Юрген Торвальд - Сто лет криминалистики
Туано предлагал изменить правила судебно-медицинских экспертиз, чтобы впредь избежать подобных ошибок. Раздавались требования наказать докторов Одья и Брюно. Президент общества заверил: «Мы сделаем свои выводы из сенсационного дела Жанны Вебер». Никто из присутствующих не подозревал, что это был последний час триумфа в деле Вебер. Лишь четыре месяца отделяло их от того дня, когда они будут горько жалеть о своем ликовании.
14. Конец Жанны Вебер
Это было как гром среди ясного неба. 9 мая 1908 года заголовки парижских газет сообщили: «Ограбление с убийством в Коммерси! Марсель Пуаро, сын трактирщика Пуаро, задушен! Жанна Вебер схвачена на месте преступления!»
Это было непостижимо. Вспомнилось все: и ненависть к убийце, и сомнения в правильности научных экспертиз, и сочувствие к дважды невинно пострадавшей. Но если газеты сообщают правду, то что же остается от триумфа науки? Что стало с верой в ее силу и непогрешимость?
В это время в больнице Коммерси профессор Паризо, декан факультета судебной медицины университета в Нанси, его сын Жан и доктор Тьерри склонились над трупом семилетнего Марселя Пуаро. Позади них стоял следователь Ролен из Сан-Миеля. Он был полон решимости не допустить повторения ошибок следователя Белло и не оставить Туано даже малейшей лазейки, которая помогла бы ему выкрутиться.
Ровно за шестнадцать часов до этого, вечером 8 мая, в Коммерси прибыл штукатур Эмиль Бушери с кругленькой, невзрачной, по-видимому любящей детей, женщиной, которую он представил как свою жену. Он поселился в трактире Пуаро на Рю-де-ла-Паруас. Вечером Эмиль ушел на работу и намеревался вернуться домой поздно. Его жена играла с сыном трактирщика Марселем. Когда настало время спать, она попросила Пуаро, чтобы его сын Марсель лег спать сегодня в постель ее мужа, так как она очень боязлива.
Пуаро беззаботно согласился. Около 10 часов постоялец, живший на втором этаже, услышал крик ребенка. Он позвал Пуаро. Несколько минут спустя они вошли в комнату мадам Бушери, и их глазам предстала ужасная картина. Марсель с посиневшим лицом, бездыханный лежал на постели. Из его рта шла кровь. Рядом с ним лежала на постели жена нового постояльца. Ее руки и рубашка были в крови. Под кроватью лежали окровавленные носовые платки.
Через несколько минут пришел доктор Гишар, но он опоздал. Марсель был уже мертв. Отчетливо различались следы сдавливания на шее. Ребенок прикусил язык, и это вызвало кровотечение. Вымазанная в крови ребенка убийца спокойно заявила, что она не виновата и ничего не знает. Пришедшие из Сан-Миеля жандармы нашли в ее вещах спрятанное письмо мэтра Генри Роберта. Оно было адресовано Жанне Вебер в тюрьму Бурж и датировано декабрем 1907 года. Роберт поздравлял ее со скорым освобождением. Так же тупо, как она твердила о своей невиновности, мадам Бушери призналась, что ее зовут Жанна Вебер.
Труп ребенка под охраной доставили в больницу. Следователь приказал сфотографировать ребенка в том ужасном виде, в каком его обнаружили. «Никакой Туано не сможет у меня скрыть следы преступления», — заявил он. Затем он телеграммой вызвал профессора Паризо из Нанси.
Утром 9 мая Паризо приступил к вскрытию. Каждый разрез фотографировали. Вывод был один: странгуляционная борозда проходила вокруг всей шеи. Особенно ярко она была выражена сбоку, менее отчетливо — под подбородком. На шее и лице множественные следы ногтей и маленькие синячки. На языке следы зубов Марселя. Ролен пригласил в Коммерси также профессора Мишеля, патолога университета в Нанси, который смог приехать лишь вечером 11 мая. Тем временем Ролен с помощью телефона и телеграфа пытался проследить путь, который проделала Жанна Вебер с декабря 1907 года.
