В Тростников - Мысли перед рассветом (фрагмент)
"Меня давно занимал парадокс: почему быстрее всего эволюционировали крупные животные с медленной сменой поколений (слоны, лошади, хищники) . Казалось бы, должно быть наоборот: чем быстрее сменяются поколения, тем чаще рекомбинации генов, больше материала для отбора, попросту больше времени для эволюции! Ведь время, отпущенное на эволюцию, измеряется не годами, а поколениями, вечное существо, если бы такое существовало, эволюционировать вообще бы не могло. И тем не менее все обстоит иначе... Наиболее четкий ответ на этот вопрос я нашел в недавно опубликованных рукописях Шмальгаузена. Крупные формы лучше защищены от помех, от неизбирательного истребления... Как жаль, что Шмальгаузен не успел написать эту работу и приходится удовлетворяться его краткими, написанными для себя конспектами". Этот типичный перл дарвинистской мысли заслуживает того, чтобы на нем несколько задержаться. Прежде всего надо обратить внимание на следующее: дарвинист, сталкиваясь с фактами, противоречащими догме, думает не о том, верна ли догма, что было бы естественнее всего, а о том, как можно было бы истолковать эти факты в рамках не подлежащей обсуждению догмы. В результате начинают выдвигаться спекулятивные гипотезы. Биолога много лет мучил "парадокс", но откровенно сказать об этом он рискнул лишь задним числом, когда его "объяснил". Второй любопытный момент в приведенном отрывке таков: из него мы ясно видим, каким наивным, поистине детским является понятие дарвинистов об "объяснении". Существенный факт, равносильный открытию физиками частицы, не подпадающей под теорию, считается "объясненным", как только в рукописях по86 койного академика удается разыскать намек на выход из неприятного положения, причем намек настолько темный, что сам автор не развил его и не опубликовал. Однако если отважиться на то, чтобы, пользуясь элементарной логикой, развить этот намек, то мы сразу же придем к мнению Коржинского, что "отбор есть фактор ограничивающий полученные формы и пресекающий дальнейшие вариации, но ни в коем случае не содействующий получению новых форм. Это есть начало, враждебное эволюции". Поистине правая рука дарвиниста не знает, что делает левая: согласно идее Шмальгаузена, "обьясняющей" противоречащие дарвинизму факты, мелкие формы развиваются медленнее из-за того, что на них сильнее действует отбор -- двигатель эволюции живого мира! Мы не без оснований назвали приведенное рассуждение убежденного селе кциониста типичным. Вся история дарвинизма заключается в постоянных усилиях вписать новый материал в старую схему; с накоплением фактов это начинает поглощать все больше энергии, и в последнее время сил уже не остается на что-то большее: скажем, на предсказание явлений еще не наблюденных, на разработку перспективных экспериментов и т.д. Даже дарвинист Коулс признал, что "объяснительная сила эволюционной теории огромна, но с практической точки зрения ее предсказательная сила ничтожна". А ведь в любой энциклопедии можно прочесть, что важнейшим критерием научности является именно умение предсказать поведение изучаемого объекта. Дарвинизм всегда дает "объяснение" задним числом, часто после некоторого периода замешательства. Неужели Коулс считает искусство вывернуться из любой неприятной ситуации "объяснительной силой"? Кстати, такое искусство есть необходимейшая черта всякой псевдонаучной системы; им в 87
совершенстве владеют также марксизм и фрейдизм. Но им все-таки легче: первый располагает таким удобным средством постфактического объяснения, как "диалектика", а второй основан на столь темных положениях (разными школами трактуемых по-разному), что из них можно извлечь любое объяснение. Дарвинизму приходится хуже, ибо он провозглашает себя строгим логическим следствием имеющегося биологического материала, поэтому ему нужно хотя бы по видимости оставаться в рамках логики. На примере дарвинизма отчетливо видна и другая характерная особенность псевдонаучной теории: претензия на полное объяснение, в то время как даже чисто формально обьяснение является частичным. Другими словами, всякая псевдонаука создает иллю~'зию рассмотрения чего-то большего, чем то, что в ней фактически рассматривается. Широко распространено мнение, будто дарвинизм есть теория возникновения всего многообразия видов "почти из ничего" -- из примитивнейших комочков протоплазмы, взвешенных в теплом первобытном океане. Но уже в девятнадцатом веке критики дарвинизма указывали, что механизм естественного отбора, описанный Дарвиным, может включиться в работу лишь с того момента, когда организмы уже обладают такими свойствами, как способность к размножению, наличие мутаций и инстинкт самосохранения, без которого не будет борьбы за существование. Теперь же, когда открыты фантастически сложные механизмы записи признаков на ДНК, синтеза белка на рибосомах и использования ферментов, свойственные всем живым существам от бактерии до человека, стало очевидно, что дарвинизм в самом лучшем случае способен объяснить лишь заключительный этап процесса, создавшего все многообразие животного мира "из ничего". 