречии с биологической реальностью. Поэтому функции отбора должны предстать нам в совершенно другом свете. Отбору, фактически, не из чего выбирать. Это подтверждается практикой селекционеров и зоотехников, которые всегда говорят, что для получения сорта или породы с такими-то свойствами необходимо, чтобы эти свойства уже имелись в природных формах. Никакая селекция, производимая над "чистой" линией, не приведет к желаемым результатам -- всегда необходимо скрещивание. Надо сказать, что эти факты не отрицались Дарвиным, но из-за представления, будто расщепление чистых линий происходит постоянно и случайным образом, не получали у него должного звучания. Рассмотрим еще один аспект роли отбора. Одна из аксиом, сформулированная в "Происхождении ви96 дов", гласит, что все организмы стремятся размножиться в таком количестве, что вся поверхность земли не смогла бы вместить потомства одной пары. Такой мощный напор жизненной силы, по мысли Дарвина, и обеспечивает созидательную работу отбора, безжалостно бракующего громадное большинство неудачных вариантов. Дарвинист Леб, руководствуясь одной лишь селекционистской догмой и не обращая внимания на истинное положение вещей, писал: "Дисгармони и неудачные попытки в природе есть правило, системы, развивавшиеся гармонично, -- редкое исключение". Однако сейчас стало ясным, и это подтверждено как палеонтологией, так и генетикой, что виды, как и отдельные особи, имеют кульминацию жизненной силы, после которой начинают вымирать, независимо от условий существования и от приспособленности к ним. Следовательно, отбор не выполняет целиком даже роли могильщика. Что касается его созидательной роли, то вид должен дать "разрешение" отбирать линии, которые он в какой-то момент начинает производить в достаточно большом количестве. Далее. Самым впечатляющим аргументом в пользу селекционизма считаются ссылки на случаи поразительной приспособленности организмов к особенностям среды: утка имеет орган для выделения жира, которым смазывает перья, летучие мыши и дельфины обладают зхолокационным аппаратом и т.д. -- что, кроме отбора, могло создать такие вещи? Напомним для начала, что это дарвинизм должен доказывать отсутствие других причин развития этих устройств, ибо, в принципе, он претендует именно на такое отрицающее доказательство. Но не будем слишком придирчивыми и согласимся, что отсутствия обоснованных объяснений фактов тонкой приспособленности со стороны альтернативных концепций достаточно для тор97
