Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом
Когда я показал ему анкету, он совсем изумился и устроил мне настоящий допрос: кому пришла в голову столь дикая идея? санкционировало ли это руководство КГБ? каким образом я планирую вести исследование и использовать его результаты? Если бы я не был уверен в честности Филби, то, наверное, решил бы, что он беспокоился за судьбу английских спецслужб, которых мои научные открытия могли превратить в послушных агнцев. Можно представить, что произошло бы с Англией, если бы каждый советский разведчик овладел моей беспроигрышной методикой вербовки англичан: тогда в агентов КГБ мы превратили бы всё население, включая королевскую семью!
Тем не менее Филби добросовестно ответил на все мои вопросы (правда, мы больше налегали на скотч) и, главное, разрешил ссылаться на его авторитет при защите диссертации — что могли вякнуть оппоненты при поддержке героя разведки?
Защита диссертации прошла без сучка без задоринки. Никто не стал скрещивать шпаги с «главным боссом» по Англии, тем более что я никому не мешал и уже оформлялся резидентом в Данию. После экзамена я пригласил профессора (естественно, полковника КГБ, считавшегося «мозговым трестом» нашего заведения) в солидный ресторан и закатил праздничный ужин. Там в порыве пьяной откровенности я признался ему, что Ильич, бесспорно, велик как политик, но как философ однобок, и вообще неприлично крыть чуть ли не матом епископа Беркли и разных махов и авенариусов. К моему ужасу, уже изрядно набравшийся профессор чуть не перевернул стол от возмущения и заорал на весь зал, что я ревизионист и мне не место в органах. Публика оборачивалась на его крики, прибежал перепуганный официант, но он продолжал размахивать руками и скандалить, пока я не влил в него очередную бутылку. К счастью, наутро он полностью забыл об инциденте и, икая, бормотал по телефону, что мы «хорошо посидели».
Так я стал ученым мужем и англоведом.
Потом наступило датское зарубежье, далекое от благородных наук, а в 1980 году после отставки я засел за почти безнадежное писание пьес и романов. Какое счастье, что мы не в силах предугадать свою судьбу! Разве я мог предвидеть, что рухнет и союз нерушимый республик свободных, и самая мудрая в мире партия — КПСС? Даже Нострадамус не разглядел бы в своём магическом кристалле туманного и беспредельного облака, именуемого российской демократией, и уж конечно, удивился бы концу холодной войны.
Осенью 1990 года мне повезло, и популярнейший из популярнейших «Огонёк» три месяца печатал мой роман «И ад следовал за ним…», где я в откровенных тонах поведал о похождениях резидента КГБ в Англии Алекса Уилки, который в конце концов угодил в английскую тюрьму. С этого времени я стал частым гостем в газетах и журналах, достаточно много писал об английских и советских шпионах, и снова в них брезжил туманный Альбион…
Не без влияния книг Грэма Грина, Сомерсета Моэма, Комптона Маккензи и Джона Ле Карре мое отношение к шпионажу претерпело дальнейшую эволюцию и стало скептически-философским. В конце концов, каждый из нас немного шпион. Жена ругает мужа за то, что он явился пьяным рано утром, и внимательно осматривает его пиджак в поисках женских волос — можно подумать, что нельзя напиться просто так. Муж тоже иногда вроде бы случайно снимает параллельную трубку, когда разговаривает по телефону жена, мог бы один раз поставить магнитофон, когда к жене приходит лучшая подруга — после этого если не произойдет развод, то желание подслушивать пропадет навсегда. А разве мы не шпионим-за своими детьми? С кем водится дочка и почему у нее бегают глаза после вечернего гуляния? От сына после катка пахло водкой, где он был на самом деле? Почему соседка по этажу плотно завешивает окна, и вообще, кто ее муж? И муж ли тот самый усатый в очках, который однажды позвонил по ошибке в вашу дверь? А еще раньше в дверь позвонил носатый бородач в кепке, — так кем же он ей доводится? Но главным в скепсисе стала бессмысленность шпионажа на фоне большой политики и непредсказуемой поступи Истории.
За какие, собственно, преступления меня выгнали из любимой Англии? Не королеве же я размозжил голову веджвудской вазой! Не задушил же я принца Чарльза за его тайные рандеву с Камиллой Шенд, ставшей в замужестве Паркер-Боулз?
