Юрген Торвальд - Сто лет криминалистики
В поисках верного способа отличить самоубийство от убийства с последующей инсценировкой самоубийства сыграли большую роль исследования слюны и эксперименты немца Берга с фосфатидами, то есть с веществами, которые при быстром удушении выделяются печенью и селезенкой, увеличивая содержание этих веществ в крови. Если при повешении или удушении обнаруживалось повышенное содержание фосфатидов во всем теле, кроме головы, то речь шла о самоубийстве. Перетяжка кровеносных сосудов шеи препятствовала проникновению в область головы крови с повышенным содержанием фосфатидов. При повешении или удушении после убийства этого нельзя было наблюдать.
Короче говоря, появился целый арсенал доказательств, о которых Бруардель или Туано не могли и мечтать, и все же их не хватает, чтобы безапелляционно судить о каждом случае. Призыв к величайшей осторожности, который в истории судебной медицины породило дело Жанны Вебер, нельзя забывать.
15. Дело Криппена. Лондон, 1910 год
Дело Харви Криппена, убившего в Лондоне в ночь на 1 февраля 1910 года свою жену Кору, имело все предпосылки стать классическим примером в истории криминалистики. Романтически-приключенческий побег убийцы с любовницей, переодетой мальчиком, вызвал не меньший интерес, чем тот факт, что Криппен был арестован на борту парохода «Монтроз» благодаря новому открытию — беспроволочному телеграфу. Однако за этим приключенческим фасадом скрывалось то, из-за чего дело Криппена оказало большое влияние на развитие судебной медицины в Англии.
Дело Криппена началось 30 июня 1910 года, когда в Скотланд-ярд обратился господин по фамилии Нейш и попросил выяснить судьбу его приятельницы, артистки, которая бесследно исчезла 1 февраля. Ее сценическими именами были Кора Тарнер или Бель Эрмо, а настоящее имя — Кора Криппен. Она была супругой американского врача Криппена, представителя американской фирмы патентованных медикаментов «Муньон ремдиз» и зубоврачебной фирмы «Тус спэшиалистс», проживавшего в Лондоне с 1900 года.
Нейш поведал шеф-инспектору Вальтеру Дью следующую историю: Криппен занимает небольшой дом в северном районе Лондона на Хиллдроп Крезент, 39. Здесь 31 января он и Кора принимали друзей артистов, известных под именем Мартинелли. Мартинелли ушли в 1.30 ночи. С тех пор Кору Криппен больше не видели. Нейш описал ее как жизнерадостную, здоровую женщину лет тридцати пяти. 3 февраля союз «Мюзик-холл лэйдиз гилд», членом которого была Кора Криппен, получил два подписанных ею письма. В них Кора Криппен сообщала, что из-за болезни одного из ее близких родственников она вынуждена уехать в Калифорнию. Письмо было написано чужой рукой. Мартинелли и другие друзья Коры обратились к Криппену за разъяснением, но вместо разъяснений он вдруг появился на балу со своей секретаршей Этель Леневё. Все обратили внимание, что на молодой особе были драгоценности и меха Коры Криппен, и что 12 марта она переехала в дом Криппена. А через десять дней Криппен сообщил друзьям, что жена его умерла в Лос-Анджелесе от воспаления легких.
Шеф-инспектор Дью 8 июля отправился на Хиллдроп Крезент. Дома была только Этель Леневё, симпатичная женщина лет двадцати. Криппен работал на Оксфорд-стрит. Там Дью и застал его. Перед ним был небольшого роста человек, лет пятидесяти, с пышными усами, с глазами навыкате, в очках с золотой оправой. Совершенно спокойно он заявил инспектору: «Я думаю, лучше сказать всю правду. История, которую я рассказывал о смерти моей жены, — ложь. Насколько мне известно, она жива». Правдой же было, как рассказал он дальше, то, что жена покинула его с более богатым человеком. Историю с ее смертью он выдумал, чтобы не выступать в роли покинутого мужа.
Криппен охотно рассказывал о своей жизни. Подробности Дью узнал от его знакомых. Криппен родом из Мичигана, получил диплом в Нью-Йорке, работал врачом в Детройте, Сантьяго, Филадельфии. В 1892 году он женился на красотке, которая называла себя Кора Тарнер или Бель Эрмо, а на самом деле была Кунигундой Макамотски. У Коры был небольшой голос, но зато большая страсть к театру. Влюбленный в нее Криппен оплачивал многочисленные уроки пения и переехал в Лондон, потому что Кора надеялась в британской столице сделать карьеру скорее, чем в Нью-Йорке. Но и в Лондоне Кора не пошла дальше нескольких выступлений в дешевом мюзик-холле. Неуравновешенная по натуре, она срывала злость на Криппене, имела круг сомнительных поклонников, заставляя Криппена вести хозяйство и обслуживать ее гостей. Криппен терпел и не возмущался. Последнее время Кора одаривала своим вниманием американца Миллера.
Такова предыстория. Криппен пригласил инспектора Дью в свой дом на Хиллдроп Крезент, 39 и предложил свою помощь в розыске жены. Рассказ Криппена удовлетворил Дью. Он составил протокол и на этом думал закрыть дело. При составлении протокола ему понадобилось уточнить некоторые обстоятельства. Когда же он 11 июля пришел на Оксфорд-стрит, чтобы поговорить с Криппеном, ему сообщили, что Криппен 9 июля неожиданно покинул Лондон. Дью тотчас проверил дом на Хиллдроп Крезент и застал его брошенным. С Криппеном исчезла также Этель Леневё. Лишь теперь у Дью зародилось подозрение, и он подверг дом тщательному обыску. 13 июля в подвале Дью обнаружил место, где кирпичный пол, казалось, вскрывался. Подняв кирпичи, он увидел кровавое месиво. Это были части тела, в которых нельзя было различить ни головы, ни рук, ни ног, но остались клочки от одежды и среди них — дамская ночная рубашка, На другой день в дом на Хиллдроп Крезент прибыл Август Джозеф Пэппер, хирург и патолог, чтобы обследовать находку.
