Сергей Бернатосян - Воровство и обман в науке
Семен Семенович, надев очки, смотрит на сосну и опять видит, что на сосне сидит мужик и показывает ему кулак.
Семен Семенович, сняв очки, опять видит, что на сосне никто не сидит.
Семен Семенович, опять надев очки, смотрит на сосну и опять видит, что на сосне сидит мужик и показывает ему кулак.
Семен Семенович не желает верить в это явление и считает это явление оптическим обманом".
В отличие от Семен Семеныча с его здравой мужицкой логикой эти поколения предпочитали не снимать очков и, оставаясь в плену искаженных образов, продолжали упрямо верить в сомнительное величие дутых авторитетов, чураясь любой переоценки ценностей. Но если изначальное заблуждение в отношении личности того же Кардано может быть объяснено характерной для эпохи Средневековья массовой психологией, когда люди панически боялись всяческих напастей наподобие эпидемии чумы или тифа и радовались самой примитивной лекарской помощи и технической мысли, то чем оно может быть объяснено в наш просвещенный век? Разве что нерадивостью отдельных историков науки и вошедшим уже в привычку всеобщим идолопоклонством перед "неприкасаемыми" фигурами как в политике, так и в науке.
И вот ведь какая чепуха: раскусить до конца Кардано не получилось даже у лишенных предвзятости ученых мужей, хотя некоторые из них и были близки к истине. Не случайно выдающийся просветитель XVIII столетия, основоположник немецкой классической литературы Готхольд Эфраим Лессинг отмечал, что этот исключительный гений поверг все будущие поколения в сомнения относительно него. "Приходится верить, — писал Лессинг, — что величайший разум очень тесно связан с величайшим сумасбродством или его характер останется неразрешимой загадкой". Двойственную характеристику Кардано дал немецкий историк математики Мориц Б. Кантор: "Гений, но не характер". Французский философ Шарль Луи Монтескье, напротив, не признавал в нем гения и брался "найти у Кардано мысли каких угодно авторов". Сходной точки зрения, только еще более категоричной, придерживался английский физик и врач Уильям Гильберт, утверждавший, что тот "в своих столь объемистых томах не передал потомству… ничего такого, что было бы достойно философа, а лишь некоторые сведения, взятые или описанные у других авторов, или неудачно придуманные". Гильберт вообще начисто отвергал любые заслуги Кардано перед наукой.
Чем же порождалась разноголосица мнений? Думается, противоречивой и поэтому трудно доступной пониманию натурой этого человека, в котором действительно поразительно сочетались самые разные наклонности, а цепкий ум уживался с редкой безнравственностью. Верхом такой безнравственности было, например, жестокое противостояние Кардано Николаю Копернику, который осмелился опровергнуть учение почитаемого итальянцем Птолемея. А какой корыстью дышали взаимоотношения Кардано с Николло Тартальей, да и другими математиками, чьи достижения он хитростью присвоил себе? Мало присвоил! Не постеснялся опубликовать чужие выкладки под своим именем. Они появились в книге "Великое искусство, или Правила алгебры", прославившей Кардано на весь мир.
Там, в частности, были изложены методы решения уравнений третьей и четвертой степеней, положившие начало бурному развитию этой науки. Между тем формулу кубического уравнения Кардано выведал у Тартальи, который долгое время держал свой секрет в тайне. Тарталье очень нравилось удивлять всех своей способностью расщелкивать самые трудные задачи, как орехи, и он не хотел, чтобы стало известно, как это у него получается. Завладеть этой формулой стало для Кардано почти навязчивой идеей. И он своего добился. Она вошла в историю как "формула Кардано".
Тот же трюк был проделан с уравнениями четвертой степени. О способе их решения Кардано узнал от своего ученика Людовико Феррари, который сумел опередить в открытии учителя. Заключив удобную для себя сделку с Феррари (в благодарность он обещал способствовать его научной карьере), Кардано остался в полном выигрыше. С Тартальей, напротив, получился громкий скандал, вылившийся в изнурительную двухлетнюю тяжбу.
За кого только не принимали Кардано! Его считали и "черным" колдуном, и двуликим Янусом, который, с одной стороны, верит в Бога, а с другой, служит Дьяволу. "Верующий" Кардано действительно мог легко предаться пьяному разгулу, просидеть ночь за карточным столом и при удобном случае подставить под удар ближнего. Он без разбора лез в драки и насмехался над людскими слабостями. Кого-то на самом деле вытаскивал из немощи, не беря при этом ни копейки, а у кого-то выуживал из кошелька последние деньги за свои абсолютно бестолковые советы и рекомендации. Словом, жил как человек с умом, но без совести.
Кроме того, с годами обострилась его "звездная" болезнь, и Кардано, несмотря на весь свой фатализм, не переставал искушать судьбу, жадно заимствуя из чужого научного наследия все, что могло ему пригодиться для будущей славы.
Не потому ли в него вселялся ужас при появлении комет, якобы несущих дурные предзнаменования? Стоило только такой комете дать о себе знать, как он сразу же впадал в депрессию и заранее начинал готовиться к разным неприятностям. А когда они случались, покорно принимал их, следуя русской поговорке: "Пришла беда — отворяй ворота".
Свойственны были Кардано и другие странности. Например, ничуть не сомневаясь в божественном покровительстве, он каждый раз первого апреля и не позже, чем в восемь часов утра, со всей серьезностью ожидал получить от Господа все, чего сильно желал в течение года. Современникам было также известно его страстное увлечение астрологическими предсказаниями. Обычно он развлекал ими местных знаменитостей. И надо заметить, многое из его "ведовства" сбывалось.
Однажды Кардано имел несчастье составить собственный гороскоп. Из него ученый "узнал" дату собственной смерти, которая падала на его семидесятипятилетие. И что же? Он умер именно тогда, когда достиг этого возраста. Самое удивительное, что на тот момент здоровье его было достаточно крепким. Однако, чтобы сохранить за собой славу прорицателя, Кардано намеренно уморил себя голодом, покинув мир в указанном гороскопом 1576 году. По существу его уничтожила ненасытная гордыня.
Понимал ли это сам Кардано? Судя по его автобиографии, понимал. "Цель, к которой я стремился, — писал он, — заключалась в увековечивании моего имени, поскольку я мог этого достигнуть. Желание увековечить свое имя возникло во мне столь же рано, сколько поздно я оказался способен выполнить свое намерение". Заплатить за эту цель пришлось самой высокой ценой.
Вообще Кардано во многом шел по стопам своего кумира Птолемея, тут и там доказывая, что гений и злодейство все-таки совместимы. Эти ученые, принадлежащие к далеко отстоящим друг от друга пластам истории, продемонстрировали миру поразительную общность не только в мировоззрении, но и в деяниях. Будучи людьми широчайшей энциклопедической осведомленности, они сумели извлечь из наработанного другими ценнейший научный материал. Тщательно переработанный, проанализированный и отшлифованный он лег в основу множества дошедших до нас трудов и трактатов. Нельзя не быть благодарными за эти золотые россыпи знаний, но нельзя и не понимать, что "украсть у кого-то мысли бывает часто преступнее, чем украсть у кого-то деньги".
И Птолемей, и Кардано оставили потомкам огромное наследие. Однако, опускаясь в бездну премудрости, они думали больше о личных почестях, нежели о торжестве науки, и абсолютно не заботились о высоте своего нравственного положения. Не одного ли из них имел ввиду популярный романист Франсуа Рабле, когда констатировал, что "знание без совести — это крушение души"?
Так ли уж велик "великий Кардано", если он не испытывал никаких моральных неудобств, выманивая у коллег ключи к решению важных научных проблем, а потом беззастенчиво ими пользовался? Так ли уж умен, несмотря на всю свою ученую всеядность? Замечательный английский врач прошлого века Томас Аддисон как-то заметил, что "если многие научные познания не успели сделать человека более умным, то весьма естественно делают его тщеславным и заносчивым". Тщеславия у Кардано было не занимать. Заносчивости тоже. Его не отягощенный совестью ум все чаще свирепствовал, толкая его на самые низкие и подлые поступки, результатом которых становились человеческие драмы. Иного и быть не могло. Ведь когда совесть молчит, неизбежно начинают господствовать жестокость и пошлость.
Разборка по-итальянски или Драма Николло Тартальи
Десятого августа 1548 года в саду Фрати Зокколанти, у церкви Святой Марии, расположенной в центре Милана, собралась огромная толпа. Состояла она не только из одних миланцев. Сюда слетелись все важные птицы средневековой Италии. По главным аллеям степенно прогуливалась аристократическая знать: вельможи и их дамы в шикарных платьях с изысканными украшениями. Неподалеку образовали свои кружки и кланы ученые знаменитости и пишущая элита. Садовые скамейки облепили любознательные студенты. Поглазеть на разборку по-итальянски пришла и нищая ремесленная братия.
