Аркадий Жемчугов - «Крот» в окружении Андропова
Школьные успехи Лейбы и явные проблески таланта художника помогли ему попасть в московский Лазаревский институт, который готовил своих студентов к дипломатической и консульской службе. Блестяще окончив институт, Лейба поступил в Школу правоведения при Московском университете, одно из прославленных учебных заведений царской России. Но учиться ему там не пришлось. В 1916 году его призвали в армию, в 104-й полк, который считался резервным и дислоцировался на Урале.
В марте 1917 года Лейба успешно прошел курс обучения в школе прапорщиков, а в мае — вступил в РСДРП, в так называемую «группу интернационалистов» Соломона Абрамовича Лозовского. Наконец, в 1920 году — перебрался к большевикам. «Я верил в программу и обещания Ленина», — вспоминал он впоследствии.
В том же, 1920 году он был направлен в 12-ю армию на юго-западной границе Европейской части России на должность следователя и заместителя начальника Особого отдела (военной контрразведки). В этом качестве ему довелось лично возглавлять боевые операции на оккупированной поляками территории, взрывая мосты, электростанции, выводя из строя телефонные и телеграфные линии связи, железнодорожные пути.
Л. Фельдбин (Л. Л. Никольский) Сухуми 1926 г.
На советско-польской войне Лейба Фельдбин вскоре поднялся до руководителя разведывательно-диверсионными операциями на юго-западном направлении Красной Армии. На него обратил внимание Артур Христофорович Артузов, начальник Особого отдела ЧК 12-й армии. И когда Лейба в декабре 1920 года обратился к нему с просьбой о переводе в Москву, Артузов не раздумывая рекомендовал юношу в новые, формирующиеся подразделения ЧК. В результате в 1921 году Лейба уже как чекист отправился в Архангельск на должность начальника секретно-оперативной части городской ЧК. С этого момента исчезает Лейба Фельдбин и появляется Лев Лазаревич Никольский. Таков был его первый из бесчисленного множества оперативных псевдонимов.
1 апреля 1921 года Лев Никольский женился на Марии Владиславовне Рожнецкой, уроженке Киева, поразительно красивой и умной девушке, моложе его на восемь лет. В 16 лет она вступила в партию. С 1919 года начала работать в советских учреждениях, а затем добровольцем ушла на Юго-Западный фронт, где и встретила своего суженого-ряженого. 1 сентября 1923 года у молодоженов родилась дочка Вероника.
В 1923 году Никольскому, уже вернувшемуся из Архангельска в Москву, было поручено провести расследование с целью возбуждения судебного преследования по делу о коррупции, связанному с обращением государственной собственности в личную. Свои выводы он огласил на специальном заседании Политбюро, на котором присутствовали Сталин и Дзержинский. Его профессионализм и четкость выражения мыслей были оценены шефом ЧК по достоинству: Никольский был переведен на службу в штаб-квартиру ОГПУ на должность помощника начальника Экономического управления (ЭКУ) и одновременно начальника 7-го отделения ЭКУ.
В конце 1925 года Никольского срочно направили, причем с личного одобрения Сталина, в Закавказье. Назначили комбригом и поручили охрану границ Советского Союза с Турцией и Ираном. Никольский оправдал доверие «вождя народов». Демонстрируя незаурядные организаторские способности и профессиональный подход к решению вопросов борьбы с мятежниками в непростых условиях дикой гористой местности, он добивается максимальных результатов при наличии минимальных средств и возможностей. И это не осталось незамеченным в Москве. О молодом комбриге начали говорить как о талантливом военачальнике.
Однако на другом фронте, на семейном, Никольских подстерегла беда. Однажды они и их любимая Вероника сильно промокли в Тифлисе под внезапно нагрянувшим ливнем. У дочери поднялась температура, начался озноб. Родители решили, что это обычная простуда. И лишь позднее, когда на следующий год они вернулись в Москву, услышали потрясший их диагноз врачей: ревматизм, болезнь, считавшаяся тогда неизлечимой.
