Маргарита Павлова - Неизданный Федор Сологуб

Унесла мою душу
На дно речное.
Волю твою нарушу,
Пойду за тобою.

Любила меня безмерно,
Все отдала, не считая.
Любви беспредельной верный
В жертвенном пламени тает.

Не спасешь меня смертью своею,
Не уйдешь от меня и за гробом.
Ты мне — камень на шею,
И канем мы оба.

Я создал легенду любви,
Жизнь обратил я в сказку.
Что же, душа, благослови
Страшную сказки развязку.

Все это сделал я сам.
Плакать не надо малодушно.
Душу Тому я отдам,
Кому служил я послушно.

Кончаясь, улыбнуся я,
И улыбка моя не слукавит.
Страстная мука моя
Юных иногда позабавит,

И кто-нибудь слезы прольет
Над сказкою жизни жуткой,
И даже поэму сплетет
Мечтатель с душою чуткой.

Чадом жизни истомленный,
Тихо-тихо я пою,
Убаюкать песней сонной
Зыбку шаткую мою.
Спи, грозою опаленный,
Спи, от счастия спасенный,
Баю-баюшки-баю.

Вспомни верное кормило
Невозвратной госпожи,
Обо всем, что с Нею было,
Горько плача, потужи,
Все, что звало и манило,
Все, что было в жизни мило,
Туже в узел завяжи.

Вот, полуночная вьюга
Запевает: «Вью, вью, вью», —
Вея зыбко и упруго
Зыбку легкую мою.
Вышла светлая подруга
Из пылающего круга.
Баю-баюшки-баю.

Кто устал, тому довольно
Щедрых пытками годов.
Кануть вольно иль невольно
В запредельность он готов.
Руки сжавши богомольно
На груди, где сердцу больно,
Слушай вещий, тихий зов:

«Истлевающие сети
Смертным хмелем перевью.
Покачаю в тайном свете
Зыбку жуткую твою.
Улыбаясь вечной Лете,
Спи, как спят невинно дети,
Баю-баюшки-баю».

Я дышу, с Тобою споря.
Ты задул мою свечу.
Умереть в экстазе горя
Не хочу я, не хочу.

Не в метаньях скорби знойной
Брошусь в гибельный поток, —
Я умру, когда спокойный
Для меня настанет срок.

Умерщвлю я все тревоги,
И житейский сорный хлам
На таинственном пороге
Я сожжению предам.

Обозревши путь мой зорче,
Сяду в смертную ладью.
Пусть мучительные корчи
Изломают жизнь мою.

Мой ангел будущее знает,
Но от меня его скрывает,
Как день томительный сокрыл
Безмерности стремлений бурных
Под тению своих лазурных,
Огнями упоенных крыл.

Я силой знака рокового
Одно сумел исторгнуть слово
От духа горнего, когда
Сказал: — От скорби каменею!
Скажи, соединюсь ли с нею? —
И он сказал с улыбкой: — Да. —

Спросил я: — Гаснут ли мгновенья
В пустынном холоде истленья?
Найду ль чертогов тех ключи,
Где все почиет невредимо,
Где наше время обратимо? —
И он ответил мне: — Молчи. —

Уста, как пламенные розы,
Таили острые угрозы,
Но спрашивать я продолжал:
— Найду ль в безмерности стремленья
Святую тайну воплошенья? —
Он улыбался, но молчал.

Как я с Тобой ни спорил, Боже,
Как на Тебя ни восставал,
Ты в небе на змеиной коже
Моих грехов не начертал.

Что я Тебе? Твой раб ничтожный,
Или Твой сын, иль просто вещь,
Но тот, кто жил во мне, тревожный,
Всегда пылал, всегда был вещ.

И много ль я посеял зерен,
И много ль зарослей я сжег,
Но я и в бунте был покорен
Твоим веленьям, вечный Бог.

Ты посетил меня, и горем
Всю душу мне Ты сжег дотла, —
С Тобой мы больше не заспорим,
Все решено, вся жизнь прошла.

В оцепенении жестоком,
Как бурею разбитый челн,
Я уношусь большим потоком
По прихоти безмерных волн.

Творца излюбленное чадо.
Храня безмерные мечты,
Под сводами земного ада
В отчаяньи металась ты.

Сожгла тебя трехмерных дымов
Мгновенно-зыбкая игра,
О, шестикрылых серафимов
Лазурно-чистая сестра!

Ушла ты в области блаженных, —
К тебе, в безмерность бытия,
В чертог среди восьми вселенных
Приду и я, любовь моя.

