Михаил Жутиков - Проклятие прогресса: благие намерения и дорога в ад
Это пролетариату-то одолеть Зло?
Разрушение докатывается наконец до самых основ народных: коллективизация… Получил же ты, человече, от вождей «землю крестьянам», не обманули: два метра в длину!
Подневольный труд – правда, без «песен», зато с сильным переплясом – вот то, что досталось ХХ веку от бредней демократов. Суровые строители, после многих жертв, возвели таки (почти из принципа) столько желаемый и уже почти ненавидимый ими социализм.
Но боже! Кто б его узнал?
Каким смотрел он злобным взглядом,
Как полон был смертельным ядом
Вражды, не знающей конца…
«Увы, злой дух торжествовал.»
И проклял Демон побежденный
Мечты безумные свои…
Мы вступаем в новый век без социализма и без поэзии, более одичалые, чем были, теснимые сильнейшим безжалостным врагом, не скрывающим своих целей, и с той же кавказской войной, которая будто и не прерывалась. Идет подлая, компьютерно-расчисленная, неуязвимая для ответа бомбардировка Югославии с применением радиоактивной взрывчатки – история разрешается как трагедия. Что же: «богатство на время, а нищета на всю жизнь»? Поманила залетная бабочка; спасибо за мечту и за обман.
… Может быть, силы завтрашних бесов действуют сегодня? – из Машины Времени выходят отставные майоры, чтобы между бездельем убить Бабочку? Оступился и сошел с Тропы? Или вечно майорам убивать гениев, это их, так сказать, майорская служба? (Ты уже не уйдешь, ты не можешь уйти, нанизанный на эту вертлявую, накаленную пулю – ты приехал, прибыл в компании весельчаков, но остаться тебе здесь одному, одному!)
Я думал: жалкий человек,
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но непрестанно и напрасно
Один враждует он – зачем?
Через страдание невинного – ту самую слезу ребенка – только и можем мы понять, только и поймем когда-нибудь, что творим, как виновны мы. Это и есть ответ на великое вопрошание инвективы Достоевского. Так! – но где ответ на простое твое: «Зачем»?
* * *– Вам где автозапчасти нужно?
– Да нет.
– А-а! Прямо вон, где столб стоит, где воротá.
…Поднялся Пятигорск от Верхнего рынка, подступил к Машуку, уже у подножия его теснятся многоэтажки с их пароходной жизнью – жизнью потомков Каина и Авеля на общей лестнице. Гористый, изначально прекрасный пейзаж иссечен горизонталями этажей; глаз утешен лишь на вертикали собора. В городе закрыто 80 источников минеральных вод – загрязнение водоносного слоя выбросами гальванических ванн «Пятигорсксельмаша». «Самобытная деятельность масс», столь любезная честному сердцу Николая Добролюбова. «Природа не храм, а мастерская…»
«Тамань – скверный городишко на юге России»…
По сторонам асфальтовой ленты к месту дуэли высажены рощи: сосна, грецкий орех. Вокруг скорбного квадрата – мощные лиственницы, ровно стриженные кустарники самшитового семейства. Прекрасен скульптурный горельеф Микешина: небольшая округлая голова, – упрямая своевольная натура. Выражено подлинное: печать глубокой силы – но не обреченности, нет!
Любят его? Владел же он, значит, тайной власти, тайной любви?
Не все потеряно?
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего?..
«Но все-таки больно, телесно больно. Зачем эта боль?» спрашивают люди. «А затем, что это нам не только нужно, но что нам нельзя бы жить без того, чтобы нам не бывало больно», ответил бы тот, кто сделал то, что нам больно, и сделал так мало больно, как только было можно, а благо от этого «больно» сделал так велико, как только было можно (Л.Толстой).
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом…
Любить…но кого же? на время – не стоит труда…
Я не могу любовь определить.
Но это страсть сильнейшая! – любить
Необходимость мне…
«Но говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его, а поступили с ним как хотели».
«Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную».
«Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся».
«Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное».
«И кто не собирает со Мною, тот расточает».
