Коллектив авторов - Интернет и идеологические движения в России. Коллективная монография
Мы попытаемся кратко, и поэтому заведомо упрощенно, представить основные признаки «человека советского», ограничиваясь только теми из них, которые могут служить для теоретического объяснения образов, выявленных в нашем исследовании интернет-аудитории.
Конформизм. Человек советский формирует стратегию своего поведения по принципу «как все»[18]. Этот конформизм делает советского человека легкоуправляемым, манипулируемым, но лишь до определенной степени. Левада подчеркивал деиндивидуализированный, а вовсе не коллективистский характер этого образа. Коллективизм, при всем разнообразии его трактовок, предполагает взаимодействие, взаимопомощь, но как раз таких свойств не наблюдалось в поведении советского и постсоветского человека. Он склонен к единомыслию, но не к совместному действию; его единство с властью пассивное, это единомыслие зрителей, болельщиков, но не соучастников действия. Такой набор характеристик свидетельствует, по мнению Левады, «скорее об определенной принадлежности человека к системе ограничений, чем о его действиях»[19]. Именно описанный тип поведения мы увидели в период так называемой «Русской весны», в 2014 г., когда чем чаще люди узнавали о том, что большинство поддерживает власть, тем больше увеличивались показатели пассивной поддержки респондентами ее действий, что и фиксировалось в социологических опросах. Однако на демонстрации в поддержку власти этих «единомышленников» приходилось свозить в Москву на автобусах из других регионов.
Этатизм. Левада и это свойство относил к основным чертам советского человека. Типичные советские люди, так же как и их постсоветские наследники, не могли и не могут представить себе ничего, что находилось бы вне государства. При этом образ государства носил и носит мифологический, сказочный или былинный характер. Люди плохо различают границы интересов, функций, возможностей государства и общества; государства как власти и государства как страны. Большинству людей данного типа совершенно чужда идея разделения властей, поэтому власть – это правитель, название которого несущественно (царь, генеральный или первый секретарь, президент). Современные представители вида «человек советский» не обязательно считают, что «власть от бога», но так же, как и их собственно советские предшественники, уверены в безальтернативности власти.
Патернализм. Государство в представлении человека советского должно заботиться о нем. Он крайне скептически относится к негосударственным учреждениям медицины, образования, науки, экономики и т. п. Это человек, зависимый от государства, привычно ориентированный на социальный контроль, который исходит только от государства. При этом этот же человек не доверяет государству в бытовых вопросах, ожидая от него всяческих подвохов, старается уклониться от прямых взаимоотношений с представителями власти и тем более от повинностей государству, а также считает себя вправе подворовывать у государства, недоплачивать ему в виде налогов, относиться к закону как к «дышлу», которое поворачивается в любую сторону. «Власть пытается манипулировать населением, так и население, в свою очередь, управляет государством, пользуясь его ресурсами, покупая его чиновников для своих нужд»[20].
Редукционизм. В данном случае под этим термином понимается избегание сложностей, упрощенность суждений, сведение их к шаблонам, к простейшим стереотипам. Простой советский человек «вынужден и приучен следовать и принимать в расчет только очень упрощенные, даже примитивные образцы и стратегии существования, но принимать их в качестве безальтернативных (“немногое, но для всех”)»[21].
Негативная консолидация. Человек советский – выходец из милитаризированного репрессивного общества, а потому его консолидация связана с противостоянием образам врагов, внутренних и внешних.
«Человеку советскому» свойственно представление «об исключительности, или особости, “нашего” (советского, русского) человека, его превосходстве над другими народами или, по меньшей мере, несопоставимости его с другими»[22]. Вместе с тем это чувство превосходства может сочетаться с комплексом неполноценности, с самобичеванием, выражающемся в эпитетах «мы рабы» или «у нас рабское сознание». Впрочем, подобная риторика больше характерна не для провластных конформистов, а для либералов, которые с пристрастием обсуждают рабское сознание российского общества (подробнее в главе 4).