— Ты — Воскресение! Ты, Смертью смерть поправ.
Свершила темный путь, — скажу ль, необратимый?
— Я — Воскресение, и Ты со Мной, любимый.
Смотри, как радужно сверканье райских трав! —

— А горечь терпкая земных Твоих отрав,
И этот грозный рок, немой, неумолимый? —
— В обиде горестной, в тоске невыносимой
Прошла я тяжкий путь, но этот путь был прав. —

— Ко мне Ты низошла горящим серафимом.
Вся жизнь моя была во тьме ползущим дымом.
Простила ли Ты мне безумство диких дней? —

— Пред нами вечный мир, безмерный, многоликий.
Я — Воскресение! Во мне огонь великий!
Смотри, как тает дым тех низменных огней. —

По цветам, в раю цветущим,
Влагу росную несущим,
Ты идешь, светла, легка,
Стебельков не пригибая,
Ясных рос не отряхая,
Мне близка и далека.

Дай мне силу легким дымом
Вознестися к серафимам,
Охраняющим Твой путь,
Победить земное время
И пространств расторгнуть бремя,
И в безмерном отдохнуть.

Налей в бокал какое хочешь,
Я выпью всякое вино.
Мне ничего не напророчишь.
Все кончено, все решено.

И что же ты, моя Россия?
И что же о тебе мечты?
Куда ушла Анастасия,
Туда обрушилась и ты.

Но пламеневшая любовью
И в самой смерти спасена,
А ты, упившаяся кровью.
Какому тленью предана!

Войди в меня, побудь во мне,
Побудь со мною хоть недолго.
Мы помечтаем в тишине.
Смотри, как голубеет Волга.

Смотри, как узкий серп луны
Серебряные тучки режет,
Как прихоть блещущей волны
Пески желтеющие нежит.

Спокоен я, когда Ты здесь.
Уйдешь, — и я в тоске, в тревоге,
Влекусь без сил, разметан весь,
Как взвеянная пыль дороги.

И если есть в душе мечты,
Порой цветущие стихами,
Мне их нашептываешь
Ты Бессмертно-легкими устами.

Когда войдем мы ликовать
      В иную весь.
Тебя я буду ревновать
      Не так, как здесь.

Не отпущу Тебя одну, —
      Даю обет, —
Ни в полевую тишину,
      Ни в шумный свет.

Я обведу тебя чертой
      Моей любви.
Моею волей и мечтой
      Цвети, живи.

Все, что любила Ты, найдешь
      Еще милей,
И от меня не отведешь
      Твоих очей.

Я не хочу захоженных дорог, —
Там стережет зевающая скука.
И без того труд жизни слишком строг,
И все вокруг — несносная докука.

Я не хочу нехоженых дорог, —
Там стережет негаданное горе.
И без того безжалостен к нам Рок.
Изнемогаем в непосильном споре.

И вот я медлю на закате дня
Перед напрасно отпертой калиткой,
И жду, когда Ты поведешь меня,
Измученная пламенною пыткой.

Мой верный вождь, мой друг и госпожа,
Ты различать пути во тьме умела.
Хотя б со страхом, женственно дрожа.
Ты подвиг жизни совершала смело.

Припоминать ли мне, как в темный час
Ты погибала страшно и жестоко,
И я в неведеньи Тебя не спас,
Я, одаренный веденьем пророка?

Об этом думать можно лишь в бреду,
Чтоб умереть, не пережив мгновенья.
Не думаю, не вспоминаю, — жду
Последнего, отрадного явленья.

Прими Ее, мой пламенный двойник,
     Мою приветствуй Алетею,
     Склонив к Ней благосклонный лик,
Пока я к здешней жизни тяготею.

Любовь твоих блаженных дней,
     Твоя подруга будет Ей сестрою.
     Да озарится мрак Ее очей
Безгрешной вашею игрою.

В твоем саду есть дивные цветы.
     Цветы Она и здесь любила.
     Цветник свой Ей отворишь ты, —
Не надо, чтоб Ее тоска томила.

Я дикий голод вспоминаю
И холод безотрадных дней.
Мне горько все, что я вкушаю,
Когда уже не разделяю
Я с Нею трапезы моей.

Мои уста уже не рады
Лобзаньям утренней прохлады,
И вдвое тяжек зной дневной,
Когда Она уж не со мной.

Зимой тепло нагретой печи
Меня уже не веселит.
Я никакой не жажду встречи,
И мне ничто не заменит
Ее стремительные речи,

Ее капризы и мечты,
И милую неутомимость,
И вечную непримиримость
Ее душевной чистоты
С безумным миром и кровавым,
Одною грубой силой правым.

И эти милые цветы, —
Пройду ли без печали мимо,
Когда Она средь них незрима.
Во мгле полдневной темноты,
В круженьи мирового дыма!

Не сложит полевых в букет,
В саду садовых не посеет,
Заботою не облелеет
Их нежно-радостный расцвет,
И каждый цветик здесь на воле
Напоминает мне до боли,
Что здесь со мной Ее уж нет.

Всё дано мне в преизбытке, —
Утомление труда.
Ожиданий злые пытки,
Голод, холод и беда,

Деготь ярых поношений,
Строгой славы горький мед,
Яд безумных искушений,
И отчаяния лед,

И — венец воспоминанья,
Кубок, выпитый до дна, —
Незабвенных уст лобзанья, —
Все, лишь радость не дана.