Михаил Серяков - Рюрик и мистика истинной власти
Рис. 20. Шлем из Саратовского Заволжья, XII-XIII вв. Источник: Максимов Е. К. Находка древнерусского шлема в Саратовском Заволжье // СА. 1960. № 4
О том, что подобные представления восходили как минимум к эпохе Древней Руси, красноречиво свидетельствует шлем из Саратовского Заволжья. Он датируется XII-XIII вв., а по поводу его происхождения Е. К. Максимов пишет: «Местом изготовления шлема из нижневолжского погребения является или один из ремесленных центров Волжской Болгарии, где его могли сделать по древнерусским образцам, или, вероятнее всего, Древняя Русь, о чем свидетельствуют указанные выше аналогии и сравнения»[634]. Шлем был украшен двумя позолоченными бронзовыми пластинками, на которых были изображены четыре птицы (рис. 20). Очевидно, что в данном случае назначением птиц была не защита от болезни, а магическая защита носителя шлема в бою со всех четырех сторон. Образ же птицы на голове в очередной раз соответствует иконографии Веретрагна. Связанное с перьями Варагн заклятие не только приносило победу в битве, но и защищало голову от удара. Достаточно точной иллюстрацией этого древнеиранского представления и являлся русский средневековый шлем.
О том, что это была защита со стороны именно сверхъестественной силы, а не простое украшение, красноречиво свидетельствует изображение на княжеском шлеме Ярослава Всеволодовича (рис. 21а), утерянного им во время Липицкой битвы 1216 г., т. е. относящегося к той же эпохе, что и саратовский шлем. Центральное место на челе занимает архангел Михаил, а на подвершии изображены Вседержитель и трое христианских святых (рис. 21б). Однако прежние языческие соколы не исчезли, а были изображены на тулье шлема вместе с грифонами и барсами (рис. 21в). Понятно, что князю после крещения Руси уже в силу своего положения не полагалось прибегать к помощи языческих сил и потому их место на его шлеме заняли христианский Бог и его святые. Тем не менее древние языческие символы не исчезли окончательно, а, спустившись с подвершия на тулью шлема и став не так заметны строгому церковному взору, продолжали исполнять свою защитную функцию. Как видим, шлем отца Александра Невского оказывается очередным примером традиционного для Древней Руси двоеверия. Эти археологические находки позволяют говорить не только о наличии веры в магическую силу защиты соколом носителя его изображения в битве среди древнерусских дружинников, но и наличии данных представлений в среде Рюриковичей и после принятия христианства.
Рис. 21. Шлем Ярослава Всеволодовича, XIII в.: а – общий вид; б – подвершие шлема; в – тулья шлема
В сказке «Марья Моревна» родители перед смертью наказали Ивану-царевичу побыстрее выдать замуж трех своих сестер. «Царевич похоронил родителей и с горя пошел с сестрами во зеленый сад погулять. Вдруг находит на небо туча черная, встает гроза страшная.
– Пойдемте, сестрицы, домой! – говорит Иван-царевич.
Только пришли во дворец – как грянул гром, раздвоился потолок, и влетел к ним в горницу ясен сокол, ударился сокол об пол, сделался добрым молодцем и говорит:
– Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я ходил гостем, а теперь пришел сватом; хочу у тебя сестрицу Марью-царевну посватать.
– Коли люб ты сестрице, я ее не унимаю – пусть с богом идет!
Марья-царевна согласилась; сокол женился и унес ее в свое царство».
Как видим, в данном случае сокол является как упавший с неба огонь. Аналогичным образом Иван-царевич выдает замуж двух других сестер за орла и ворона. Через год Иван-царевич отправляется навестить сестер, но по дороге встречает Марью Моревну, которая становится ему женой. Отправляясь на войну, Марья велит Ивану-царевичу не заглядывать в один чулан. Герой, естественно, нарушает запрет и видит в чулане скованного Кощея Бессмертного. Сжалившись, он дает ему напиться, после чего тот улетает, похищая по дороге Марью Моревну.
Иван-царевич отправляется искать свою любимую. «Идет день, идет другой, на рассвете третьего видит чудесный дворец, у дворца дуб стоит, на дубу ясен сокол сидит. Слетел сокол с дуба, ударился оземь, обернулся добрым молодцем и закричал:
– Ах, шурин мой любезный! Как тебя Господь милует?»
Рассказав о случившемся, Иван-царевич вновь отправляется в путь, но сокол, чтобы знать, если с ним случится беда, просит оставить ему серебряную ложку. Подобным образом он встречается с орлом и вороном, оставляя им вилку и табакерку. Найдя наконец Марью Моревну, герой бежит с ней. «А Кощей на охоте был; к вечеру он домой ворочается, под ним добрый конь спотыкается.
– Что ты, несытая кляча, спотыкаешься? Али чуешь какую невзгоду?
Отвечает конь:
– Иван-царевич приходил, Марью Моревну увез.
– А можно ли их догнать?
– Можно пшеницы насеять, дождаться, пока она вырастет, сжать ее, смолотить, в муку обратить, пять печей хлеба наготовить, тот хлеб поесть, да тогда вдогонь ехать – и то поспеем!»
Первые два раза Кощей прощает Ивана-царевича, но в третий рубит на куски, которые бросил в бочку. «В то самое время у зятьев Ивана-царевича серебро почернело.
– Ах, – говорят они, – видно, беда приключилася!
Орел бросился на сине море, схватил и вытащил бочку на берег, сокол полетел за живой водою, а ворон за мертвою.
Слетелись все трое в одно место, разбили бочку, вынули куски Ивана-царевича, перемыли и склали, как надобно. Ворон брызнул мертвою водою – тело срослось, соединилося; сокол брызнул живою водою – Иван-царевич вздрогнул, встал и говорит:
– Ах, как я долго спал!»[635]
Воскресший Иван-царевич достает у Бабы-яги чудесного жеребенка, с помощью которого одерживает наконец победу на Кощеем и освобождает свою жену.
По поводу слов коня Кощея с описанием цикла земледельческих работ Б. А. Рыбаков в свое время отметил: «Перед нами драгоценнейшая и архаичная деталь – время пребывания женщины, пленницы Кощея, на свободе, вне его “кощьного” царства определяется длительностью сезона полевых сельскохозяйственных работ… Здесь с подробностью заклинания, перечисляющего все детали и все этапы, представлен полный годичный цикл древнего земледельца от весеннего сева до осеннего праздника урожая с его ритуальным пивом. Упомянуты здесь древнейшие злаки первых земледельцев: яровая пшеница и ячмень». Исследователь сопоставил отечественную сказку с греческим мифом об Аиде и Персефоне: «Кощей тоже похищает девушку и держит её в своем дворце, но положительный герой сказки увозит пленницу Кощея на срок, обозначенный весьма своеобразно, – на время сева, созревания хлебов и уборки урожая, т. е. именно на ту весенне-летнюю часть года, о которой идет речь и в греческом мифе о Персефоне»[636]. По его мнению, такое имя славянской Персефоны, как Марья Моревна, передает зимний период ее жизни где-то на стеклянных горах во дворце с хрустальными дверями[637].
Таким образом, в ежегодной драме смены времен года сокол играл хоть не главную, но достаточно важную роль, связанную с воскресением главного героя, от которого зависело освобождение природы от зимнего плена. О том, что сокол в данном сюжете не случайно оказался связан с живой водой, говорит и сказка об Иване Кручине, купеческом сыне. После того как ее героя убивают, «летит мимо сокол, крыльями машет, а в когтях несет скляночки живой и мертвой воды. Видит сокол, что птицы середи поля слетелись, клюют белое тело; красавец пропадает задаром. Сжалился сокол: влил в рот мертвой воды – тело срослось, спрыснул – Иван вскочил и думает, что спросонья. “Долго б ты проспал, – молвил сокол, – если б не я, век бы лежал ты, не встал”»[638]. По всей видимости, именно данными представлениями была обусловлена композиция западнославянской подвески в виде сокола в круге, найденная в могиле маленького ребенка в Санцкове, район Деммина, и выставленная в музее Гросс-Радена (рис. 22). Отходящие от сокола девять лучей естественнее всего соотнести с девятью месяцами беременности, после которых умерший ребенок вновь должен возродиться на земле. Данная находка показывает наличие культа сокола в землях Варяжской Руси. С другой стороны, находка птичьей головы и птичьих ног в могиле Гостомысла указывает на то, что и ильменские словене верили, что в загробном путешествии души помощь может оказать именно птица.
Рис. 22. Западнославянская подвеска с соколом. Музей Гросс-Радена, Германия. Фото автора
Ряд данных указывает на связь сокола с понятием времени или солнца. На основании русской загадки о появлении дневного светила: «Ясен сокол пришел, весь народ пошел», т. е. с дневным рассветом пробуждаются люди, А. Н. Афанасьев сделал вывод о связи сокола с восходящим солнцем[639]. Из велечальной песни следует, что сокол – сын небесных светил:
