HistoriCity. Городские исследования и история современности - Степанов Борис

Одним из интересных и в то же время типичных примеров музея на главной улице является The Main Street Museum в городе Уайт Ривер Джанкшен, штат Вермонт, созданный в 1992 г. Дэвидом Фербенксом Фордом в районе города под названием Олд Саут Энд 732. Музей представляет собой эклектичную смесь привычной экспозиции материальной культуры и смелый эксперимент в области современной систематики, так как его коллекции намеренно расфокусированы. Разряды экспозиции включают как привычные, так и совершенно неожиданные рубрики: флора; фауна; важные предметы со всего мира; свидетельства о городских босяках и бродягах; круглые предметы; закрученные предметы; журналы; чуждые местной истории фрагменты; ноты; коллекции открыток; городские подражатели Элвису Пресли; чучела и биологические аномалии (вроде дегидрированных кошек). Музей одновременно возвращает к кабинету курьезов XVIII в. (Wunderkammern) и ведет к самым передовым технологиям нашего века. Курьезная сторона музея имеет не только развлекательный характер: она одновременно вводит в мир музеологии, реконструируя историю музея как института модерной культуры. А технологическая составляющая уводит за пределы музейных залов и маленького городка в мир без границ. Этот «музей на главной улице» позиционирует себя как первый музей в мире с функционирующим блогом, открытым в сентябре 2005 г. Вокруг музея консолидируется и весьма пестрое сообщество активистов, описанных газетой The Washington Post как «чудаки и авангардисты». Это отнюдь не только публичные историки или искусствоведы, но и музыканты, художники, ученые, пьяницы и разные другие типажи, влекомые к музею его необычными коллекциями, лекциями и развлечениями. «Музей на главной улице заставляет иначе определить природу музеев и кураторства. Почему мы сохраняем то, что мы сохраняем? Как мы решаем, чтó мы не удостаиваем внимания, чтó мы экспонируем, чтó мы убираем, а чтó уничтожаем?» 733 Вопросы старые, но новации в музейном деле заставляют публичных историков искать новые ответы.

Сохранение культурного наследия

Одной из традиционных практик, в которую давно вовлечены историки, является движение за сохранение исторического наследия. В США у истории этого движения имеется ясный начальный рубеж – Гражданская война (1861–1865). Гражданская война не только потрясла основы представлений американцев о самих себе, но и ощутимо провела в их сознании границы между прошлым и будущим. Не меньше способствовала этому и последовавшая за ее окончанием стремительная индустриализация Севера и реконверсия на Юге. Старая Америка уходила на глазах, порождая чувство ностальгии и побуждая фиксировать прошлое хотя бы символами и маркерами. Накатывавшие на Америку волны массовой иммиграции добавляли дополнительную остроту вопросу об американской идентичности и прошлом, «которое нельзя потерять». Чувство прошлого в США стимулировалось и самой краткостью национальной истории, не случайно общества охраны наследия нередко включали в свое название малоподходящее в американском контексте слово antiquities – «древности». При этом в Штатах историческое прошлое было в большей степени, если можно так выразиться, «локальным», чем в европейских странах, оно содержало в себе немногие общенациональные события, зато множество местных. Несмотря на стимулированное Гражданской войной чувство национального самосознания («мы американцы»), главными местами идентичности оставались город, поселок, штат. Первая организация охраны исторического наследия в США была создана в 1889 г. в штате Вирджиния (The Association for the Preservation of Virginia Antiquities – APVA), а сами мероприятия по охране исторического наследия начались там еще раньше, вскоре после завершения Гражданской войны 734.

