Эдвард Араб-Оглы - В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба
В своих прогностических экскурсах буржуазные футурологи устремляются не только в следующее столетие, но даже в… XXV век, о чем свидетельствует, например, появление любопытной книги Бернхэма Патнэма Беквита «Следующие 500 лет: научные предсказания главных социальных тенденций».[14] Разумеется, ни о каком серьезном научном прогнозе на такой срок вообще не может быть и речи.
Социальное прогнозирование вообще и футурология в частности весьма неоднородное в теоретическом и в социальном отношениях явление. В условиях современного государственно-монополистического капитализма в области социального прогнозирования имеет место столкновение различных направлений, течений и школ, не говоря уже о футурологических концепциях. Это столкновение объективно обусловлено классовыми интересами и противоречиями; оно отражает борьбу между различными социальными идеалами. В калейдоскопе имен и концепций можно тем не менее весьма четко выделить два основных направления, хотя неоднородных по представительности и влиянию, но отличающихся друг от друга прежде всего по социальному содержанию, буржуазно-апологетическое, так или иначе выражающее интересы и стремления государственно-монополистического капитала, и социально-критическое, в большей или меньшей мере отражающее опасения широких слоев населения. На периферии этих двух направлений существуют весьма пестрые право- и левоэкстремистские течения, которые, несмотря на радикальные взгляды и лозунги, практически не в состоянии противопоставить первым двум сколько-нибудь ясной социальной перспективы. Следует отметить, что и внутри основных направлений ведется острая борьба, происходит столкновение различных концепций предстоящего развития общества. Так, апология государственно-монополистического капитализма сопровождается борьбой между представителями трех социальных групп, выражающих партикулярные интересы «Большого бизнеса», «Большого государства» и «Большой науки», каждая из которых претендует на ведущую роль в будущем. В конечном счете за всеми футурологическими концепциями явственно выступают классовые интересы.
Легенда о мнимой «идеологической нейтральности» и «политической беспристрастности» футурологии теперь уже мало кого вводит в заблуждение. Как подтвердила III Международная конференция по исследованию будущего, состоявшаяся осенью 1972 года в Бухаресте, буржуазные футурологи сами склонны отказаться от декларации «чистой науки», призванной якобы лишь просветить людей относительно предстоящих событий, и открыто пишут об идеологическом назначении как чужих, так и своих собственных концепций будущего. Так, Энтони Винер, ближайший сотрудник и соавтор Германа Кана, в своем пространном докладе «Виды человечества на будущее и идеология 2000 года» отмечал, что нормативная идеологическая функция социального прогнозирования не менее важна, чем ее описательная и познавательная функция. «Мы подчеркиваем, что необходима новая идеология, которую мы называем идеологией 2000 года», — заявляет Винер. Он не скрывает при этом, что «рассматривает идеологию 2000 года как более или менее западную капиталистическую идеологию», намеренно противопоставляемую, с одной стороны, марксистской идеологии, а с другой — идеологии, господствующей в экономически отставших странах «третьего мира».[15] Речь идет о том, разъясняет Винер, чтобы не просто нарисовать яркую картину будущего, но вдохновить ею правящую элиту Запада, а затем посредством пропаганды убедить общественное мнение воспринять это предвосхищение будущего в качестве социального идеала.
I
ПОЛИТИКА, ОПРОКИНУТАЯ В БУДУЩЕЕ
У меня не выходит из головы одна фраза из старой исландской саги: «Снорри был самым мудрым человеком в Исландии, только он был лишен дара предвидения».
Мудрец, лишенный дара предвидения. Чем больше я приглядываюсь к западному обществу, тем больше эта мысль приходит мне на ум. Она не оставляла меня в покое ни в Соединенных Штатах, ни в Западной Европе. Наша самоуверенность огромна; мы знаем как свои пять пальцев, что и как следует делать. Только этого мало. Вот почему мне кажется желательным, чтобы деятели науки приняли участие в наших делах. Будет горько и обидно, если самой лучшей для нас эпитафией, когда пронесутся исторические бури, будут слова: «Это были самые мудрые люди, но беда их состояла в том, что они лишены были дара предвидения».
