Игорь Беляев - Гибрид: Для чтения вслух
Черти полосатые
Я часто сижу на сундуке и думаю. Просто так. Ни о чем. Когда буду взрослый.
Теперь я знаю почти все, что есть на белом свете. Во-первых, есть Бог. Который живет на небе и оттуда все видит. Так что лучше не безобразничать. Даже потихоньку. А еще есть «Черти полосатые». Как сказала наша Дворничиха. Они никого не боятся. Что хотят, то и творят. Хотя такие же люди, как все. Только в хромовых сапогах. И ездят на «эмках». Эти вот «Черти полосатые» взяли моего маминого дедушку с Никицкой. Ни за что. И спрятали куда-то в тьмутаракань. Вчера ночью заявились в Сокольники.
Вот она — наша комната в Сокольниках. На диванчике у рояля спит кто-то, свернувшись калачиком. Конечно, это я.
Большой абажур над столом. Оранжевый? Нет, голубой. Это потом мама сама обтянула его парашютным шелком. И перекрасила стрептоцидом.
Папа в белой рубашке с закатанными рукавами, без галстука. Мама в халатике из вискозы. Только что принесла из кухни чайник.
Я вижу, вижу, будто это случилось только вчера.
Вот они замерли, как на фотографии.
Потом вдруг оживают.
Папа пытается схватить маму за руку. Она отбивается. Бегают вокруг стола, как дети. И смеются. Это я помню.
— Ну, погоди. Он ведь еще не спит.
— Сынище-парнище, ты разве не спишь?
Я молчу. Потому что хитрый. Люблю, когда они дома вместе. И у мамы есть настроение. Папа приходит поздно. Я его почти не вижу.
— Скоро он совсем забудет, как ты выглядишь, — так говорит мама.
Вдруг окно вспыхивает. Крик тормозов.
И все замирает.
…Они громко стучали. На весь дом.
Дверь пошла открывать мама. Я слышу, как они разговаривают в коридоре:
— Харлип, Константин Бенцианович здесь проживает?
Голос мамы:
— Вы спрашиваете Константина Борисовича?
— Бен-циа-ны-ча.
— Костя, — кричит мама из коридора, — тут спрашивают Константина Бенциановича.
— Это, наверное, меня.
Папа говорит тихо. Даже я в комнате его почти не слышу. Мама понятия не имела, что мой папа — Бенцианович. Потому что дедушку-то зовут Бориспалыч.
Они входят в комнату:
— Где у вас аппарат?
Мама показывает на тумбочку:
— Вот, пожалуйста, телефон.
И тут я понимаю, что это они — самые настоящие «Черти полосатые».
Один Главный черт стал названивать и тихо разговаривать в трубку:
— Так точно. По паспорту. Есть!
Потом оборачивается и говорит:
— Что Борисыч, что Бенцианыч — один хрен! Одевайтесь.
Тут началась катавасия. Как в кино.
Я сижу на диванчике, закутавшись в одеяло, спустив босые ноги. Зубы стучат. Папа медленно идет ко мне, становится на колени. Я обнимаю его за шею. А мама вон там, у печки, прижавшись.
Черти переглядываются, и тут Главный начинает орать:
— Прекратить базар! Нечего мне тут цирк устраивать, гражданин Харлов! Бенцианович! На вас и ордера пока нет. Проверочка. Пацана успокойте. Нехорошо!
Мама спрашивает, что нужно взять с собой.
Черт делает рукой вот так:
— Пока ничего. До выяснения.
— Ну полотенце и зубную щетку все-таки можно?
— Можно и сапожную. Штиблеты чистить.
Тут Черт рассмеялся как-то противно. «Хи-хи-хи». Тонким голоском, как девочка.
Папа стоит с открытым ртом. Я, помню, даже удивился. У него губы сами собой прыгали.
— Ну, сынище-парнище.
Мама не пошевелится. Белая, как простыня.
— Пока, сынище-парнище. Пока.
Почему он не поцеловал маму, я не знаю. До сих пор — не знаю. У меня в голове как-то все пересмешалось.
То ли взаправду это, то ли во сне. «Тысяча и одна ночь…»
Черти уводят отца, пританцовывая. Откуда-то сверху, из поднебесья, подпевает голос с хрипотцой:
Эх, яблочко, да куды котишься?
В ГПУ попадешь — не воротишься…
А ГПУ — это все равно что НКВД. Это мне потом во дворе объяснили. А НКВД — это все равно что Лубянка.
Утром мне сказали, что мой папа уехал в командировку.
Дедушка Бориспалыч
Мой папин дедушка ходит с палочкой и в галошах.
Даже летом.
— Только «полный поц» ходит в галошах в сухую погоду, — шутит дядя Леня.
— Перестаньте сказать такие вещи. Тем более при ребенке, — обижается моя папина бабушка. — Никогда нельзя знать в Лосинке, что делается в Москве.