По мнению Ю. Левады и его последователей, названные (и некоторые другие) свойства человека советского можно считать «типичными» даже в том случае, если они характерны не для абсолютного большинства, а хотя бы для 40 % всего населения[23]. Сегодня консервативное единомыслие с властью демонстрирует существенно бóльшая доля россиян. Президент Путин служит для них олицетворением власти как таковой, государства как целого. И если к сторонникам Путина в декабре 2011 г., на момент начала «Русской зимы», могло быть отнесено, согласно данным социологов о рейтинге президента, менее половины россиян, то в разгар «Русской весны» – 83–88 %[24]. Эта цифра, скорее всего, не отражает реальности[25], и ее методологическую чистоту мы обсудим позже, тем не менее, сколько бы ни было на самом деле сторонников власти, они осознают себя абсолютным большинством и присваивают себе право говорить от имени большинства или даже «всего российского народа».
Частично такая уверенность является результатом обработки населения при помощи старых и новых технологий цензуры и пропаганды, сворачивания проекта демократизации России в виде планомерной «зачистки» информационного пространства и сужения представлений о свободе слова. С другой стороны, она же отражают внутреннее состояние общества и многие признаки его нездоровья и неблагополучия, показавшиеся уже в непропорционально агрессивной реакции на протестные акции «Русской зимы» и окончательно обнажившиеся весной 2014 г.
Данная книга в целом и каждая ее глава в отдельности есть попытка «прорисовать» это внутреннее состояние российского общества. В соответствии со второй задачей книги мы ищем его черты в саморепрезентациях россиян в Интернете – и в этой главе, открывающей наше исследование современных российских идеологических движений, подробно поясняются этапы, методы и инструментарий работы с интернет-данными, общие для эмпирических частей глав 1–4.
Материал и методы, использованные в главах 1–4
Основным методом для создания «портрета» каждого из четырех рассматриваемых в книге идеологических движений стал количественный и качественный контент-анализ и дискурс-анализ дискуссий его представителей в Интернете. Для этого нужно было найти на карте Рунета подходящий материал – площадки для дебатов либералов, националистов, левых и путинистов, которыми они пользуются не спорадически, а регулярно, через которые они организуются и консолидируются, посредством которых ведут идеологические споры и размещают свои лозунги. Все четыре дискурса должны были быть полно представлены в одном жанре социальных медиа, так как это позволило бы обеспечить возможность статистического сравнения. Мы сразу предположили, что такой площадкой может быть или Живой Журнал в силу своей разнообразной направленности и статуса «ветерана» среди социальных медиа, или наиболее популярная российская социальная сеть «ВКонтакте»[26]. Чтобы сделать между ними выбор, мы сравнили встречаемость в них ключевых для каждого из изучаемых идеологических движений слов, назвав их «дискурсивными маркерами идеологических идентичностей»[27].
Предварительный список ожидаемых маркеров в виде N-граммов длиной от одного (например, «рукопожатный») до трех («продажный пособник запада») был сформирован на основе представлений политологов, участвующих в наших проектах, о специфических риторических приемах и языковых средствах, создаваемых нашими героями для идентификации «мы» и «другие» (идеологические оппоненты, враги, противники), а также об их главных политических лозунгах. Выбор маркеров дополнялся и при мониторинге разных новых и старых медиа.
Сравнив частотность упоминания групп этих маркеров в ЖЖ и «ВКонтакте»[28], мы выяснили, что ЖЖ является преимущественно площадкой для либералов: наши надежды увидеть там аналитические тексты, конструирующие и развивающие идеологию разных течений, не оправдались. К тому же ЖЖ быстро маргинализировался, из него «уходили» многие интересные нам «герои» нашей книги – не склонные к писанию и чтению длинных блогов, но активно участвующие в коммуникации при помощи более краткого, оперативного, сиюминутного, но не менее важного контента. По сравнению с ЖЖ «ВКонтакте» оказался более плюралистичным и демократичным жанром, в котором одинаково активно и охотно создают сообщества на основе любых, в том числе важных для нашего исследования идеологических, идентичностей. В конечном счете мы отказались от ЖЖ в качестве основного материала и привлекали его только для изучения «лидеров» (авторитетных авторов, opinion formers, «элиты», как мы называем их на разных страницах нашей книги) и «героев» либерального дискурса (глава 4).