Сначала она жила в ночлежке в Фокомболе. Затем Жорж Бонжо, президент Общества защиты детей, будучи уверен в ее невиновности, из сочувствия к «невинно пострадавшей» принял Жанну Вебер на работу в детский дом Оргевиля в качестве няни. Теперь он признался, что эта якобы несправедливо преследуемая через несколько дней попыталась задушить больного ребенка. Ее тотчас уволили. Бонжо не сообщил об этом властям только потому, что боялся поставить себя в смешное положение. В марте 1908 года Жанну Вебер арестовали за бродяжничество. При аресте она заявила, что она та самая Жанна Вебер, которая убила детей в Гут-д'Ор. Когда ее доставили к префекту полиции Лепину, она отказалась от своих слов и заявила, что оговорила себя, чтобы пожить в теплом помещении. Лепин поручил невропатологу Тулузу обследовать ее психическое состояние. Доктор Тулуз нашел ее совершенно здоровой. Так в апреле 1908 года она появилась в Бар-ле-Дю и, наконец, сошлась с Эмилем Бушери.
Когда 12 мая профессора Мишель и Паризо закончили свою работу, сотни людей стояли у ворот госпиталя. В совместном заключении врачи констатировали: «Смерть наступила в результате удушения при помощи носового платка, закрученного вокруг шеи и затянутого под подбородком».
По всей Франции поднялась волна возмущения, разгорелись жаркие споры. Как получилось, чтобы светила парижской судебной медицины по меньшей мере пять раз не смогли обнаружить следы насилия и тем самым содействовали дальнейшим убийствам? Чем это можно объяснить?
От Туано и из парижской школы судебной медицины не последовало никакого ответа, никакого признания совершенных ошибок. Туано и некоторые его коллеги упорно (что, кстати, не свойственно истинно великим людям) продолжали утверждать, что, несмотря ни на что, они были правы. Они прибегли к помощи психиатрии, этому любимому детищу судебной медицины, пока еще ковыляющему от заблуждения к заблуждению.
Жанна Вебер не была отдана под суд и теперь. 25 октября 1908 года парижский психиатр Лато признал ее невменяемой, в чем немалая заслуга самого Туано. Вебер исчезла в сумасшедшем доме Марсеваля и спустя два года покончила с собой, задушив себя собственными руками. И, умирая, она, может быть, испытывала то чувство наслаждения, которое, как предполагают, являлось движущей силой ее преступлений. У Туано и Роберта хватило смелости (нахальства) утверждать, что она совершила лишь одно убийство, убийство в Коммерси. Невероятный ажиотаж вокруг убийств в Париже и в Шамбри гипнотически подействовал, мол, на нее, и она, наконец, совершила то, в чем ее напрасно обвиняли.
В период, когда вера и восхищение величием и непогрешимостью парижской школы судебной медицины достигли своего апогея, дело Жанны Вебер послужило предостережением и научило всех, кто хотел быть объективным, различать пределы возможностей судебно-медицинской науки. Выяснилось, что многие следы преступления во время вскрытия могут остаться незамеченными даже для опытного глаза. К роковым ошибкам могут привести произведенные через длительное время после смерти эксгумации и вскрытия. Это было призывом к скромности, к осторожности, к пониманию того, что судебная медицина призвана не к тому, чтобы самой решать вопросы расследования уголовного дела. Не всегда ее слову можно придавать большое значение, ибо она играет вспомогательную функцию при расследовании уголовных дел.
Что казалось Бруарделю и Туано надежной основой их выводов, было на самом деле лишь фундаментом для дальнейшей работы многих поколений судебных медиков над выяснением проблем, связанных с определением следов насильственного удушения.
Новые поколения судебных медиков изучают процессы, происходящие в человеческом организме во время удушения. Изменение химического состава крови, изменение обмена веществ, возникновение новых химических веществ, повреждения в мозгу, печени и сердце — все это через пятьдесят лет оставит далеко позади представления Бруарделя и Туано.
Работа новых поколений исследователей приведет к констатации того печального факта, что удушение детей при эластичности их горла и шеи оставляет мало следов и что следы эти к тому же быстро исчезают. Стало известно, что часто не удается обнаружить следов при удушении путем сдавливания грудной клетки, о чем Бруардель и Туано вообще не имели понятия.
Используя достижения гистологии, новые поколения ученых исследовали под микроскопом малейшие изменения, происходящие в тканях при удушении. В своих работах венгр Орзос исследовал процессы растворения жира в мельчайших жировых клетках в области странгуляционной борозды. Японцы Кубоява и Огата путем окрашивания научились отличать неповрежденную ткань от ткани странгуляционной борозды, следы сдавливания которой из-за удушения мягким способом (например, шалью) были почти незаметны. В работах немецкого ученого Вальхера и южноафриканского — Макинтоша исследовалось тончайшее расслоение тканей, а также давалось описание результатов гистологического анализа лимфатических узлов, тончайших стенок кровеносных сосудов и нервных клеток шеи.