«Преступление и наказание» Ф.М.Достоевского как история России хх века
Речь в этом наброске пойдет об одной аналогии, – как думается, не формальной, а существенной и потому не бесполезной сегодня – именно, об аналогии между историей России ХХ столетия и фабулой романа Ф.М.Достоевского. Ныне, миновав исход этого столетия, можно определенно заключить, что вся Россия прошла мучительным путем Родиона Раскольникова…
Аналогия эта, однако же, не та, что производится обычно прямо от прозрения, мистического провидения автора – скорее, само это «провидение» происходит от верно уловленной первопричины наших смут, – и в таком случае оно получает, если угодно, свое «материальное» объяснение. Параллели (и даже некоторые натяжки), проводимые при таком сопоставлении романа с историей, получают, таким образом, поддержку «изнутри», от этой первопричины, – получают свое настоящее обоснование. Тем самым снимаются и некоторые (при натяжках вполне понятные) раздражения – отчасти имевшие место при попытках подобного сближения у других авторов. Но главное, при этом становится совершенно органичным разговор об одной позабытой всеми причине нашей истории…
1. ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Не вдаваясь в предысторию России начала ХХ века, возьмем эту ситуацию как готовую, – как берет свой роман с первых слов в готовой картине наш великий автор, и сравним происходящее тут и там, исходя, конечно, из романа, т. е. акцентируя романическую фабулу в отношении ее сходства (временами поистине мистического) с осуществившейся нашей историей.
Не боясь сбиться на пародию (какой уж тут юмор) и не в буквальном, конечно, сопоставлении, но только… как хотите, а старуха-процентщица Алена Ивановна, в отношении предрешенности судьбы своей, не есть ли тот самый «одряхлевший дворянский класс» начала нашего века, даже отчасти и двор последнего монарха, – в смысле общей деградации государственного управления? Быть может, не лишена нечаянной и грустной аналогии даже и деятельность старухи по сбору в некую бездонную укладку «добровольного» заклада многих и нередко последних ценностей (скажем, сословных); словом, это персонифицированный «классовый враг» начала ХХ столетия с его (врага) характерными чертами – кроме, разве, скопидомства. Что-то покажется уж и чересчур отталкивающим… Аналогия с русской аристократией, впрочем, мало карикатурна. (Знаменательно, что к старушонке никакого особенного омерзения читатель не испытывает, скорее чувство более сложное, даже и не без жалости).
«Идея» Родиона Раскольникова – это радикализм в его конечном выражении, прямой большевизм в формуле ясной и смелой, «простой, как правда»: зачем жить дряхлому и ненужному, зловредному кровопийце – если одним махом можно его прикончить; на взятые же у него «по праву» деньги (используя взятую власть) в последующем «тысячу прекрасных дел совершить». Всего-то дрянь, старушонка. «Стена, да гнилая, ткни – и развалится» (Ленин).
«…– Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь? […] С другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки, и это тысячами, и это всюду! Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обреченные в монастырь! […] Убей ее и возьми ее деньги, с тем, чтобы с их помощью посвятить себя всему человечеству и общему делу: как думаешь, не загладится ли одно крошечное преступление тысячами добрых дел? За одну жизнь – тысяча жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки?»
Сам Родион Раскольников, мучимый неисходной бедностью, донимаемый отчаянными мыслями, вроде вышеприведенных («мысли» эти высказывает в романе посторонний и случайный студент, но они близки герою) – страдающий, заметим, и от запросов гордости, уязвленный, даже и мучимый уже не столько бедностью, сколько от нее унижением и все более и более именно от нее унижением (уже как бы и «назло» остающийся без дела и безо всякого движения: «чтоб еще хуже было»), – это наш, не знающий на что решиться, народ; то есть, временами это как бы не весь народ, а только пресловутый «передовой класс»… но в той самой мере, в какой разумом Раскольникова завладевает болезненно-навязчивая «идея», народ наш – не весь, но в части, решающей дело – передается большевизму. Призрак индивидуального (национального) величия и амбиции некоего «мирового авангарда», а главное, горизонты последующих «добрых дел» – тут, перед началом другого, вполне низменного, дела прямо тождественны.
