Александр Ферсман - Путешествия за камнем
Мы рассказывали им и о том, как постепенно узнали в России о Туркмении от первых посланцев Петра Первого, как постепенно завязывались торговля и политические сношения между Туркменией, Россией и Ираном и пути связи шли с запада, с Мангышлака и Красных Вод (Красноводска). Трудны были эти первые пути, — отпугивали пески и степи; и даже сравнительно недавно, в 1861 году, когда венгерец Вамбери под видом странника проник через Туркмению в Хиву, он с ужасом писал: «Бесконечные песчаные холмы, грозное молчание смерти, багрово-красный оттенок солнца на восходе и закате — все говорило, что мы в огромной, может быть самой огромной, пустыне Земли».
И, рассказывая об этом прошлом, мы еще теснее связывались с нашей группой туркмен, и нам уже не казались грозными пески и не ужасали нас ни ветер, ни холод.
В восемь дней должны были мы достигнуть Геок-Тепе. Все ближе и ближе выступали из-за песков синие вершины Копет-Дага. Мы шли многочисленными мелкими такырами. Соленые воды колодцев нас больше не страшили, и даже к ночным морозам мы привыкли. Но погода начинала портиться, и уже на полпути к оазису мы стали испытывать ее удары. На третий день утром с запада стали надвигаться черные тучи. Через какой-нибудь час ясная солнечная погода сменилась диким ураганом, и здесь в пустыне мы могли впервые следить за его бурным развитием.
Тихо, шепотом начинает сначала шелестеть песок, перекатываясь по крутым склонам барханов и увалов; словно тонкий свист раздается вокруг. Затем немного теряются ясность и резкость контуров. Песок начинает как бы дымиться. Окрестные вершины вдруг превращаются в дымящиеся вулканы. Всё вокруг бурлит и вздымается. Бурные потоки песка как бы поднимаются по краям барханов и бугров. Первые тяжелые капли дождя падают на разгоряченную и неспокойную землю. Двигаться дальше почти невозможно. Вас бьет в лицо песчаная буря. Караван поворачивается спиной к потокам песка и терпеливо ждет. Но вот число капель всё увеличивается, и под их тяжестью смиряется песок. Влага спаивает песчинки и сдерживает их порыв. Дождь успокаивает и ветер и песчаную бурю, но начинаются новые мытарства. Блестящая, ровная поверхность такыров делается влажной и скользкой. Осторожные лошади не решаются ступать на глинистую почву, и лишь очень медленно нам удается провести их через такыр. Но совершенно беспомощными оказываются верблюды: их мягкие подошвы абсолютно не удерживаются на поверхности такыра. Ноги скользят, верблюды падают и не могут подняться. Лучшая твердая дорога — вытоптанная тропа на такырах — в несколько минут не только превращается в истинное мучение для животных, но просто оказывается для них непроходимой.
Холодные, ветреные дни совершенно измучили караван на обратном пути. Последние километры мы шли молча, нетерпеливо поглядывая вдаль, стараясь уловить контуры первых постоянных аулов и первых арыков. Туркмены с удовольствием подумывали о возвращении к семье, мы, усталые от необычайной обстановки, мечтали об удобном поезде.
Но вот начались поля поливных земель: первые арыки и кяризы. Вот повстречались первые туркмены из Геок-Тепе, приветствовавшие наше возвращение из путешествия, от которого они нас так предостерегали.
Наконец мы в Геок-Тепе. Разгружаем наш караван и на солнце около стены разбираем наши ценные грузы, вываливаем десятки пудов ярко-желтой серы и глыбы пустынных гипсов. Вокруг нас растет толпа туркмен, живо обсуждающих наше путешествие, и мы слышим, как наши спутники оживленно рассказывают о наших приключениях, как будто немного их преувеличивая, говоря о змеях, с которыми мы где-то встречались, и о диких кошках, разорванных орлом, и о колтоманах-разбойниках, которых мы не видели, и об огромных сплошных горах серы, которую мы в действительности нашли лишь на вершинах бугров.
Мы подружились с нашими спутниками, и трогательно было наше прощанье с туркменами, с которыми мы провели двадцать три дня в пустыне, среди забот и лишений.
Затем Ашхабад — доклад туркменскому правительству о наших впечатлениях, беседы с местными научными работниками, новая попытка теснее и глубже слить изучение Туркменистана в общую единую струю.
