Абрам Фет - Инстинкт и социальное поведение
Почти у всех теплокровных животных внутривидовая агрессия снижена в такой мере, что по существу запрещается убийство особей своего вида в конкурентной борьбе. Насколько мне известно, среди теплокровных только у немногих видов, в частности у человека и у крысы, отсутствует этот инстинктивный запрет. На заре человечества безусловный запрет убийства себе подобных ограничивался небольшой первичной группой. За пределами этой группы агрессивность полностью высвобождалась и приводила к убийству и даже каннибализму по отношению к человеческим особям других групп.
Развитие первобытной экономики привело к тому, что большие группы стали более жизнеспособны в хозяйственном и военном отношениях. Там, где развитие культуры и ее доминирование над инстинктом агрессии позволило перенести метку "свой – чужой" на бОльшие коллективы (например, по языковым, религиозным или поведенческим признакам), вместо небольшого племени, объединенного родственными связями, стали возникать племенные союзы, этносы и государства. Метка "свой", а следовательно и запрет убийства, стала обозначать тысячи, сотни тысяч и даже многие миллионы человек. Это гуманистическое направление в развитии человечества привело к тому, что инстинкт внутривидовой агрессии все более и более подавлялся.
Роль культуры в этом процессе весьма подробно исследована в предлагаемой книге. С другой стороны, подавленный инстинкт внутривидовой агрессии высвобождался во время кровопролитных войн и социальных потрясений, а в мирное время нуждался в жестоких зрелищах – реальных или вымышленных.
За время своего первобытного существования человечество обзавелось еще одним социальным инстинктом, которого нет у других видов теплокровных. У всех социальных животных асоциальное поведение в группе, например, нарушение правил рангового распределения или отказ от участия в коллективной защите, наказывается резким снижением ранга в иерархии.
У человеческих групп инстинкт, направленный против асоциального поведения, приобрел форму инстинкта социальной справедливости. Доисторические человеческие группы совместно владели территорией и, следовательно, совместно владели тем, что сейчас следовало бы назвать природной рентой. Но рента у этих групп появлялась также в результате развития культуры и технического прогресса. Эта интеллектуальная рента также принадлежала всему племени. Поэтому асоциальным стало считаться не только поведение лентяев и трусов, но и любые попытки приватизации природной и интеллектуальной ренты. Это книга о том, какую роль в истории сыграли инстинкт внутривидовой агрессии и инстинкт социальной справедливости, об их подавлении культурной эволюцией и о том, как опасны периоды упадка культуры.
Несколько слов о расхождениях во взглядах между автором книги и автором этого предисловия. По мнению автора книги, инстинкт социальной справедливости направлен против людей, уклоняющихся от участия в полезном труде. Помимо лентяев, к ним относятся также люди, живущие за счет ренты благодаря глубокому, укоренившемуся в культуре уважению общества к частной собственности.
Однако, по моему мнению, первоначальный инстинкт социальной справедливости доисторического человека был направлен и против права распоряжаться результатами своего собственного труда. Никакая работа не могла вознаграждаться правом распоряжаться ее результатами. Существовали другие формы вознаграждения, приводившие в конечном счете к повышению коэффициента размножения данной человеческой группы, что составляло положительный отбор.
Инстинкт социальной справедливости возник и укоренился в течение сотен тысяч лет в малых племенных группах. Долгое время развитие культуры и инстинктивное поведение не противоречили друг другу. Все культурные традиции легко уживались с инстинктами и даже усиливали их действие. При этом все время сохранялся небольшой размер племенной группы как единицы эволюционного и культурного процесса.