В 1993 году после многозначительных затяжек англичане дали мне визу, и произошло возвращение блудного сына на Альбион. Я помнил Лондон круглых котелков и элегантных зонтов-тростей, очень строгий распорядок работы ресторанов, когда после трех уже не подавали ланч. Пабы не работали по воскресеньям, вином там не торговали, фунт состоял из 20 шиллингов, 21 шиллинг по старинке именовалися гинеей, порция скотча в пабе стоила 3 шиллинга, и вообще в стране были тогда совершенно иные цены[11]. Темнокожие встречались достаточно редко, больше индусы; я бывал в великолепных ресторанах «Пргонье» и «Монсеньор» — куда подевались эти заведения? Лондон поменял цвет.
Около пятидесяти лет назад 492 иммигранта-ямайца прибыли в Тилбери на пароходе, и это считалось не особенно значительным событием — ведь и раньше в стране хватало иммигрантов из бывших колоний. За тридцать с лишним лет выросли и включились в жизнь темнокожие и желтокожие граждане Великобритании, такие же полноправные, как их бледнолицые братья. Подумать только: в цитадели истеблишмента Форин-офисе из пяти тысяч общего числа служащих двести человек небелые!
Однажды я сидел за своим компьютером и писал что-то занудное о шпионах, эта тема уже была у меня в печенках, хотелось вырваться на широкие просторы и написать «Войну и мир» или нечто более грандиозное.
Но что? Иногда я вспоминал о своей диссертации, она с годами казалась всё фальшивей, хотя сама тема не переставала волновать.
До сих пор у меня не укладывается в голове, каким образом первобытный человек превратился в англичанина, римлянина или русского, как люди заговорили на разных языках? Жила себе была неприятная вонючая обезьянка (скорее всего, придуманная Ч. Дарвином[12]), затем в течение тягучих веков она превратилась в Большую Обезьяну, встала на ноги, привязала камень к палке, чтобы убивать других обезьян, и стала человекообразной. А вот как это нечесаное существо с тупой мордой вдруг обрело национальность? Почему одна обезьяна стала англичанином, а другая русским? Кто им ломал язык, чтобы они заговорили по-разному?
Тут я услышал веселый голосок:
Но взял он меч, и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит
Под дерево Тумтум.
Сначала я окаменел от этой арии — что это? кто это? Бреющийся сосед за стеной? Знаменитый сверчок на печи? А может (чем черт не шутит!), в квартире завелся домовой? Но чем больше я вслушивался в этот голосок, певший по-английски, тем яснее я чувствовал местный диалект. Нет, это были не гэльский, не валлийский и не ирландский — я никогда бы не решился назвать диалектами эти мощные языки! — эврика! наконец я уловил: это самый настоящий чеширский акцент. Что это за парень из графства Чешир? Имеет ли он отношение к знаменитому пабу «Старый чеширский сыр», что благополучно стоит на Флит-стрит, недалеко от Трафальгарской площади, там я не раз охмурял за пивом вожделенных консерваторов.
Я внимательно оглядел кабинет. Вдруг прямо над гравюрой с людоедом, глодающим кости (именно подобные произведения искусства грели мое доброе сердце), появилось молочное облачко, очень напоминавшее кусок лондонского смога. Оно медленно разрасталось, пока не превратилось в растянутую до ушей улыбку, правда, сами уши отсутствовали, однако они предполагались — разве можно растягивать улыбку, если нет ушей? Что же это за абстрактная улыбка? В свое время в графстве Чешир круглым сырам придавали вид улыбающейся кошачьей морды, кроме того, над пабами в этом графстве один подгулявший маляр любил рисовать ухмыляющихся львов.
Боже, так это Чеширский Кот! Самый загадочный персонаж «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла, который, кстати, родился в Чешире и почти всю жизнь преподавал математику в колледже Крайст-Чёрч Оксфордского университета. Улыбка постепенно обросла носом, усами и головой — Чеширский Кот вполне пристойно спустился на стул и потянулся.
— Почему бы нам с тобой не погулять по англичанам? — спросил он, помахав хвостом.
— Разве по ним можно гулять?
— А почему бы и нет? Если можно гулять по мостовой, по траве и даже по трубе, то почему нельзя совершить променад по англичанам? Чем они хуже травы? Как пела черепаха Квази: «Не робей, моя улитка, и пойдем со мной плясать!» Подумай: ты так долго шпионил в Англии, так много накопил разных полезных знаний, ты даже что-то о ней накропал своим лживым пером… Но ведь всё это полетит к чертовой матери, когда ты протянешь ноги!
Аргумент был сильным: действительно, ужасно сгинуть и ничего не оставить человечеству.