Папин дедушка с папиной бабушкой живут в Лосинке круглый год. А я у них живу только летом.
Каждый день дедушка едет из Лосинки в Библиотеку Ленина. Как на работу.
Мой дедушка хочет знать, почему получилась эта Великая революция. Канешно, для этого надо прочесть всего Маркса. И он каждый день туда ходит. Но зарплату ему Маркс не платит.
Дедушку там все знают и очень любят.
Когда он только входит и снимает пальто, к нему сразу подбегает одна барышня и кричит другой барышне:
— Опять приперся этот старый хрыч. Тащи Маркса. Весь «Капитал».
Мой дедушка — почетный читатель номер один. Его повесят скоро на стенку. А пока выдали билет на всю жизнь.
Дедушка ходит по улице медленно. Теперь такое движение, что могут запросто задавить. Никто даже не обратит внимания. А когда надо перейти на другую сторону, он поднимает палочку. Вот так!
И к нему тут же бежит милиционер и свистит.
Из-за угла выскакивает фотограф и щелкает дедушку с милиционером для газеты. Как хороший пример.
Никому и в голову не может прийти, что дедушку раньше объявили «никудышным» и хотели отправить даже к «чертовой матери».
— Придурошный, — называет моего дедушку Дворничиха.
Наверное, это потому, что дедушка всегда ходит в черном пальто и черной шляпе. Как до революции.
— Вот видите, — показывает бабушка дедушкин билет в библиотеку, — здесь написано «бессрочно». А вы еще говорите!
Дедушка охмурил бабушку не сразу. Он долго ходил и носил цветы. А бабушка не хотела за него выходить. Потому что дедушка был человек «другого круга». Но у бабушки не было выхода. Бабушкина мама сама хотела выйти еще раз замуж. Она тогда была еще — ого-го! И бабушке не хотелось портить ей жизнь и висеть у нее на шее.
Тут она согласилась на дедушку. И поехала в Париж за платьем.
А потом она нарожала трех сыновей.
И один оказался мой папа.
А дедушка никогда не любил работать на фабрике. Он хотел сидеть в кабинете и читать книги. Но мама дедушки сказала еще до бабушки: «Хватит тебе ковырять в носу, иди работай на свою фабрику».
У дедушки всегда был особенный нос. Он мог унюхать сразу — откуда табак. Даже зажмурившись.
С таким носом дедушка мог далеко пойти.
Но коммерсант из него получился, как «из дерьма — пуля». Как сказал дядя Леня.
И тогда дедушка взял в дело своего племянничка. Этот племянничек схрумкал дедушку. С потрохами. И оставил его только на вывеске.
Тут началась вся эта катавасия. Ходили туда-сюда немцы, разные поляки. А потом пришел Рубинчик и сказал:
— Пшел вон с фабрики. Кровопивец!
Дедушка страшно обрадовался. Потому что теперь он мог сесть за книги и узнать про всю нашу жизнь у Карла Маркса.
Тетя Галя говорит, что дедушка «чёртичем» занимается. А бабушка всегда рада, что он не на улице, а в тепле.
Этот Маркс очень успокаивает нервную систему.
Ведь дедушкина система совсем расшаталась, когда бабушка с детьми поехала жить в Москву. А дедушка целый год катался на поезде во Владивосток — туда и обратно. Чтобы никто не знал, где теперь живет человек с таким удивительным носом.
— Он всегда был умный, — говорит моя папина бабушка, — только поэтому ему удалось себя сохранить.
Моя папина бабушка была большая барыня.
Аня говорит: «Просто цирлих-манирлих!»
Но когда случилась вся эта петрушка, она стала работать везде, где придется. Даже мыла окна на «Скороходе».
Бабушка работала, а дедушка сохранялся.
Красная Шапочка
Дедушка со мной гуляет, когда положение безвыходное. Все заняты, а погода гулятельная.
Тут дедушка долго кряхтит, ищет свою шляпу, которая постоянно куда-то девается, берет палку и ждет:
— Оденьте ему кашне, чтобы не надуло горло. Как прошлый раз.
Прошлый раз у меня болел живот. Но дедушка считает, что все болезни от горла.
Когда я гуляю с дедушкой, меня закутывают так, что я даже не нагинаюсь. Но зато дедушка спокоен, что я не заболею. И от него никуда не убегу.
На бульвар мы идем только за руку. Хотя дорогу переходим в одном месте, когда совсем нет машин.
С дедушкой гулять скучно. Потому что он все время молчит. Тетя Галя говорит, что дедушка не гуляет, а выполняет свой долг.
Для дедушки я слишком маленький, чтобы со мной разговаривать. Дедушка даже с бабушкой мало разговаривает. Потому что бабушка не читала Маркса. А у Маркса написано, о чем нужно разговаривать. Просто так молоть языком всякую чепуху дедушка не собирается. И поэтому мы с ним гуляем молча. А на бульвар ходим из-за того, что ребята во дворе дразнятся:
