Эдгар Уоллес - Похищенная картина. Убийство у школьной доски. Обожатель мисс Уэст. Рубины приносят несчастье
— Нет.
— Вам известен юридический термин «фактический брак»?
— Да.
— Вы когда-нибудь использовали фамилию «Бакстер»?
— Да.
— До путешествия на пароходе?
— Да.
— Правда ли, что существенным пунктом плана, составленного вами и Манро Бакстером, была симуляция самоубийства и создание видимости его смерти?
— Да.
— Чья это была идея? Ваша или Бакстера?
— Его!
— Итак, в целях контрабанды значительного количества брильянтов Бакстер запланировал следующее: выброситься за борт и создать видимость собственной смерти. Верно?
— Верно. Я уже говорила об этом.
— Иными словами, — спокойно продолжал Мейсон, — Бакстер намеревался какое-то время считаться покойником, если это будет ему выгодно?
— Протестую! — гневно выпалил Гамильтон Бергер. — Вопрос уже задавался раньше, и свидетель ответил на него.
— Протест принимается, — заявил судья Хартли.
Мейсон улыбнулся присяжным. Он был доволен, что удалось обратить их внимание на принципиально важный, по его мнению, аспект дела.
— Вы знали, что принимаете участие в контрабандной афере? — спросил Мейсон у свидетельницы.
— Ну, разумеется. Я ведь не дура!
— Вот именно, — поспешно согласился Мейсон. — Когда началось следствие, вам пришлось иметь дело с окружным прокурором?
— Конечно.
— А не было ли решено в прокуратуре округа, что, если вы дадите показания по этому делу, вас не привлекут к ответственности за контрабанду?
— Ну что ж…
— Минутку-минутку! — прокурор Бергер проворно вскочил. — Ваша честь, я протестую!
— Обоснуйте ваш протест, — потребовал судья Хартли.
— Вопрос неправомерный, несущественный и не относящийся к делу!
— Протест отклоняется, — решил судья Хартли. — Пусть свидетель ответит на вопрос защиты.
— Ну что ж, конечно, формального договора мы не заключали. Это было бы неразумно.
— Кто вам сказал, что это было бы неразумно?
— Все так считали.
— Кого вы имеете в виду? Кто «все»?
— Ну… таможенники, окружной прокурор, полиция и мой собственный адвокат.
— Понимаю, — Мейсон внимательно посмотрел на свидетельницу. — Вам сказали, что неразумно заключать формальное соглашение, но в то же время вас заверили, что если их устроят ваши показания, то против вас не будет выдвинуто обвинение в контрабанде. Верно?
— Ваша честь, возражаю против слов «если их устроят ваши показания», — нервно вмешался Гамильтон Бергер. — Такая манера ведения допроса навязывает свидетелю определенный ответ.
Судья Хартли покосился на свидетельницу.
— Поставим вопрос иначе, — поспешно сказал Мейсон. — Ваши показания были оговорены заранее?
— Мне велели говорить правду.
— Кто велел?
— Мистер Бергер, окружной прокурор.
— И вас обещали освободить от ответственности за контрабандную аферу, если вы дадите именно такие показания?
— Если я скажу правду? Да.
— Лица, с которыми вы обсуждали эти проблемы, пообещали не привлекать вас к ответственности за контрабанду уже после того, как вы рассказали им «всю правду»?
— Да.
— Это была именно та версия, которую вы изложили сейчас в суде?
— Конечно.
— Итак, когда прокурор Бергер посоветовал вам говорить «только правду», он имел в виду именно эту версию?
— Да.
— Значит, вас заверили, что в награду за изложение суду вышеупомянутой версии вы будете освобождены от ответственности за участие в контрабандной афере?
— Так я поняла.
— Стало быть, полнейшая безнаказанность в обмен на эту любопытную историю?
— Ну… не совсем… Не в таких грубых выражениях… — растерянно пролепетала Ивон Манко.
Публика разразилась громким смехом.
Гамильтон Бергер едва сдерживал раздражение.
— Мой следующий свидетель — Джек Джилли, — сурово объявил он.
Джек Джилли оказался щуплым человечком с бегающими глазками, длинным острым носом и резко очерченными скулами. Он двигался так тихо и бесшумно, что почти никто не заметил, как он проскользнул на место для свидетелей. Джек Джилли принес присягу, сообщил секретарю суда свою фамилию и адрес, а затем вопросительно посмотрел на окружного прокурора.
— Ваше ремесло? — поинтересовался Гамильтон Бергер.
— В настоящее время?
— Я полагаю, сейчас вы занимаетесь тем же, чем и полгода назад?