Чарлз СноуФутурологический айсберг монополий
Научно-техническая революция определенно вызвала довольно серьезные сдвиги в идеологических настроениях, преобладающих на монополистическом Олимпе. Среди крупнейших предпринимателей и управляющих верхов ныне пользуются популярностью иные социальные доктрины и экономические теории, чем еще десятилетие тому назад. Хотя их основные классовые установки претерпели при этом лишь смещение акцентов, они ныне, как правило, облачены в модные футурологические концепции. Выявление этих подлинных настроений позволяет многое понять в идеологических функциях социального прогнозирования на капиталистическом Западе. «Идеологи всегда проливали яркий свет на позиции господствующих классов, но в деловом обществе, где нет официальных идеологических установок, нелегко достоверно выяснить, какое из заявлений может быть воспринято „серьезно“ как выражающее действительные настроения деловых кругов, — иронизирует либеральный американский социолог Роберт Хейлброунер. — Часто случайная фраза, вроде знаменитого заявления Чарлза Вильсона: „Что хорошо для „Дженерал моторз“, то хорошо и для Соединенных Штатов, и наоборот“, оказывается для нас более поучительной, чем изучение „программных документов“ Национальной ассоциации промышленников или Торговой палаты».[16] Хотя много усилий было затрачено на то, чтобы выудить мнение «Большого бизнеса» из подобных официальных деклараций, продолжает он, беда, однако, состоит в том, что многие фирмы участвуют в деятельности целого ряда организаций, так что, следуя этому методу, пришлось бы умозаключить, будто они нередко придерживаются взаимно исключающих взглядов.
Вот почему, для того чтобы отличить подлинное веяние времени в настроениях «Большого бизнеса» от словесной дымовой завесы, следует в первую очередь обратиться к материалам, предназначенным для сравнительно узкого круга «посвященных», а уже во вторую — к идеологическому товару для массового потребления. Именно эти материалы красноречиво свидетельствуют о стремлении руководства ведущих корпораций «идти в ногу с веком», разумеется, в меру своих возможностей и интересов. В отличие от консервативных кругов (в том числе и в собственной среде), цепляющихся за социально-экономический статус-кво, увядшие политические традиции и идеологические предрассудки, неспособных скрыть своего страха перед будущим, «просвещенные» представители «Большого бизнеса» весьма решительно экстраполируют свой социальный идеал и свои экономические интересы в будущее, связывают с ним более чем смелые надежды. Их футурологическое кредо коротко сводится к заклинанию: «Будущее принадлежит большим корпорациям!»
Главный сдвиг в идеологических настроениях «Большого бизнеса» за истекшее десятилетие выражается в переходе от желания как-то приспособиться к необратимым изменениям, которыми сопровождается научно-техническая революция, к стремлению приспособить ее ход к своим долговременным интересам. Это придает буржуазно-апологетическому направлению в социальном прогнозировании воинствующий характер. Оно призвано теоретически обосновать намерения «Большого бизнеса» монополизировать плоды научно-технической революции, ввести ее экономические и социальные последствия в приемлемое для себя русло, присвоить себе решающий голос в определении политических целей, короче говоря, завладеть будущим.
В современных условиях апологетический характер этого направления проявляется не столько в оправдании капитализма вообще, сколько в тенденциозном обосновании своего рода «естественного права» на будущее со стороны государственно-монополистического капитализма. Рассматривая будущее как свое монопольное достояние, «Большой бизнес» возлагает на социальное прогнозирование вполне определенную идеологическую миссию — сделать свои представления о будущем достоянием возможно более широких слоев населения, навязывая общественности мнение об идентичности их обоюдных долговременных интересов.
Быть может, наиболее выразительно и недвусмысленно эта установка изложена в одном из тематических выпусков журнала «Дедалус», посвященном проблеме «Перспективы бизнеса» и являющимся итогом двух конференций, в которых приняли активное участие видные представители деловых кругов и их органов печати, профессора высших школ деловой администрации и руководители известных филантропических фондов. «Этот выпуск „Дедалуса“ озаглавлен нейтрально. В беспристрастных словах „перспективы бизнеса“ едва ли содержится какой-либо полемический намек, однако читатель не должен быть введен в заблуждение насчет того, что в данном случае предпринято, — считает нужным предупредить издатель. — Авторы тщательно избегали выражений, которыми часто пользовались с целью осудить либо восхвалить бизнес за то, что он сделал или же, напротив, не сделал. Они предпочли рассмотреть, не переживает ли бизнес, и в особенности крупная корпорация, переходный период, имеющий важное социальное и политическое значение… не находится ли он в таком положении, которое заставляет его возложить на себя новые задачи, связанные так или иначе с углублением социального кризиса нашего времени».[17] Как явствует из последующего изложения, «Большой бизнес» отнюдь не считает научно-техническую революцию угрозой своим интересам и расценивает «сообщение о предстоящей ему смерти как преждевременное». Пресловутая беспристрастность заглавия испаряется, как только речь заходит об отдельных статьях, носящих вполне тенденциозные названия: «Новые перспективы американского бизнеса», «Могущество бизнеса сегодня и завтра», «Бизнес в XXI веке» и т. п.