В начале XX в. движение распространилось по городам США. И уже в те времена в дискуссиях о том, что сохранять в первую очередь, на что тратить общественные деньги, встал вопрос о критериях отбора объектов наследия. Как пишет Чарльз Хосмер, едва только зарождающееся движение стало обращать внимание на приоритеты и критерии их ранжирования, отчетливо обозначились две группы: одни ориентировались на историческую или эмоциональную ценность, другие руководствовались только архитектурными достоинствами 735. Эдвард Холл, член Американского общества сохранения красивых и исторических объектов (Scenic and Historic Preservation Society), в 1912 г. отмечал различие между use-historic и time-historic 736. Лоуренс Кочер, председатель Комитета охраны наследия Американского института архитекторов (A.I. A. Preservation Committee), в 1926 г. заметил, что «общественность нелегко убедить в достоинствах красоты как таковой. Люди ценят старые здания по сентиментальным причинам, например, потому, что в „этом доме однажды провел ночь Джордж Вашингтон“» 737. Таким образом, прошлое в контексте сохранения исходно конструировалось двояко: наследие как история или наследие per se.

Сегодня ряды сторонников защиты памятников старины пополнились новой и самой представительной группой. Во многом благодаря культурному повороту в гуманитарном знании и утверждению идеи мультикультурализма в системе политических ценностей к «традиционалистам» и «архитекторам» добавились «культуралисты». Если «традиционалисты» по-прежнему исходят из значимости эмоционального прошлого и прежде всего ориентированы на сохранение маркеров и символов политических событий, то «культуралисты» стремятся сохранить физическое присутствие целостной американской истории. Этот подход, поддерживаемый большинством профессиональных сторонников сохранения наследия, изменил и политику исполнительной власти как на федеральном уровне, так и на уровне штатов. Критерии признания памятника значимым, разработанные для Национального реестра исторических мест США (National Register of Historic Places), существенно переинтерпретированы, и в реестр включают ныне здания и пространства, которые несут информацию о том, как предшествующие поколения работали, проводили досуг и организовывали совместную жизнь. Сторонники охраны архитектурных памятников остаются более объектно-ориентированными. Они исходят из презумпции, что нельзя сохранять все подряд и что «эстетика имеет значение»; соответственно, их приоритеты – сохранение зданий, отличающихся архитектурной красотой и мастерством зодчих. Принадлежность к той или иной группе не определяется ни образованием, ни профессией. Как пишет Мадлен Арчер, «многие „архитекторы“ по сути являются культурными охранителями, а многие историки – традиционалистами или даже „архитекторами“. Ориентация становится ясна лишь при ответе на вопрос „что сохранять?“» 738 Первые и вторые исходят также из того, что люди по-прежнему ценят объекты не за их художественные достоинства, а по сентиментальным причинам, и дух Джорджа Вашингтона, переночевавшего в «этом доме», все еще куда важнее архитектурной ценности; однако «культуралистов» интересуют не только фигуры ранга Джорджа Вашингтона, но и его рабы, а также весь культурный контекст и пространство, в которых они пребывали.

На исходе 1970‑х гг. появляется представление о «целостной презервации» (holistic в смысле «подчеркивающий связь между частями и целым»). Требующая междисциплинарного подхода идеология целостной презервации призывала к союзу между презервацией и консервацией, признанию необходимости сохранять сельские районы и принятию французской концепции экомузеев, в которых на пространствах целых географических ареалов сохранялись и здания, и стили жизни, и ландшафты. Все это, вместе взятое, радикально расширило повестку охранительного движения. В 1979 г. Национальная конференция защитников сохранения исторического наследия (National Preservation Conference) в Уильямсбурге (один из образцовых исторических городов «традиционного типа» в США) сделала важный шаг, рекомендовав использовать широкое определение культурной среды, заменить термин «исторический район» (historic district) на «район культурной консервации» (cultural conservation district) и обеспечить «связь задач сохранения исторической среды с другими проблемами качества жизни». Натан Уейнберг обращает внимание не только на экономические и социальные блага презервации, но и на ее символическую функцию, которую он видит тройственной: «познакомить нас с прошлым современного общества, показать направление изменений и обнаружить эстетические возможности для развития восприимчивости» 739.