88 Впрс чем, как и всякая псевдотеория, дарвинизм держится не логикой. В 1885 году вышла книга Н.Я.Данилевского "Дарвинизм", в которой были собраны обширные и хорошо аргументированные возражения против этой концепции. Насколько это были "естественные" возражения показывает то, что, когда Л.С. Берг закончил свой знаменитый антидарвиновский "Номогенез" и, как он сам говорит, "для очистки совести" взял в руки книгу Данилевского, он с удивлением обнаружил полное совпадение очень многих доводов. Когда люди, не сговариваясь, пишут одно и то же, значит, это есть нечто большее, чем субьективное мнение. Тем не менее, в предисловии Данилевский признается, что имеет очень мало надежды на успех своего труда. "Опыт, и чужой и личный, -- пишет он, -- и даже несравненно важнейший опыт исто-'' рии, показывает, что в данное время убеждает не истина сама по себе, а то случайное обстоятельство, подходит ли, все равно истина или ложь, к господствующему в известное время строю мысли, к так называемому общественному мнению -- к тому, что величается современным мировоззрением, современною наукою". Дарвинизм является одной из величайших мистификаций легковерного и глухого к истине времени, и, как всякая мистификация, он силен не тем, что его можно проверить с помощью рассудка, а тем, что его 89
принимают на слово, не особенно задумываясь. Когда одного современного биолога спросили, читал ли он "Номогенез", где собраны аргументы против Дарвина, он воскликнул: "Я и Дарвина-то не читал!" -- Пусть таксономисты и эмбриологи сами выпутываются из своих трудностей, -- подразумевается в этой фразе, -что до меня, то я занимаюсь конкретными исследованиями клетки, которые не зависят от того, каким способом эта клетка произошла, и допускаю верность дарвинизма только потому, что это избавляет меня от пренеприятнейшего вопроса о Боге. И все же мы приведем здесь сводку некоторых существенных возражений дарвинизму. Мы выберем только те из них, которы~ имеют помимо отрицающего еще и определенный утверждающий смысл и которые впоследствии помогут нам эксплицировать одно из фундаментальных свойств жизни, никак не вмещающееся в ложе как угодно модернизированного селекционизма. 1. Наличие гомологических рядов. Этот феномен, вообще говоря, был известен давно, но на него обратил особое внимание Н.И.Вавилов уже в нашем столетии. Коротко говоря, феномен заключается в том, что у далеких по своему положению в систематике групп животных или растений обнаруживаются совершенно одинаковые модификации. Закон гомологии простирается настолько далеко, что, зная разновидности одной формы, можно предсказать, какие будут обнаружены разновидности у другой формы. Когда Вавилов доложил о своем открытии, его назвали "Менделеевым биологии". Поскольку разные формы находятся в разных условиях существования, поразительное сходство модификаций может свидетельствовать лишь об одном: имеются внутренние, не завися90 щие от стремления к приспособлению и от борьбы за существование, причины появления конструктивных особенностей или поведенческих паттернов. Возникает впечатление, будто в биогенезе "проигрывается" некий набор идей или гештальтов, реализуемых на разных биологических обьектах и не связанных с отбором. ' 2. Преадаптация. 0 ней мы частично уже упор нали, когда шла речь об опережении онтогенезом филогенеза. Это явление можно было истолковать так, что вид заранее готовится к будущему усложнению и начинает усложнять свой эмбрион, хотя взрослая особь остается простой и поэтому никакого преимущества в жизненной борьбе не получает. Но имеется факт преадаптации и в собственно филогенезе -- например, прежде чем появляются полезные рогд, животные тысячелетиями носят на голове бесполезные, а то и вредные бугорки. Еще поразительней выглядит то обстоятельство, что если жизнь действительно зародилась в океане и выход на сушу произошел довольно поздно, то для такого выхода животным потребовалось подготовить полную перестройку дыхательной системы, находясь еще в воде. Говоря в более общем плане, всякий прыжок в далекую экологическую нишу должен тщательно подготавливаться в прежней нише, что совершенно необъяснимо по Дарвину. Правда, иногда дарвинисты пытаются обосновать такие прыжки генетикой, говоря, что могут происходить резкие мутации. Но только невежда в биологии может думать, что легочное дыхание со своим циклом кровообращения способно возникнуть в результате одной случайной мутации. Кроме того, палеонтологический материал неопровержимо доказывает постепенность подготовки признака, который 91