В светлом кабинете, где мы собрались вместе с ответственными руководителями молодой Туркменской советской республики, мы рассказываем о том, что видели, что оправдалось в наших предположениях и что надо делать дальше. Рассказали, что мы только узенькой змейкой врезались в пустыню Кара-Кумы и увидели, что даже в ее наименее доступных центральных частях пустыни нет, нет в том узком смысле этого слова, к которому мы привыкли в общежитии. Здесь оказался своеобразный мир, умирающий на долгие месяцы знойного лета, медленно воскресающий осенью и цветущий, как роскошный сад, весной.
Мы ожидали встретить полное безмолвие и полное безлюдье, — мы встретили богатое население туркмен-скотоводов со своеобразным бытом «песочного человека». Мы ожидали здесь видеть глубокие колодцы, которые из недосягаемых глубин, из-под песков поднимали бы на поверхность земли живительную влагу, — мы нашли воду под самой поверхностью неглубоких водоемов, в самих песках. Стада верблюдов и баранов свидетельствовали о том, что мы в скотоводческом районе. Огромные нарядные караваны показали нам, как своеобразна экономика этой страны, расположенной между Ираном и Хивинским оазисом и живущей своими собственными хозяйственными интересами. А в глубине пустыни, там, где нам рисовали огромное и высохшее ложе Унгуза, мы нашли только горную цепь, разрушенную ветром, отделившим от нее одинокие вершинки. Мы думали идти на северо-восток, а колодцы Шиих оказались прямо на севере и на целый градус (75 километров) к западу. Надо исправить наши географические карты, чтобы правильно поставить и линию Унгуза и серные бугры. Мы думали найти в знаменитых буграх остатки некогда мощных горячих источников с выделениями газов, которые в виде гейзеров выносили из глубин и серу и кремнезем, — мы нашли одни образования пустыни и с пустыней связали и ее богатства желтых самородков серы, как панцирем окутанной защитной коркой, созданной солнечным лучом. Но в чем мы не ошиблись — это в своей надежде увидеть совершенно особый мир со своеобразной природой и людьми. Мы нашли его и увлеклись его красочной самобытностью.
Кара-Кумы — не бесплодная, безлюдная пустыня, с которой ничего не может сделать трудящийся человек, — нет, это еще не освоенное богатство туркменской природы, использовать которое можно и нужно.
Исторические караванные пути Хорезма и Ирана говорили нам о том, что именно здесь будут лежать и будущие пути, которые свяжут сердце России с Востоком — из Москвы через Нижнее Поволжье, между Каспием и Аралом. По каменистой равнине Усть-Урта будет проложен прочный железнодорожный путь; через середину Кара-Кумов от Хивы на Ашхабад или Мерв должна пройти новая магистраль, а с ней будет положено начало широкому использованию Кара-Кумов. Серные бугры сделаются достоянием нашей промышленности, и миллионы пудов серы, приобретаемые сейчас за границей, будут выплавлены здесь на буграх из богатейшей в мире серной руды.
Воды новых арычных систем оросят северные районы Кара-Кумов, а обильные пастбища для верблюжьего молодняка создадут базу для разведения верблюдов. Новая система колодцев сумеет обуздать бурные воды весенних дождей и, собирая их на поверхности такыров, создаст все условия для быстрого роста населения.
Так рисовали мы будущее и были уверены, что молодой республике, смело идущей к новой жизни, окажут необходимую поддержку для претворения этих мечтаний в реальную действительность.
Так закончилась наша первая каракумская экспедиция. Но конец ее оказался только началом новых работ…
Вторая каракумская экспедиция
Не успели мы отдохнуть от трудов первой экспедиции, как стали готовиться ко второй. Надо было закрепить достижения первого года работ. Представлялось важным не только дать более полное научное исследование Кара-Кумов, но и подойти практически к серным месторождениям, выбрать место будущего завода, выяснить точно расположение колодцев и кратчайших путей, и, таким образом, получить все данные для постройки большого промышленного предприятия. Теперь уже легче было готовить экспедицию, можно было включить в ее состав молодых исследователей, заранее проработать программу и взять с собой в пески точные инструменты и радиостанцию. Таким образом, наметился и состав второй экспедиции во главе с Щербаковым, с которым ехали астроном, химик, метеоролог, горный техник и ботаник. Караван состоял уже из двадцати верблюдов и трех лошадей. Молодых исследователей сопровождали те же друзья-туркмены, спутники нашей первой экспедиции, переводчик Анна-Кули и незаменимый в песках «песчаный человек» Бегенч.
