Игорь Коляда - Загадки истории. Отечественная война 1812 года
При возведении мостов через реку Наполеон уже не мог сохранить спокойствия. Бего указывал: «Наполеон уже не был тем великим императором, которого я видел в Тюильри; у него был усталый и беспокойный вид. Я его вижу, как сейчас, в его знаменитом сером сюртуке… Мой друг, капитан Рей, имел возможность вдоволь налюбоваться им. Он был, как и я, поражен беспокойством в его взоре. Слезая с лошади, император опирался на балки и доски, которые должны были служить для постройки моста. Он склонил голову, чтобы тотчас же поднять ее с озабоченным и нетерпеливым видом, и, обратившись к инженерному генералу Эбле, сказал ему: “Долго, генерал, очень долго!” – “Ваше Величество, изволите видеть, что мои люди стоят по горло в воде; их работе мешают льдины; у меня нет ни съестных припасов, ни водки, чтобы дать им согреться”. – “Довольно, довольно!” – возразил император и снова уставился в землю».
Работа по наведению мостов была действительно сложной. Ложье писал: «Саперы спускаются к реке, становятся на лед и погружаются по плечи в воду; льдины, гонимые по течению ветром, осаждают саперов со всех сторон, и им приходится отчаянно с ними бороться. Куски льда наваливаются один на другой, образуя на поверхности воды очень острые края… Таким образом все затрудняло работы. Несмотря на сильную стужу, Наполеон сам присутствовал на работах, делая при этом ряд распоряжений. Нельзя умолчать и о благородном самопожертвовании и преданности самих понтонеров; память о них никогда не померкнет, и всегда будут их вспоминать при рассказах о переходе через Березину».
Подобное писал и Марбо: «Эти отважные солдаты показали совершенно исключительную самоотверженность, которую не сумели в достаточной мере оценить. Они голые бросались в холодную воду Березины и работали в ней беспрерывно в течение 6–7 часов, причем не было ни капли водки, чтобы им дать, а вместо постели ночью им должно было служить поле, покрытое снегом. Поэтому с наступлением сильных холодов почти все они погибли».
Более точное представление о размерах реки Березины дают воспоминания командующего конно-егерским полком Жан-Батиста Марбо: «Река эта, которую некоторые воображают гигантских размеров, на самом деле не шире улицы Рояль в Париже перед морским министерством. Что касается ее глубины, то достаточно сказать, что за 72 часа перед тем 3 кавалерийских полка бригады Корбино перешли ее вброд без всяких приключений и переправились через нее вновь в тот день, о котором идёт речь. Их лошади шли все время по дну… Переход в этот момент представлял только легкие неудобства для кавалерии, повозок и артиллерии. Первое состояло в том, что кавалеристам и ездовым вода доходила до колен, что, тем не менее, было переносимо, потому что, к несчастью, не было холодно даже настолько, чтобы река замерзла; по ней плавали только редкие льдины…. Второе неудобство происходило опять от недостатка холода и состояло в том, что болотистый луг, окаймлявший противоположный берег, был до того вязок, что верховые лошади с трудом шли по нему, а повозки погружались до половины колес».
14 (26) ноября к первому мосту возле Студянки подошел Наполеон с гвардией и приказал немедленно начать переправу на западный берег. Сам он в это время руководил с восточного берега обороной. Бригада легкой кавалерии, переправившись вброд, отогнала казаков при помощи артиллерийских батарей, стрелявших по казакам с восточного берега. По плану первым должен был переправиться Удино, за ним Ней.
Офицер Бего, принадлежавший к корпусу Удино, вспоминал о том, в каком положении он застал остатки Великой армии возле Березинской переправы: «Действительно, нам больно было видеть остатки этой могучей армии, которая возвращалась из Москвы разгромленною и, так сказать, уничтоженною битвами, лишениями и морозом. Мы тоже страдали, без сомнения, но мы подошли к берегам Березины еще полными воодушевления и всегда готовыми сразиться; и в то время как мы были еще как следует организованы, наш лагерь окружили со всех сторон остатки всех полков Великой армии, терзаемых голодом, опустошенных морозом и болезнями; они просят облегчить их страдания и находят у нас лишь столько пищи, чтобы не умереть с голоду. Отныне мы начали понимать, в какой пропасти бедствий могли мы очутиться. До тех пор мы ни в чем не нуждались. У нас была теплая хорошая одежда и новая обувь. Наша дивизия нашла значительный обоз с амуницией, предназначавшейся для одного польского корпуса, которого уже не существовало более».