Появлению больших групп предшествовали культурные достижения, выходившие за рамки первобытных инстинктов: во-первых, возникла возможность приватизации результатов собственного труда и любой другой формы деятельности, вплоть до порабощения людей в результате военной победы; во-вторых, возникли касты или группы людей, занимавшие определенную иерархическую позицию в большом племени или народе; в-третьих, возник запрет на убийство не только соплеменников, но и людей, принадлежащих к другому племени. Скорость исторического прогресса, быстрое развитие культуры, быстрое развитие экономики и вся социальная эволюция – все они обязаны этой самой важной в истории первой победе культуры над инстинктом. Но инстинкты эти, как будто побежденные, продолжают существовать, и нередко культурное развитие поворачивает в сторону инстинкта социальной справедливости, при всем укоренившемся в культуре большинства народов уважении к праву человека получать вознаграждение за собственные усилия. Так, в демократических странах безработных не лишают права голоса, то есть сохраняют за ними номинальное право распоряжаться общественными должностями и общественными финансами. Этой демократической победе предшествовал длительный поиск «социальной справедливости» философами, социологами, всеми религиями и, конечно, художественной литературой.
Автор подробно и последовательно рассматривает упадок современной культуры, ограничиваясь при этом ее европейской ветвью. Несомненно, все, чем привлекает и отталкивает европейская культура, больше всего сказалось на истории человечества нескольких последних столетий. Упадок европейской культуры и вызванные этим общечеловеческие кризисы по-настоящему судьбоносны. Автор книги пытается найти проблески Возрождения в нынешней европейской культуре. На мой взгляд, не менее, а даже более вероятно, что Возрождение (если оно, конечно, будет) возникнет на стыке европейской культуры и других высоких культур.
Любая сложная система подвергается воздействию многих параметров, и история человечества не является в этом смысле исключением. Однако, исторические процессы чаще всего исследуются в период кризисов, когда число движущих историю сил резко сокращается. В этих условиях анализ системы значительно упрощается и сравнительно легко ведет к успеху. Заслуга такого рода анализа принадлежит в первую очередь деятелям французского Просвещения и, в особенности, Карлу Марксу, которому первому удалось осознать самое начало кризиса европейской цивилизации.
Благодаря возникновению этологии состав движущих сил истории существенно увеличивается, поскольку в историческую науку входят социальные инстинкты, которые действуют непрерывно, как в обычных, так и в кризисных условиях, и часто придают культурным и социальным событиям трагическую форму. Выход из кризисных ситуаций происходит при взаимодействии культуры и социальных инстинктов, и в зависимости от преобладания того или другого протекает эволюционным или насильственным путем. Осознание этого факта дает нам возможность управлять историческим процессом и избегать социальных катастроф.
Представление об инстинкте устранения асоциального паразитизма, введенное Лоренцем в частных случаях, применяется в предлагаемой книге к широкому кругу исторических явлений и связывается с классовой борьбой. Показано, как на фоне постоянно действующих угнетенных социальных инстинктов классовые и этнические противоречия приобретают форму кровавых столкновений.
Этот подход открывает новое направление в историографии.
Актуальность развития такого направления особенно заметна в настоящее время в связи с двумя стихийно идущими противоположными процессами: со все возрастающей опасностью глобального разрушения нашей цивилизацией среды обитания и социальной среды существования человечества, а с другой стороны сравнительно медленного, но неуклонно идущего развития в культуре демократических и гуманистических начал.
Предлагаемая книга поможет широкому кругу читателей не только осознать грядущие опасности, но и включиться в позитивный процесс управления историей.
Р. Г. Хлебопрос
ВВЕДЕНИЕ
Так называемая "природа человека" была и остается предметом заблуждений. Старое заблуждение было в том, что человек по природе своей ангел, но падший ангел; новое заблуждение состоит в том, что человек по своей природе зверь, но зверь, поддающийся дрессировке. Вряд ли надо доказывать, что человек никогда не был и не может быть ангелом. Но философия Нового времени, поставившая земные интересы на место небесных, впала в другую, противоположную крайность. Она изобразила человека чудовищем эгоизма и жестокости, а человеческое общество – как "войну всех против всех" (bellum omnium contra omnes). Это понимание природы человека, с циничной прямотой высказанное Гоббсом, до сих пор остается основой государственной мудрости западного мира. Что бы ни говорили в торжественных случаях его представители, подсознательное мышление и вытекающие из него установки этих людей предполагают, что человек – опасный зверь, всегда преследующий корыстные интересы, а вся организация общества нужна для того, чтобы держать этого зверя в узде.