Британская судебная медицина того времени во многом отличалась от европейской. Колыбелью британской судебной медицины была Шотландия. Там в конце XVIII столетия, по примеру австрийцев, Андрю Дункан-старший, профессор медицины при Эдинбургском университете, начал читать лекции по полицейской медицине. В 1807 году сын Дункана королевским декретом был назначен на пост профессора судебной медицины. Предмет был для Шотландии так нов, что депутаты парламента и городской совет Эдинбурга считали создание кафедры экстравагантной выходкой правительства. Оно, по их мнению, «хотело показать этим, что может позволить себе все, что угодно». Дункан открыл путь, по которому пошли Кристисон, Трейл, Генри Литтлджон и его сын Харвей Литтлджон. Медицинские школы Англии значительно позже уделили некоторое внимание вопросам судебной медицины. Медицинская школа госпиталя Гайя в Лондоне, с которым связаны такие имена, как Руан и Джон Гордон Смиты, несколько опередила другие школы Англии, назначив в 1844 году преподавателем судебной медицины двадцатипятилетнего хирурга Альфреда Свайна Тейлора. Тейлор изучал свой предмет во Франции. Его двухтомник «Теория и практика судебной медицины» был первым значительным трудом такого рода. Благодаря ему в Англии получили представление о европейской системе судебной медицины. Но в то же время именно Тейлор в 1859 году из-за своей ошибки в процессе об отравлении доктором Сметхарстом способствовал росту недоверия английской общественности к юстиции, полиции, а также к новой науке. Это недоверие чувствовалось и в начале XX века. Оно было причиной того, что почти ни один патолог не хотел заниматься проблемами судебной медицины. Решающей же причиной была веками формировавшаяся и укоренившаяся в Великобритании, за исключением Шотландии, система расследования скоропостижных и загадочных случаев смерти.
Если в Европе расследование подобных случаев осуществлялось полицией, государственными врачами, судебными медиками, то в Англии, согласно древней традиции, главную роль в этом деле играл коронер. Коронер — это свободно избранный человек, который проводит общественное расследование (так называемый инквест) подозрительных случаев смерти и случаев скоропостижной смерти в своем районе вместе с судом присяжных, притом присяжных должно быть не меньше семи и не больше одиннадцати. В давние времена коронер назначался английской короной. Его обязанностью было заботиться о том, чтобы имущество осужденных и самоубийц поступало в распоряжение короля. С течением времени роль коронера изменилась, он превратился в контрольный орган расследования насильственной и скоропостижной смерти. Закон не требовал от него каких-либо специальных знаний, а только одной честности. Коронеры и присяжные суды с незапамятных времен выносили решения о причине смерти без каких-либо медицинских знаний, исключительно на основании результатов осмотра трупа и опроса свидетелей. Там, где коронер считал нужным посоветоваться с врачом, он обращался к первому попавшемуся практикующему врачу. Европейское развитие судебной медицины прошло мимо системы коронеров. Эта система была еще и потому несовершенной, что до 1873 года в Англии вообще не существовало регистрации смертных случаев. Закон о регистрации смерти и рождения появился лишь в 1874 году. Но этого было недостаточно. Несовершенство системы коронеров критиковалось еще во второй половине XIX века. Однако и на рубеже столетий десятки тысяч смертных случаев из-за формальной регистрации и медицинской беспомощности коронера вообще не расследовались или получали ложное освещение. Проверкой в 1899 году установлено, что среди незарегистрированных смертных случаев было 127, свидетельствующих о преступлении. Специальные контрольные комиссии 1893 и 1910 годов констатировали, что «существующий порядок освидетельствования умерших создает условия для сокрытия преступлении». Но по сравнению с европейской английская система коронеров имела одно определенное преимущество. Сообщения о скоропостижных и неожиданных случаях смерти и их расследование не попадали непосредственно в руки полиции и поэтому не приобретали печати преступления. Однако чем больше в Европе развивалась судебная медицина, тем яснее становилось, что коронеру в Англии необходимы медицинские знания, знания патологии или же ему должно быть предписано законом привлекать патологов для расследования сомнительных случаев смерти. Критики понимали, что и это еще не гарантировало раскрытия случаев насильственной смерти. Имевшиеся в распоряжении коронеров патологи привыкли устанавливать естественные причины смерти. Специальная же область судебной медицины, знание признаков насильственной смерти были для них грамотой за семью печатями. Кроме всего прочего, существовавшее представление, что любое вскрытие трупа — это «бесконтрольная оргия убийства», препятствовало какой-либо реформе, а ужасное состояние многочисленных британских моргов способствовало возникновению предрассудков. Уже наступило XX столетие, а привлечение патологов к установлению причин смерти стало правилом лишь для небольшого числа лондонских коронеров. Они поняли, что это необходимо не только в случаях убийства, но и во всевозрастающем количестве случаев, когда решение проблем страхования и социального обеспечения зависело от установления причин смерти. В 1903 году городской совет Лондона потребовал, чтобы большие больницы столицы всегда имели дежурного патолога, который в любое время был бы в распоряжении коронера для проведения вскрытия. Но большинство этих патологов все же очень поверхностно знали судебную медицину.