В 1926 году Никольский перешел на работу в ИНО — Иностранный отдел ОГПУ и сразу же был направлен резидентом в Париж с паспортом Льва Леонидовича Николаева. В его обязанности входил не только сбор разведданных для ОГПУ, но также контроль за безопасностью советского посольства и торгпредства и наблюдение за политической благонадежностью советских граждан в Париже. Нс менее важной задачей, поставленной перед ним еще в Москве, считалась организация дезинформационной работы. «Решение о том, какую информацию или слухи, если таковые появлялись, следовало окольным путем подсунуть так, чтобы они дошли до ушей определенного иностранного правительства, было само по себе вопросом высокой политики и должно было подчиняться конкретным целям, преследуемым высшим эшелоном власти СССР, — вспоминал впоследствии Никольский. — Дезинформация — это не просто ложь ради лжи; предполагается, что она станет ловким способом заставить другое правительство делать то, что Кремлю желательно, чтобы оно делало, или запугать и застращать правительство какой-нибудь страны до состояния полной пассивности или до такой степени, что оно пойдет на уступки СССР».
Деятельность Никольского как «легального» резидента ОГПУ в Париже была положительно оценена в Москве, о чем лишний раз свидетельствовало его назначение на новое место службы — резидентом в Германию. В Берлин он прибыл в январе 1928 года, вскоре после того, как отпраздновал свое 33-летие.
В Германии ему предстояло заняться новым видом разведывательной деятельности, которая на том этапе развития Советского Союза приобретала не меньшее, а скорее, большее значение, чем военная или политическая разведка. Ему предстояло организовать промышленный шпионаж с целью, как он выразится позже, «оказания помощи в индустриализации Советского Союза путем кражи производственных тайн — новых изобретений, секретных технологических процессов И Т.П.».
В 1929 году в ИНО было создано специальное подразделение по промышленной разведке, в функции которого входило получение нелегальным путем того, что Наркомвнешторгу было не по силам получить посредством легальных контрактов или экономического лицензирования германских промышленных технологий.
Как вспоминал позже Никольский, он прибыл в Берлин в тот момент, когда СССР уже связал себя целым рядом обязательств по закупке у немецких фирм крупных партий машин и оборудования и даже целых заводов для того, чтобы обеспечить выполнение заложенных в первом пятилетием плане показателей по развитию отечественной индустрии. Поэтому весь многочисленный персонал советского торгпредства в Берлине находился практически в распоряжении Никольского. И он этим активно пользовался. «Иногда получения всех необходимых формул, чертежей и инструкций было достаточно для того, чтобы советские инженеры и изобретатели смогли воссоздать сложный механизм или в точности воспроизвести какой-то производственный процесс», — писал Никольский.
Чтобы представить уровень промышленного шпионажа и его размах, достаточно сказать, что даже такие ведущие в Германии фирмы, как «Юнкере», «БМВ», «ЛЭГ» и «Сименс», в те годы во многом зависели от контактов с советским торгпредством, точнее, от его отдела, который по соображениям конспирации назывался «инженерным отделом». Если же контракт по каким-либо причинам срывался — использовались возможности агентурного аппарата, которым достаточно быстро сумел обзавестись предприимчивый Лейба. Прекрасной иллюстрацией к этому может послужить история с приобретением технологии изготовления промышленных алмазов.
Все началось с того, что Наркомат тяжелой промышленности СССР закупил партию образцов «види». Так назывались изобретенные компанией Круппа искусственные камни для режущих инструментов, в которых остро нуждалась тогда советская нефтяная промышленность. Убедившись в производственных условиях в их прочности и высокой режущей способности, советская сторона приняла решение о покупке патентных прав на производство «види» и одновременно о заключении с Круппом контракта на строительство в Советском Союзе завода по их производству. Однако приехавшие в Москву для переговоров полномочные представители фирмы запросили непомерно высокую цену как за патент, так и за строительство завода. Когда об этом узнал Сталин, то пришел в ярость и заявил тогдашнему шефу ОГПУ Менжинскому: «Эти ублюдки хотят слишком много денег. Попытайтесь выкрасть это у них. Покажите, на что способно ОГПУ!»
К выполнению этого задания Никольский привлек своего агента — ученого из Берлинской высшей технической школы. Выяснив через своих коллег место нахождения завода-производителя «види», агент отправился туда и познакомился в одной из пивных с работниками этого завода. Сославшись на то, что работает над монографией о твердых сплавах, агент без особого труда выяснил у собутыльников, что по интересующим его вопросам лучше всего ему поговорить с ответственным за технологический процесс старшим техником. Выяснить его фамилию и домашний адрес также не составило труда.