Во время переправы французские войска издалека обстреливал отряд генерала Чаплица (было использовано только 2 пушки). Ближе все подходы к мостам охранялись французами. После обеда был готов второй, более прочный мост (для артиллерии), стоявший в 180 метрах от первого. К этому моменту армия Наполеона находилась в плачевном состоянии: «Переход через Березину является одним из самых необычайных событий, о которых сохраняется память в истории. Армия, утомленная продолжительностью похода, обессилевшая от лишений и голода, измученная холодами, хотя и существовала еще физически, – морально была уже разбита. При всякой новой опасности каждый заботился только о личном самосохранении; узы дисциплины ослабели окончательно; порядка больше не существовало: чтобы добраться до моста, сильный опрокидывал слабого и шагал через его труп. Гурьбой бросались к переправе; поэтому, прежде чем войти на мост, приходилось карабкаться через груду тел и обломков; многих раненых, больных солдат, женщин, сопровождавших армию, валили на землю и топтали ногами; сотни людей были задавлены пушками. Толпа спешивших переправиться огромной массой покрывала обширное пространство, напоминая своими движениями морские волны. При малейшем колебании люди, недостаточно сильные, чтобы сопротивляться толчкам, падали на землю и раздавливались толпой».
Наполеон со старой гвардией перешел на западный берег только на следующий день. Затем начали переправляться дивизии корпуса Виктора, часть его сил прикрывала переправу на восточном берегу. К ночи стали прибывать отставшие отряды, толпы небоеспособных солдат, гражданские с обозами. Наполеон приказал пропускать воинские команды («боеспособные, идущие в строю»), повозки не пропускались (за исключением карет маршалов). В страхе перед казаками у переправы скопились тысячи женщин, детей, раненых и обмороженных. Все они ожидали разрешения проехать со своими повозками.
Сохранились воспоминания француза Гриуа, одного из участников тех событий, о том, как он пытался пробиться на мост сквозь эту толпу: «Крики несчастных, опрокинутых лошадьми, вызвали ужас. Он быстро распространился, достиг высшей точки, и с этой минуты замешательство стало ужасным. Каждый преувеличивал опасность и старался спастись силой. Прибегали даже к оружию, чтобы пробиться через эту толпу, которая могла только кричать и которая защищалась одними проклятьями. В этой ужасной борьбе каждый неверный шаг был смертным приговором: упавший уже не вставал. Я еще вижу, как бились несчастные, опрокинутые возле меня, их головы мелькали по временам среди толпы; их криков не слушали, они исчезали, и почва становилась выше от их трупов. Один из возвращавшихся кавалеристов проезжал рядом со мной. Я предложил ему несколько золотых, если он согласится вывести мою лошадь за повод из давки. «Мне достаточно спасать себя, а не браться за спасение других», – сказал он, даже не взглянув на меня, и продолжал путь, не обращая внимания на крики тех, кого давила его лошадь. Я понял тогда весь ужас своего положения, но не очень испугался, и хорошо, что я сохранил хладнокровие: я всецело положился на свою судьбу…»
Другой представитель наполеоновского офицерства, Фон Зукков, вспоминал: «Что может быть ужаснее того, что испытываешь, когда идешь по живым существам, которые цепляются за ваши ноги, останавливают вас и пытаются подняться. Я помню еще и теперь, что перечувствовал в этот день, наступив на женщину, которая была еще жива. Я чувствовал ее тело и в то же время слышал ее крики и хрипение: «Сжальтесь надо мной!» Она цеплялась за мои ноги, как вдруг новый напор толпы приподнял меня с земли, и я освободился от нее. С тех пор я не раз себя упрекал, что был причиной смерти одного из ближних… Подвинувшись еще на несколько шагов вперед, я вновь наступил на другое живое существо – лошадь. Несчастное животное, я и теперь вижу его!»
В целом переправа продолжалась в течение дня спокойно. Но на правом (западном) берегу начались первые бои. Здесь Удино и Ней оттеснили российского генерала Чаплица по направлению к Борисову. А на левом (восточном) берегу под Борисовым Витгенштейн удачно атаковал и принудил сдаться французскую дивизию генерала Партуно, оставленную маршалом Виктором как арьергард. При этом сдалось 1 900 солдат, была захвачена 1 пушка. В больших потерях некоторые офицеры французской армии винили лично Партуно. Марбо писал об этом: «Маршал [Виктор] в качестве своего арьергарда оставил пехотную дивизию генерала Партуно, которая, получив приказание выступить из города через 2 часа после ухода корпуса, должна была вслед за ним послать несколько маленьких отрядов, соединенных с главной частью цепью разведчиков и указывающих таким образом направление. Кроме этого, генерал должен был бы послать вплоть до Студянки адъютанта, обязанного узнать дорогу и затем вернуться прежде выступления дивизии. Но Партуно, пренебрегая всеми этими предосторожностями, ограничился тем, что выступил в предписанный час. Ему встретилось место, где дорога разветвлялась на две и он не знал ни той, ни другой. Но он не мог не знать (потому что он шел из Борисова), что Березина у него слева; из этого он мог заключить, что, для того чтобы попасть в Студянку, лежащую на этой реке, нужно идти по левой дороге. Он сделал как раз наоборот и, машинально следуя за несколькими вольтижерами, шедшими впереди него, пустился по правой дороге и попал в середину многочисленного русского войска Витгенштейна. Скоро окруженная со всех сторон дивизия Партуно должна была сложить оружие».