— Нуда.
— Итак, чем вы занимаетесь?
— Даю напрокат рыбацкие лодки.
— Где?
— У нас на пристани.
— Вы знали Манро Бакстера, когда он был еще жив?
— Прошу повременить с ответом, — энергично вмешался Мейсон. Затем он обратился к судье Хартли: — Ваша честь, заявляю протест. Вопрос опирается на факты, не подтвержденные доказательствами. Из материалов, представленных суду до настоящего момента, вытекает, что Манро Бакстер жив до сих пор.
— Ваша честь, прошу слова! — столь же энергично воскликнул Гамильтон Бергер.
Судья Хартли минуту поколебался.
— Гм, мне кажется, наиболее логичным было бы в первую очередь установить… однако… Слово предоставляется окружному прокурору!
— Ваша честь, — напыщенно произнес Гамильтон Бергер, — Манро Бакстер прыгнул с палубы парохода в очень глубоком месте. С тех пор никто не видел его живым. Пассажиры и команда могут подтвердить, что Бакстер побежал на корму, выбросился за борт и исчез под водой. Были спущены спасательные лодки, залив тщательно прочесали. Манро Бакстер так и не выплыл.
— Ваш собственный свидетель заявил, — сухо заметил судья Хартли, — что это было частью плана, который…
— Да-да, я знаю, — нетерпеливо перебил Бергер. — Но планы далеко не всегда венчаются успехом. Прыгнуть в океан с борта парохода — затея весьма рискованная…
— Прошу вас, господин обвинитель, в дальнейшем не перебивать судью, — резко оборвал его Хартли. — Из показаний вашего собственного свидетеля вытекает, что все это было частью запланированного представления, имевшего целью создать видимость самоубийства Манро Бакстера. В свете закона человек считается живым до тех пор, пока факт его смерти не будет неоспоримо доказан. Я принимаю возражение защиты.
— Хорошо, ваша честь. Я сформулирую вопрос иначе, — поспешно согласился Гамильтон Бергер. — Мистер Джилли, вы были знакомы с Манро Бакстером?
— Да.
— Близко знакомы?
— Встречался несколько раз.
— Вы знали Ивон Манко? Женщину, которая давала показания перед вами?
— Да.
— Скажите, чем вы занимались шестого июня этого года? Я имею в виду вашу профессию.
— Я давал напрокат лодки.
— А до пятого июня?
— Давал напрокат лодки.
— Вы дали кому-нибудь напрокат лодку пятого июня, около семи часов вечера?
— Да.
— Кому?
— Если честно, не знаю.
— Может быть, какому-нибудь мужчине, которого раньше никогда не видали?
— Да.
— Этот человек сказал, что ему от вас нужно?
— Он заявил, что его направили ко мне, так как…
— Минутку, — прервал Мейсон. — Возражаю против пересказа бесед, происходивших в отсутствие обвиняемого и не имеющих к нему отношения.
— Я намерен доказать, что эта беседа имеет отношение к личности обвиняемого, — сообщил Бергер.
— В таком случае вы сперва должны представить аргументы.
Судья Хартли кивнул головой:
— Протест принимается.
— Слушаюсь, ваша честь, — проворчал Бергер и вновь обратился к свидетелю: — Вы дали напрокат лодку незнакомому человеку?
— Да.
— Вы это сделали под влиянием того, что он вам сказал?
— Да.
— А когда этот человек воспользовался лодкой? То бишь когда он за ней явился?
— На следующее утро, около пяти.
— Как это произошло?
— Мы вместе стояли на пристани. Со мной был мощный бинокль. Когда я увидел, что экскурсионный пароход приближается к порту, я сказал об этом незнакомцу. Он вскочил в лодку и поплыл.
— Он включил мотор?
— Мотор пришлось включить часом раньше, иначе бы он не успел как следует разогреться.
— И как поступил этот человек?
— Повел лодку прямо в сторону канала.
— Минутку, — вмешался Мейсон. — Ваша честь, предлагаю вычеркнуть все эти показания из протокола, поскольку они не имеют ни малейшего отношения к обвиняемому.
— Мои последующие вопросы докажут, что все это имеет к обвиняемому непосредственное отношение, — быстро возразил Бергер.
— Суд оставляет решение за собой, — заявил судья Хартли. — Мне кажется, это всего лишь предисловие.
— Что вы сделали, вручив незнакомцу лодку?
— Ну-у-у… Мне стало любопытно, и я захотел увидеть…
— Ваши мысли и эмоции никого не интересуют, — перебил Бергер. — Что вы сделали?
